Черные дыры

Дорога от дома под номером девяносто семь, находившимся на самом краю Москвы, на Алтуфьевском шоссе до дома номер двадцать девять по улице Юных ленинцев заняла один час десять минут.

У меня не было машины, на которой я мог бы за полчаса долететь до известного мне адреса.

Мы поднялись на третий этаж, и я, нажимая пальцем на кнопку звонка квартиры отца, извлекавшего соловьиную трель из пластмассовой коробочки, в глубине души желал положительно разрешить накативший черной волной непонимания вопрос.

Я приехал в эту квартиру к человеку, способному разложить по полочкам любую проблему и затем решить ее. К отцу.

За дверью послышались размеренные шаги человека, знающего цену не только каждому своему слову, но и шагу.

Дверь открылась, и, первым делом перед моими глазами предстала седая борода папы.

Мы с женой вошли в квартиру.

? Здорово! – произнес радостно отец. подошел ко мне и обнял.

Затем взглянул на Светлану, и мне показалось, что он все понял.

? Ну, поцелуй папу Сашу, ? сказал он моей супруге и подставил ей небритую щеку. Та, вытянув шею, поцеловала его.

? Вовремя пришли, я как раз борщ сварил.

? Мы не хотим, ? сказал для проформы я.

? Разговорчики! Марш мыть руки! ? скомандовал отец.

Что поделаешь, не будешь спорить с ним, и мы пошли мыть руки.

? Сейчас жиденького похлебаете, а то, наверное на сухомятке сидите, ? приговаривал папа, наполняя ароматным варевом тарелки.

Мы сели за стол. Хотя борщ был горячим, с ним мы управились быстро.

? Есть можно? ? поинтересовался отец и добавил: ? Сам варил.

? Нормальный борщ, ? пробурчал я.

? Нормальный, – усмехнулся он. ? Что там у вас?

Я рассказал отцу про письма и наглое обращение к моей жене ее тайного воздыхателя, на призыв которого Светлана красноречиво ответила абортом. Не знаю, может быть, по выражению моего лица папа понял, как мне было тяжело, он не стал усугублять вопросами острую ситуацию, лишь попросил показать письма.

? Вот они, ? достав конверты из кармана, протянул я их отцу.

? Ну и писатель, ? усмехнулся отец и посмотрел на Светлану из-под густых черных бровей пронзающим взглядом карих глаз. Затем взял сигарету и, закурил, добавив:

? Вот попробуй и не закури тут с вами!

После чего он развернул исписанный лист бумаги, окинул взглядом текст и усмехнулся:

? И где ты, Светочка, такого грамотея нашла, интересно? В двух предложениях три грубых орфографических ошибки. ? Отец глубоко затянулся сигаретой.

? Вместе танцами занимались, ? кротко ответила Светлана.

? А, ну, если танцами, то всё понятно, ? многозначительно подметил мой отец.

Я стоял и был готов с упреками к жене вступить в разговор.

? Измены не было, ? констатировал факт отец, вновь затягиваясь сигаретой, погладил свою бороду сверху вниз, ? А бабы… ? но он не стал продолжать начатую мысль. ? Значит, так, за одного битого двух небитых дают, ? отметил он как бы сам себе, и, пристально посмотрев на Светлану, спросил:

? Любишь моего сына?

? Люблю, люблю! ? вылетели два юрких слова из ее рта. Но правдивых ли? – вот в чем вопрос.

? А ты? ? обратился он ко мне.

Я уже хотел ответить, но предательский комок застрял у меня в горле. И мне показалось, что я стою возле глубокой пропасти, из которой огромная «черная дыра» в виде спрута тянет ко мне свои щупальца.

Теперь Светлана смотрела на меня, ожидая ответа.

? Люблю, ? обреченно выдохнул я.

? Ну, вот и хорошо, ? улыбаясь, закрыл вопрос отец и, взяв письма, вышел на балкон, где сложил их горкой и поджег.

Я с удовольствием смотрел на охваченную огнем бумагу, как сгорающий эпизод из моей прошлой жизни, превращающийся в золу будущих мрачных воспоминаний.

? Вот тебе деньги, сходи в магазин за коньяком, что-то сердце давит.

Затем у нас был целый месяц безоблачных отношений. И на службе все обошлось. Я вызвал врача на дом: успел где-то подцепить какой-то вирус и покрыл прогулы больничным листом. Но червоточина недоверия все-таки поселилась в моей душе. И для того, чтобы от нее избавиться, я пошел однажды на почту, благо она находилась в соседнем доме.

Девчонок, работающих там, я прекрасно знал. Мы часто, до моей женитьбы, зажигали вместе на дискотеках. Купил торт, шампанское, придумал себе день рождения и предложил им отметить мой праздник. На что они ответили дружным согласием.

А уходя, попросил их проследить за письмами «до востребования» к моей жене. Что они с удовольствием и сделали.

После этого разговора, ровно через три дня закончилась моя спокойная жизнь – меня послали в командировку. В армии это часто случается. Командировка должна была быть по определению длительной, но я, видимо, очень «везучий»: в скором времени попал в госпиталь, где в общей сложности провалялся девять месяцев. Там мне сделали несколько операций для того, чтобы срастить кости моей левой руки.

Так порой бывает. С утра ты был здоров, а к вечеру ? в госпитале. Ровно девять месяцев, день в день, словно побывав в утробе матери и заново родившись, я провалялся под наблюдением военных врачей. Потому, проанализировав увиденное мною, могу сказать о хваленой армейской хирургии, получившей огромный опыт на многочисленных войнах, кои пережила наша страна в разное время, что не всегда наши врачи на высоте.

Привезли майора с оторванной от кости предплечья мышцей, державшейся на «честном слове». Положили на операционный стол, а он пришел в сознание и спрашивает:

? Доктор, рука-то останется?

? Пошевели пальцами, ? ответил ему хирург.

Он и пошевелил.

? Вот видишь, все в порядке. Еще стакан будешь держать этой рукой.

И майор спокойно уснул под наркозом. Затем, когда проснулся, еще долго не мог понять, есть у него рука или нет? Болела после операции, и он, как ему казалось, будто кистью работал, то сжимая и разжимая пальцы. А это, на самом деле, его мучили фантомные боли. Руку-то ему отрезали по полевой привычке, дабы не было осложнений, раз-два, и все дела…

Да и мне поставили спицы как-то не так. Лежу, лежу я в госпитале, а кости всё никак не срастаются.