Черные дыры

? Дура! – зло рявкнула на дочь мать. ? Никогда не лезь под руку. – Затем, уже спокойно, добавила: ? Ты, дочка, свое дело сделала. Теперь, если разойдетесь, то квартиру поделят между вами, а это значит, что Коленьке судьба в Москве жить.

На следующий день я подал заявление в суд о признании нашего брака недействительным.

Светлана зашла в зал суда с заплаканными глазами, предварительно сказав мне в коридоре:

? Все будет, как я хочу, а жить мы станем как соседи.

Я же в свою очередь ответил:

? Это бабушка еще надвое сказала, и я докажу, что ты ему не нужна.

И я прозрел, поняв, что если решение суда о признании брака недействительным примет силу, то ее выпишут из Москвы. Тогда им с тещей ничего не останется, как жить вместе в Магнитогорске. В тот же момент в моем сознании промелькнула мысль, осветившая путь к моральной победе.

«Не будут они вместе», ? подумал я, когда судья задала мне вопрос: «Вы хотя бы одну рубашку сообща купили?»

Чтобы по закону не признали брак недействительным и Светлану, теперь уже бывшую мою жену, не выписали из Москвы, я ответил:

? Купили, и не одну.

? Значит, совместное хозяйство вели, ? закончила разбор дела судья.

Вот так, спонтанно, я и поменял свое решение.

Суд постановил: расторгнуть брак, оставив Светлану прописанной у меня. Она подумала, что игра сыграна, вторую комнату двухкомнатной коммунальной квартиры закрепили за мной, а значит, пора приглашать в нее Николая.

? Ну что, получил? ? радовалась она.

Мы вместе пришли домой, и она демонстративно постелила себе на полу.

На другой день, когда моя уже бывшая жена ушла на работу, я позвонил в исполком и, дословно, сказал следующее:

? Я, молодой коммунист, не понимаю, почему люди стоят в очереди на жилую площадь по двадцать лет и не могут получить освободившуюся комнату в квартире, где я проживаю?

? Вы это серьезно? У вас же молодая семья. ? с недоверием переспросили меня. ? И вы сможете это подтвердить в письменном виде?

? Да, ? ответил я, ? Это мой долг коммуниста. Семьи как таковой уже нет.

? Чудеса, ? только и услышал я с другого конца телефонного провода.

Когда Светлана вернулась домой, я ей сказал:

? Хочешь жить с ним, дуйте в Магнитку.

? Нам с Коленькой и в Москве будет хорошо, ? с улыбкой ответила она.

Через неделю ко мне домой пришли представители жилищной комиссии. Я подписал разные необходимые бумаги. А Николая к нам не подселили.

Теперь по закону в комнату площадью 17 квадратных метров ни я, ни Светлана никого не могли к себе прописывать. Для того, чтобы прописать, не хватало квадратных метров, а комната не делилась. Так я, пусть и в ущерб себе, но разрушил их планы жить вместе в Москве. И почему-то они сразу стали друг другу не нужны. Словом, «прошла любовь, завяли помидоры».

Итак, мой первый, пусть и отрицательный, опыт семейной жизни, был завершен.

Я сидел и вспоминал предысторию своей взрослой жизни, полагая, что нить к моей неудаче тянется еще из далекого детства. Подумал, что надо вспомнить те обстоятельства, которые сформировали мой характер, возможно, и приведший меня к этой пропасти.

До семи лет я рос тихим и скромным ребенком, как и большинство детей того времени. Сначала ясли, затем детский сад с обязательным вывозом детей на летние дачи, что находились в сосновом бору, в Абзаково. Жизнь спокойная, размеренная.

Никаких изменений, ничего примечательного, если не считать, что, когда мне было полтора года, мои родители, наконец оформили развод. Они уже более двух лет жили в разных городах, что не помешало мне родиться от отца, приехавшего однажды на разборки с мамой.

Как я понял, моему появлению, я обязан перебоям в отоплении. Мои родители в ту судьбоносную ночь лежали на разных кроватях, видимо, продумывая каждый со своей стороны очередной упрек, который можно было бы сейчас вынуть, как запасную карту из рукава. И каждый был совершенно уверен, что у него-то к четырем тузам всегда найдется джокер, при помощи которого и будет выиграна партия.

Отец крутился на кровати и не мог уснуть. Он был журналистом, а каждый журналист в перспективе видит себя писателем.

«Вот, ? думал папа, ? надо писать, писать и еще раз писать! А я чем тут занимаюсь? Теряю драгоценное время. В Москву! Скорее в Москву!»

22 августа 1927 года он родился в столице, на улице Солянке, в доме под номером один. Во время сталинских репрессий мой дедушка был сослан. А отца с его мамой, Анастасией Степановной Зуевой, в девичестве – Фроловой, выслали в Казахстан. Папа мечтал восстановить справедливость и вернуться в Москву.

Моя мама, ожидая на следующий день исхода судного дня, лежала под легким одеялом и дрожала.

? Саш, а Саш, ? жалобно обратилась она к отцу.

? Чего тебе? ? недовольно ответил он.

? Мне холодно, я вся дрожу.

? И что, печь растопить? ? съязвил папа.

? Дров нет, ? ответила мама.

? Так я, значит, должен выйти во двор и дров нарубить?

? Нет, ? нашла более простой выход из данного положения мама, ? иди ко мне. Если я заболею, то и в суд завтра не смогу пойти.

? Ну что тут поделаешь? ? проворчал он и перешел на кровать к жене.

Конечно же, утром они оба проспали, и развод отодвинули еще на двадцать пять месяцев. Папа уехал в Москву, а мама осталась с бабушкой, а через некоторое время начал округляться ее живот.

У них уже был общий сын, появление которого никак не повлияло на процесс укрепления семьи. В голове у мамы стали рождаться крамольные мысли, по поводу которых она ругалась с моей любимой бабушкой Тоней.

? Не представляю, что я буду делать с двумя детьми без мужа? – горевала мама.

? Ты рожай, а там видно будет, ? останавливала ее баба Тоня. ? Не больно-то убежишь от двоих детей. Да и я тебе помогу, если что.

Это «если что» перечеркнуло всю дальнейшую личную жизнь моей мамы. Меня она родила, а вот выйти замуж с двумя детьми так и не смогла.

Да и как выйти, если все мужики, пришедшие с войны, были учтены другими женщинами, а мужьями никто не разбрасывался. Все женщины хотели иметь детей от мужей. А мужиков не хватало. Потому никто не обращал внимания на увечья фронтовиков.

? Живой, и слава богу, ? радовались бабы. ? Все лучше, чем просто печка.

Время было суровое. Крепко держались бабы за мужика, как за кормильца, устроителя и земли, и семьи русской. И это было правильно.