Китайская ваза. Длинная пьеса для чтения

Более того, это паскудство наглое, верящее в собственную безнаказанность. Гражданин Тоцкий неоднократно признается в своем злодеянии и не раскаивается. В разговоре с Барашковой в присутствии генерала Епанчина Тоцкий, цитирую, «откровенно сказал, что не может раскаяться в первоначальном поступке с нею».

И еще. Я вижу, что некоторые наши зрители, пришедшие на заседание относятся к судебному разбирательству… легкомысленно. Как к какой-то забаве… Не понимаю их настроя. (Обращается к зрителям.) Очнитесь же!

АДВОКАТ. Тоцкий взял Барашкову на содержание! По доброте душевной, цитирую, «по великодушию своему».

ПРОКУРОР. С прицелом на перспективу.

АДВОКАТ. Окститесь! По доброте и великодушию! Девочке в момент смерти матери и отца было всего семь лет. Какие прицелы? И никаких… желаний подсудимый не проявлял. Прицел наметился спустя… пять лет, когда Тоцкий увидел в ребенке признаки будущей женской красоты. И только прицел, без выстрела! В материалах дела на этот счет имеется исчерпывающее описание. И кто же виноват, что эта доброта, душевная щедрость обернулась… влечением. Далее. К моменту начала… э-э-э… связи… гражданка Барашкова уже достигла… возраста зрелости по меркам… того времени. Шестнадцать плюс!

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ. Неверная информация, ваша честь!

СУДЬЯ. Да, господин делопроизводитель.

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ. Неточность, ваша честь! Касательно возраста вступления Барашковой в связь с Тоцким. Есть в деле слова, сказанные Настасьей Филипповной на своем двадцатипятилетии: «Девять лет и три месяца!». Следовательно, шестнадцать минус, а точнее – пятнадцать лет и девять месяцев. Тогда как гражданину Тоцкому в то время исполнилось… сорок пять. (Снова хватается за сердце.)

ПРОКУРОР. Негодяй!

СУДЬЯ. Да что с вами такое, господин делопроизводитель?

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ (принимает лекарство). Все в порядке. Все хорошо.

АДВОКАТ. Это – точные сведения?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Точные.

ТОЦКИЙ. Точно так!

АДВОКАТ. То есть пятнадцать лет и девять месяцев… Не меньше?.. Афанасий Иванович?

ТОЦКИЙ. Нет, утерпел!

АДВОКАТ. Так значит, не меньше. Что ж, девушки в России – в то время – и в более раннем возрасте замуж выходили и… ничего. Сейчас же, так и вообще… уже… так сказать… многие… некоторые… по крайней мере… Хм… Господин прокурор как-то… драматизирует ситуацию!

Гражданка Барашкова… та еще особа! Жила на всем готовом. Каталась, как сыр в масле. Многие проблемы и претензии моей бывшей подзащитной проистекают от безделья. От безделья, как и утверждал давеча господин прокурор! Вот строки из дела: «В желаниях своих Настасья Филипповна всегда была неудержима и беспощадна, если только решалась высказывать их, хотя бы это были самые капризные и даже для нее самой бесполезные желания». А гражданин Тоцкий откровенно избаловал Барашкову. И в этом его безусловная вина. В попустительстве, в развращении гражданки Барашковой красивой жизнью.

ПРОКУРОР. В деле есть недвусмысленное объяснение «благодеяниям» подсудимого в отношении гражданки Барашковой в петербургский период. Главный мотив – страх перед Барашковой, обещавшей какой-нибудь выходкой опорочить Тоцкого в глазах света. О, это в высшей степени занимательная история!

За пять лет до описываемых событий пятидесятилетний ловелас решил сочетаться законным браком. И здесь ему, как снег на голову, падает двадцатилетняя Барашкова, узнавшая, что Тоцкий «женится на красавице, на богатой, на знатной, – одним словом, делает солидную и блестящую партию». Барашкова шантажирует Тоцкого скандалом в случае женитьбы.

«Она вдруг выказала необыкновенную решимость и обнаружила самый неожиданный характер. Долго не думая, она бросила свой деревенский домик и вдруг явилась в Петербург, прямо к Тоцкому, одна-одинехонька. Тот изумился, начал было говорить; но вдруг оказалось, почти с первого слова, что надобно совершенно изменить слог, диапазон голоса, прежние темы приятных и изящных разговоров, употреблявшиеся доселе с таким успехом, логику, – всё, всё, всё! Пред ним сидела совершенно другая женщина, нисколько не похожая на ту, которую он знал доселе <…>. Эта новая женщина, оказалось, во-первых, необыкновенно много знала и понимала, – так много, что надо было глубоко удивляться, откуда могла она приобрести такие сведения, выработать в себе такие точные понятия. (Неужели из своей девичьей библиотеки?). Мало того, она даже юридически чрезвычайно много понимала и имела положительное знание если не света, то о том, по крайней мере, как некоторые дела текут на свете. Во-вторых, это был совершенно не тот характер как прежде, то есть не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности, иногда грустное и задумчивое, удивленное, недоверчивое, плачущее и беспокойное.

Нет: тут хохотало пред ним и кололо его ядовитейшими сарказмами необыкновенное и неожиданное существо, прямо заявившее ему, что никогда оно не имело к нему в своем сердце ничего, кроме глубочайшего презрения, презрения до тошноты, наступившего тотчас же после первого удивления. Эта новая женщина объявляла, что ей в полном смысле всё равно будет, если он сейчас же и на ком угодно женится, но что она приехала не позволить ему этот брак, и не позволить по злости, единственно потому, что ей так хочется, и что следственно так и быть должно…».

А что же Тоцкий? А Тоцкому пришлось отступить. «Дело в том, что Афанасию Ивановичу в то время было уже около пятидесяти лет, и человек он был в высшей степени солидный и установившийся. Постановка его в свете и в обществе давным-давно совершилась на самых прочных основаниях. Себя, свой покой и комфорт он любил и ценил более всего на свете, как и следовало в высшей степени порядочному человеку. Ни малейшего нарушения, ни малейшего колебания не могло быть допущено в том, что всею жизнью устанавливалось и приняло такую прекрасную форму. <…> Афанасий Иванович никогда не скрывал, что он был несколько трусоват или, лучше сказать, в высшей степени консервативен. Если б он знал, например, что его убьют под венцом или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он конечно бы испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови или плюнут всепублично в лицо и пр., и пр., а того, что это произойдет с ним в такой неестественной и неприятной форме. А ведь Настасья Филипповна именно это и пророчила, хотя еще и молчала об этом; он знал, что она в высшей степени его понимала и изучила, а следственно, знала, чем в него и ударить».

Так вот, страх – главный мотив «благодеяний» подсудимого. Но! Имеется и другой мотив, куда более интригующий! Вот послушайте, цитирую: «…теперь Афанасий Иванович, прельщенный новизной, подумал даже, что он мог бы вновь эксплуатировать эту женщину. Он решился поселить Настасью Филипповну в Петербурге и окружить роскошным комфортом. Если не то, так другое: Настасьей Филипповной можно было щегольнуть и даже потщеславиться в известном кружке. Афанасий же Иванович так дорожил своею славой по этой части».

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (в адрес Тоцкого). Паскудник!

АДВОКАТ. И пусть! Никто не отрицает заинтересованности моего подзащитного в сохранении столько ценимого им покоя и комфорта, положения в свете, а также некоторые… порочные мотивы и намерения в отношении Настасьи Филипповны. Было бы много хуже, если Афанасий Иванович проявил к Барашковой… равнодушие, охладел к ней… как к женщине.

ТОЦКИЙ. Да!

АДВОКАТ. Я готов привести строки из материалов дела, на первый взгляд, порочащие моего подзащитного: «В эти пять лет ее петербургской жизни было одно время, в начале, когда Афанасий Иванович особенно не жалел для нее денег; он еще рассчитывал тогда на ее любовь и думал соблазнить ее, главное, комфортом и роскошью, зная, как легко прививаются привычки роскоши и как трудно потом отставать от них, когда роскошь мало-помалу обращается в необходимость».

И что с того? Голодом он ее морил? Не люблю проводить параллели с сегодняшним днем, но, в рамках современной жизненной парадигмы, Афанасий Иванович Тоцкий – образец идеального спонсора.

А ведь с богатством и связями моего подзащитного, как сказано в материалах дела, цитирую, «можно было тотчас же сделать какое-нибудь маленькое и совершенно невинное злодейство, чтоб избавиться от неприятности»!

ПРОКУРОР. Это какое же такое «маленькое и совершенно невинное злодейство»?

На мобильный телефон адвоката поступает сообщение. Адвокат читает и демонстрирует удовлетворение прочитанным.

АДВОКАТ. Оставьте, господин прокурор! Какое-нибудь. О характере злодейства в материалах дела ничего не говорится. Ни малейшего намека и даже подразумевания.

Зато (демонстрирует экран мобильного телефона) у меня на руках имеется заключение психиатрической клиники, где говорится, что гражданин Тоцкий Афанасий Иванович нуждается в лечении от сексуальной зависимости.

ТОЦКИЙ. Нуждаюсь. И горжусь этим!

АДВОКАТ. О, господи…

СУДЬЯ. Не паясничайте, подсудимый Тоцкий!

АДВОКАТ. Он не паясничает, ваша честь. Но дело, как говорится, не в Тоцком. Не в нем проблема. Да, защищая гражданина Тоцкого, я признаю, что поведение этого человека является в высшей степени… неподобающим. Афанасий Иванович изрядно напортачил. Но ведь жизнь прожить – не поле перейти. И не такие проблемы рассасываются. Мы постоянно говорим о пороках Тоцкого. Но давайте же, наконец, увидим в нем что-то хорошее!

ТОЦКИЙ. Да!

АДВОКАТ. Подобрал, обогрел, обеспечил и воспитал сироту… Да, воспитал! И знаете, другие бы сказали – пригрел на груди змею. Далее. Обеспечил роскошную жизнь в Петербурге. Сговорился с генералом Епанчиным. Подобрал Настасье Филипповне видного жениха… Да, имел в этом свой интерес. Да, жених – Гаврила Ардалионович Иволгин – тяготел к Аглае Епанчиной и был… не вполне свободен в своем решении. Бедность, бедность. Ну так я о том и говорю. Жизнь есть жизнь. Мало ли, кто к кому тяготеет. Афанасий Иванович подготовил немалое приданое.

ТОЦКИЙ. Семьдесят пять тысяч положил. И сумма эта была назначена Настасье Филипповне в моем завещании, «тут вовсе не вознаграждение какое-нибудь…».

АДВОКАТ. Совершенно верно. Семьдесят пять тысяч рублей на дороге не валяются. А Гаврила Ардалионович – мужчина представительный. Как следует из материалов дела: «Это был очень красивый молодой человек, тоже лет двадцати восьми, стройный блондин, средневысокого роста, с маленькою, наполеоновскою бородкой, с умным и очень красивым лицом». Господи, вот тебе муж, вот тебе деньги!

ПРОКУРОР. Хорошего мужа подобрал Тоцкий Настасье Филипповне. А чего стоит сцена умасливания Барашковой подсудимым и его сообщником генералом Епанчиным. Вранье на вранье. Тоцкий уверяет Барашкову, что будущий супруг любит ее «всею силой страсти и, конечно, отдал бы половину жизни за одну надежду приобресть ее симпатию». Так ведь вранье! Тоцкий говорит, что признания эти Гаврила Ардалионович, цитирую, «сделал ему, Афанасию Ивановичу, сам, и давно уже, по-дружески и от чистого молодого сердца». Так ведь снова вранье!

АДВОКАТ. Пусть вранье! Тоцкий все-таки не Мышкин, чтобы всегда говорить правду. И что с того? Если бы Настасья Филипповна проявила элементарное благоразумие и вышла замуж за Иволгина, то не было бы никаких… так сказать… эксцессов.

Ведь Афанасий Иванович прав, когда говорит Барашковой, что, цитирую, «если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны».

СУДЬЯ. Господин прокурор, вам не кажется, что господин адвокат весьма убедителен?

ПРОКУРОР. Обвинение готово согласиться с разумными доводами защиты… Но… Но кто же в таком случае виноват в драме фигурантов дела, в лишении жизни Барашковой? Не будем же мы снова судить Барашкову – теперь не за ее… своеобразный характер и взбалмошность, а за ее, так сказать, избыточную красоту!

АДВОКАТ. Не знаю, кто виноват во всем этом безумном нагромождении страстей, но только не гражданин Тоцкий. Нет… Да, любит женщин… и… девушек. Похотлив. Но при этом не злобив, не жаден…

ТОЦКИЙ. Именно так!

ПРОКУРОР. Вот мы здесь говорим о капризах Барашковой в связи с замужеством, о «трудах» гражданина Тоцкого и генерала Епанчина по устроению брака Барашковой с Иволгиным. А что же сам Гаврила Ардалионович так сплоховал? Отвадил от себя Настасью Филипповну.