Олени не придут

* * *

Палату с раннего утра закрыли и простерилизовали. Затем пять человек в белых костюмах (походка трёх из которых выдавала почтенный возраст) вышли из зоны обработки, степенно по очереди открыли расположенные по периметру стальные замки и подняли крышку кувеза, словно какого-нибудь тысячелетнего египетского саркофага: несмотря на полный набор средств диагностики, «мумию» надо было изучить вживую.

Десять минут они аккуратно приподнимали защитные покрытия и восстановительные плёнки генераторов тканей, осматривали повреждённые участки, искали признаки чувствительности конечностей – точнее, того, что от них осталось. Переговаривались, качали головами. Приехал манипулятор, с помощью которого к осмотру онлайн подключились двое заслуженных зарубежных коллег. Сделали инъекцию активной смеси и через полчаса сняли карту участков, к которым прилипли наночастицы, надрессированные на элементы нервной системы исследуемого организма.

К 11:30 исследования закончились, и комиссия пригласила к кувезу собравшихся родственников пациента. Слово взял один из умудрённых опытом врачей и сразу, вместе с первыми словами, сочувствующе покачал головой.

– Несмотря на все усилия и отличную питательную смесь, регенерации мы не добились, в первую очередь нервных волокон. Я и мои коллеги, – он огляделся, – мы объясняем это объёмом повреждений. Нет ни одного целого внутреннего органа, функции нескольких, как вы знаете, поддерживаются искусственно. Похоже, что в совокупности их мощности хватает только на поддержание текущего состояния, и то на грани – стоит любому из показателей упасть, и мы получим гораздо более негативную клиническую картину.

Он снова сочувствующе покачал головой, а слово тут же подхватил другой, более молодой врач из состава комиссии, обратившись к матери пациента:

– Организм – сложная система, где каждый орган взаимодействует с каждым, подобно экологии – лесам, над которыми трудится Фонд. Стоит нарушить баланс – и вся система неминуемо пострадает. Сейчас баланс есть, но пройдёт неделя, месяц… и это неминуемо случится!

Неизвестно, зачем молодой эскулап решил сделать лирическое отступление – возможно, желая, как в приёмном покое, помочь родственникам справиться с грядущей вестью. Однако оно лишь ухудшило внутреннее состояние слушательницы. Елизавета Морякова закрыла веки, выдохнула в маску скопившийся в лёгких горячий влажный воздух и тут же в порыве удушья нервно стянула намокшую ткань на подбородок:

– Не надо лирики, она убивает. Можете переходить к сути.

Члены комиссии переглянулись и доверили слово единственной присутствующей в их рядах даме – главе комиссии Виктории Эдуардовне, между маской и головным убором которой были видны мудрые, окружённые морщинами глаза, а левая рука уже давно перестала находить покой в постоянном мелком треморе.

– Я скажу как мать. Это больно. Но другого выхода нет, нужна крионика. Иначе шанс смерти 60 % на трёх месяцах, 98 % на одиннадцати.

– Но ведь она необратима! – взмолилась молчавшая до этого Лера.

– Наши швейцарские коллеги согласились поделиться своей последней разработкой. Их новый синтезированный криопротектор как раз должен подойти при такой… – она даже вытянула руку, указывая на кувез, но осеклась. – Простите меня за профессиональную фамильярность… при такой массе тела. Показатель разморозки и полного восстановления, достигнутый на крупных грызунах, у них 82 %. Для Даниила прогнозируем 71—75 %.

– Господи! – Лера опустила голову и все десять пальцев погрузила в толщу пепельных кудрей.

– Это очень высокий показатель!

– Не утруждайте себя! – бросила Елизавета, положив руку на плечо невестки.

Виктория Эдуардовна выдержала паузу и ответила гордо:

– Наша цель как врачей – сохранить жизнь. Следуя ей, мы выбрали и предлагаем оптимальный, на наш взгляд, вариант. Но решение за вами. Бланк на кувезе, достаточно подписать.

– Как вы не понимаете?! – Лера мокрыми глазами посмотрела на вершителей судеб. – Я всё готова отдать, чтобы видеть его, чувствовать его, касаться, говорить, смеяться! Я люблю этого человека! Для меня не только каждый процент – для меня сам факт расставания важен! Сколько ждать? Годы? Десятилетия?

В полемике никто не обратил внимание, как тихонько отворилась дверь палаты, и небольшая тень прошмыгнула внутрь. Заметили её только тогда, когда на стыке сумрака и освещённой центральной части палаты тень преобразовалась в девочку, которая уверенным шагом вышла к кувезу и решительно повернулась к присутствующим.

– Ты кто?

– Что ты здесь делаешь?

– Дочь, как ты сюда?..

Мэй дождалась, пока схлынет вал удивления (в конечном счёте взрослые быстро осмысляют реплики друг друга), и гордо подняла голову:

– Для начала хочу сказать, что мы делаем это по собственной воле, ради моей мамы, бабушки Лизы и ещё нескольких человек.

С этими словами она поставила на стол-каталку тяжёлый чёрный свёрток и раскрыла ткань. Вниманию присутствующих предстал блестящий куб, испещрённый синими светящимися прожилками.

– Что это? – машинально потянулись к нему стоящие поблизости.

– Нельзя вот так врываться!

– Ты сказала «мы»? – снова с небольшой задержкой, чтобы все услышали, задала вопрос умудрённая доктор с морщинами вокруг глаз.

Стоя практически напротив, Елизавета Морякова всё поняла и сначала в ужасе закрыла рот руками, но почти сразу одумалась и расставила их в стороны, останавливая присутствующих:

– Подождите! Подождите! Дайте ей сказать!

Мама Лера тоже заинтересованно подкатилась поближе, и Мэй непринужденно доложила:

– Это лис, мой друг. Мы хотим помочь папе Даниилу. И мы можем помочь!

– Хорошо, – через паузу Виктория Эдуардовна, как глава комиссии, сделала шаг вперёд и открытыми ладонями продемонстрировала дружелюбность. – Как я вижу, ты – член семьи и имеешь право здесь присутствовать. Но нам необходимо объяснение взрослых. Кто-нибудь из вас в курсе происходящего?

Первой спустя несколько секунд закивала Лера:

– Это… это альфа! – прошептала она полумистическим голосом.

– Тот самый альфа?! – удивлённо обернулся к ней один из молодых докторов.

– Да! И… он тоже часть семьи.

Повисшее тихое недоумение прервал мягкий мужской голос, исходящий из куба:

– Приветствую всех присутствующих! Простите, ждал, когда меня представят официально.

За эти несколько секунд Елизавета Морякова успела обдумать ситуацию, а потому, предупреждая дальнейшее обсуждение, громко произнесла:

– Команда. Закрыть жалюзи!

Когда створки опустились, обезопасив палату от глаз зевак, Елизавета взглянула в глаза Лере, ухмыльнулась, в раздумьях коснулась пальцами виска и обратилась к присутствующим:

– Ха! Это не просто Альфа! Это настоящий разум, друг, с которым наша девочка совершила просто феноменальный скачок в развитии! Если быть честной, они… в общем, они научились входить в дрифт!

– Настоящий дрифт?! Как долго? – удивились уже трое из пяти докторов, а Лера с явным недоумением и одновременно гордостью посмотрела на дочь.

– Вообще-то не просто дрифт! – произнесла Мэй надменно и сложила руки на груди.

Не дав ей продолжить, запульсировал куб:

– Разрешите я объясню? Да, я искусственный разум – возможно, самый продвинутый в мире. Я умею управлять любой техникой, проникать сквозь многие барьеры, решать сложнейшие задачи, вести диалог. Но мозг этой девушки таит такие секреты и такую мощь, которые мне неподвластны. Мне было интересно попасть внутрь, изучить, что там и как происходит. В попытке расследовать произошедшую с родителями аварию мы объединили усилия и сумели синхронизоваться. Надолго? – спросил кто-то из вас. Надолго! На достаточный срок, чтобы говорить о том, что мы можем считать сознание человека и сделать его слепок, цифрового двойника, по моему подобию. С этим мы пришли к вам, уважаемые профессора!

Эскулапы переглянулись. Повисшую в воздухе нерешительность пронзил звонкий девичий голос Мэй, которая так и стояла, по-деловому скрестив руки на груди:

– Только не говорите, что вам не интересно поучаствовать в технологическом прорыве!