Черные дыры

Дома была только Елена, племянница мамина, моя двоюродная сестра. Ну что она, семнадцатилетняя девчонка, могла сделать? Когда мама прибежала с работы, дед был уже холодный. Потом она слышала, как врачи в кулуарах говорили, что это патронажная медсестра внесла ему инфекцию, промывая через катетер мочевой пузырь.

29 лет мучился он с трубкой, с той ночи, когда в лютый мороз его вторая жена, Татьяна, не открыла двери подвыпившему мужу и оставила в холодных сенцах его собственного дома. А это вызвало и цистит, и воспаление мочевого пузыря, и многочисленные операции. В конечном итоге – трубка, постоянно торчащая из его живота, заправленная в баночку для майонеза, привязанная к бинту, перекинутому через шею. Глядя со стороны, на первый взгляд можно было подумать, что дед носит таким образом свой нательный крест.

Раньше мама сама каждый вечер промывала ему трубку, а потом доверила это медицине. И опять человеческий фактор помог государству избавиться от пенсионера. Случайно ли так получилось? Кто его знает. Нет советской власти, а значит, нет грехов, в которых она была бы повинна.

Что было, то было, чего не было, того не было. Мы сами рисуем себе возможное и невозможное из того, что не случилось, но могло бы случиться с нами. Вот и жены моей, возможно, и не было в Магнитогорске, а ездила она совсем в другое место. Как проследить за ней? Это трудоемкое дело, а в моем случае к тому же и нервное. А когда я нервничаю, у меня начинают чесаться зубы. Так и хочется кого-нибудь загрызть. Ведь любовники, как террористы, могут в любом месте уединиться на просторах нашей необъятной страны, называемой в то время СССР.

А ты мечешься и не знаешь, где они подкладывают мину подлости.

Где? В Абзаково, на Банном озере или у своих друзей? Скажу вам прямо, ревновать ? вредно для здоровья.

А дедушка в землице уральской спит, для него все нервотрепки в прошлом. Вот только одно его желание перед смертью не исполнилось. Как сейчас, в сознании звучит его вопрос-просьба:

? Юлька, где Игорь? Игоря хочу видеть, Игоря.

По дороге домой я вновь к другу зашел, Виктор его звали. Он, как всегда, увидев меня, обрадовался, обнял по-братски. Так иногда дружба друзей покрепче братской бывает. Тот самый случай.

А я у него с порога про Светку спрашиваю.

? Ты, ? говорит он, ? не переживай. Разбитую чашку не склеишь. Видел я ее как-то в ресторане с тем хахалем. Да несколько раз в городе.

Хорошо мы с ним посидели, как следует приезд отметили. Я домой к ночи пришел, а ему на другой день надо было в командировку ехать. Кажется, в Челябинск. Мама на работе была, а я сразу спать завалился. Но уснуть никак не мог, ворочался с боку на бок. Вдруг слышу, в соседней комнате, где дедушка спал, половицы скрипят. Вроде как кто-то ходит. А этаж у нас второй. Я и подумал, что воры в квартиру забрались.

Включил свет, на часы посмотрел. Было без пяти двенадцать. Я ? в дедушкину комнату. Открываю дверь, никого. «Лишнего принял на грудь, ? подумал я, ? Вот и показалось».

Уснул. На следующий день решил сходить в гости «к фрицу», ее хахалю. Отчество у него было немецкое – Генрихович, да и в письмах он хвастался, что, мол, чистый ариец. Вроде как его отец в свое время прижился в Магнитке, хотя был пленным, так и остался в Союзе.

Много чего они после войны понастроили. Добротно. Отец, значит, строил, а сын по другому пути пошел. Решил разрушить чужую семью ради собственного блага и удовольствия. Вот я и подумал: «Пора и ответ держать».

Товарищи мне его адресок отыскали.

Мой дед с фрицев спрашивал, когда в Первую мировую их бил. Отец на 2-м Белорусском фронте тоже вопросы им задавал. Из пушечки.

Вот и я решил в гости к ним наведаться, кое-какие вопросы решить. Пришел я на улицу Металлургов, в дом 26, квартиру нашел. Позвонил, жду. Слышу, за дверью шаркающие шаги. Вроде как очень усталый человек к двери подходит.

? Кто там? ? услышал я женский голос.

? Здравствуйте, извините за беспокойство. Я – к Николаю.

? А как вас зовут? ? продолжала допытываться женщина из-за двери.

? Игорь я, Зуев. Он знает.

За дверью воцарилось молчание, и еле слышно, будто шепотом, стали совещаться два человека.

Я немного подождал, а затем опять позвонил. Открыла мне двери, может быть, и не старая, но какая-то на вид уставшая женщина. И увидел я в ее глазах страх и вину, как потом понял, за сына.

? Вы проходите, ? пригласила она меня на кухню, ? попьем чайку.

? Нет, спасибо, ? остановил я ее. ? Мне Николая надо бы повидать.

? Нет его. Он где-то на даче, у друзей.

И, словно знала меня давно, спросила:

? А вы, часом, не муж Светланы Сошиной будете?

Я опешил.

? Да, я ее муж, только фамилия ее не Сошина, а Зуева.

? Ах да, Сошина – это ее девичья фамилия, тогда они с Коленькой дружили. Часто она у нас в гостях бывала.

Я осмотрелся и увидел под краем портьеры при входе в другую комнату, домашние тапочки. Портьера предательски чуть колыхнулась. Когда я это заметил, только и подумал: «Жаль, что его мать дома».

Но портьера замерла и больше не подавала признаков того, что за ней кто-то прячется. А мать Николая уже разлила чай по чашкам и, заглядывая в глаза, умоляюще просила выпить с ней чашечку. Неудобно мне стало, не мог я отказать в просьбе пожилой женщине. А как сели за стол, так она сразу стала просить меня:

? Вы сына моего простите, по глупости он к вашей жене вязался.

? По глупости? ? удивился я. ? Что он, ребенок маленький? А вот моего ребенка убил. Так что ответить за это должен.

Кончил бы я Николая тогда, но увидев слезы его матери, остыл, не убийца же я. Женщина заплакала, со слезами на глазах просила:

? Простите сына моего, он у меня один. Как я буду жить на старости лет без него?

Выпросила она у меня для него прощение. И пообещал я ей, что не трону ее сыночка. Слово дал, вот и держу. Сколько у меня было поводов и подходящих моментов, чтобы отправить его на тот свет! И вдруг показалось, что я самому Господу Богу слово дал. А устами его матери вроде как сама Пресвятая Богородица за сына просила. Разве я мог ей отказать?

Когда ушел я от матери моего врага, будто тяжкий груз с души сбросил. Поздно тогда я домой вернулся, в двенадцатом часу ночи. Умылся, спать стал укладываться, и вдруг слышу, что в дедушкиной комнате опять половицы скрипят.

«Что за напасть?» ? подумал я и вошел в его комнату. Никого там не было. – «Переволновался, наверное, вот и мерещится черт-те что», решил я в конце концов.

С утра был опять великолепный солнечный день, который я посвятил встрече с друзьями. Обошлись без алкоголя. Только о будущем нашем договаривались. А было 30 августа, ровно 40 дней после смерти дедушки миновало. И я опять один дома, и сна ни в одном глазу.

Днем умудрился я на часок прикорнуть. И вот опять за окном ночь, и вновь скрип половиц в дедушкиной комнате. Ну хотя бы пьяным был или уставшим я был, тогда было бы можно это как-то объяснить. А тут, нет, я трезв, как стеклышко, даже обидно из-за этого. Но не встаю. Сижу, смотрю, на дверь, которая из маминой комнаты в коридор открывается. А через дверной проем видна дверь дедушкиной комнаты. Сижу, голова пустая, никаких мыслей нет. Но что-то подтолкнуло меня взглянуть на часы.

Ровно полночь.

И вдруг дверь соседней комнаты открылась, и из нее выходит дедушка. Одет он был опрятно, даже торжественно: белая накрахмаленная рубашка, отутюженные, со стрелками, черные брюки, черные, начищенные до блеска туфли и аккуратно причесанные на голове седые волосы.

Я сидел на диване и смотрел на него, не в силах не то что пошевелиться, но, как мне показалось, и дышать. А дедушка повернулся ко мне лицом, подошел к дверному проему в мамину комнату, где находился я, и остановился, направив на меня свой живой взгляд.

Я молча смотрел во все глаза на него, а он постоял, посмотрел на меня, ничего не сказал, повернулся ко мне спиной и зашел в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь.

Мне показалось, что дедушка был со мной целую вечность. Но и она закончилась. Я машинально взглянул на часы, на них было пять минут первого ночи. Я рванулся к дедушкиной комнате, открыл дверь и окинул взглядом пустое пространство, вмещающее в себя всю историю прожитых дедом лет.

Все было так же, как и при его жизни: кровать, а у подушки, где он должен был лежать головой к двери, – стул, на котором стоял стакан в подстаканнике, со старой, еще с царских времен, армейской ложкой, и он как бы свидетельствовал, что дедушка только что пил чай.

На стуле, рядом с открытой книгой, на восемьдесят девятой странице лежали также очки. А у стены стоял старинный шкаф с чуть приоткрытой дверцей, из которого выглядывали черные, отутюженные брюки и висела белая накрахмаленная рубашка. Но дедушки в комнате не было, лишь светил ночник, будто, выходя из комнаты, его забыли выключить. После этого случая, шаги и скрип половиц в дедушкиной комнате прекратились.