Черные дыры

Я с легкой грустью хотел помахать рукой отъезжающему от платформы Казанского вокзала поезду, сказав на прощание трогательную речь, наполненную сожалением, накатившим на меня из-за нашего расставания. Но произошел, увы, неожиданный сбой отработанной программы прощания с милыми сердцу очаровательными прелестницами, случайно вошедшими в мою безалаберную жизнь

Уже на вокзале Светлана неожиданно сказала:

? Если ты не поможешь мне, то никто не поможет. ? И в тот момент ее глаза словно затуманились от слез, крупными каплями скатившимися по ее щекам.

? В чем дело? ? спросил я ее, почувствовав, что действительно нужен ей. ? Чем конкретно я могу тебе помочь?

И тут же понял, что стал для Светланы вроде как спасительным кругом. Это чувство подхватило меня и вынесло на новый уровень отношения к этой девушке. Оно будто дало мне невидимые крылья и силу, с которыми показалось, что я могу свернуть горы.

? У меня слабое зрение, минус девять, и оно только ухудшается. А у твоего папы, как ты сказал, ? есть друг– знаменитый офтальмолог. Я слышала, что в его больнице могут решить мои проблемы.

? Не плачь, ? поцеловал я ее глаза. – Я поговорю с отцом. Думаю, эту проблему мы решим.

Получив от меня это обещание, она села в вагон, и поезд, отстукивая колесами прощальную мелодию, увез ее на Урал.

Я сдержал слово и съездил к отцу, после чего он пообщался со Святославом Федоровым и передал мне свой разговор с ним. Обнадеживающий в целом.

Но во времена Советского Союза, в самом начале развития восстановления зрения операбельным путем на лечение в больницу к Святославу Федорову были огромные очереди, и люди ожидали своего исцеления годами.

? Если бы Светлана была москвичкой, да еще прописана в Тимирязевском районе, то вопрос мог бы решиться проще, – пояснил отцу врач.

За этой больницей зорко наблюдали люди из ОБХСС, и никто из ее медперсонада, понятное дело, не хотел оказаться за решеткой или без работы, и любая внеочередная операция расценивалась как полученная кем бы то ни было взятка. Эта ситуация и решила все дело.

Когда Светлана приезжала ко мне в гости, я уже служил в армии, в звании лейтенанта. Меня из прорабов призвали на два года: в институте была военная кафедра. И однажды, когда я, возвращаясь поздней ночью домой, взглянул на свое окно, то увидел в нем свет, который могла включить только моя Светлана. И я физически почувствовал тепло, которое вдохнула она в мою душу, продуваемую сквозняками всяких житейских неурядиц. В то же время мне словно кто-то сказал: «Чего ты ждешь? Чего тебе еще надо?»

Девушка уехала, а я недолго думая позвонил ей и предложил выйти за меня замуж.

Светлана, в скором времени уволилась из училища, где преподавала, и приехала ко мне в Москву. Я, не откладывая дела в долгий ящик, сыграл свадьбу в ресторане «Славянский базар», а затем прописал ее к себе, желая при этом как можно быстрее исправить ей зрение. К тому же я был москвичом, прописанным в Тимирязевском районе.

«Славянский базар» был выбран мной не случайно.

Мой дедушка Федор Игнатьевич Зуев был последним владельцем этого знаменитого ресторана. Здесь дед и познакомился в свое время с моей бабушкой, в девичестве ? Анастасией Степановной Фроловой. Она работала там официанткой, а дедушка, по происхождению граф, частенько встречался в ресторане с такими людьми, как Чехов, Мамонтов, Горький. Они наслаждались там русской кухней и песнями цыган.

Туда с удовольствием захаживали и революционеры, балуя себя вкусной и здоровой пищей, что было по-своему симптоматично. К слову сказать, там любил бывать и будущий всероссийский староста Михаил Иванович Калинин, а дедушка, как образованнейший человек, редактировал его листовки, было у него такое хобби.

Потому после загса, что и по сей день находится на улице с потрясающим названием ? проезд Шокальского, мы приехали в почти в родовое имение.

В загсе у меня упало на пол кольцо, предназначенное невесте. Михаил Колмыков, мой свидетель, позже неоднократно «отдыхающий», как он объяснял, в психушках, сказал:

? Это плохая примета.

Но я махнул на эти темные предубеждения рукой и поставил подпись под документом, открывшим мне дорогу в семейную жизнь.

Моя мама тоже говорила мне: «Не спеши. Твой старший брат еще не женился».

Но я уже настроился на свадьбу и на решение проблемы Светланы со зрением, о которой я не хотел говорить матери. Эти обстоятельства ускорили процесс обмена обручальными кольцами. В результате получилось так, что мама и мой брат были против свадьбы и не присутствовали на ней.

Отец, всегда и во всем поддерживавший меня, к сожалению, был в отъезде. У него была какая-то серьезная командировка. Но я спешил, чтобы быстрее исправить любимой зрение.

Примерно так началась семейная жизнь влюбившегося в свое желание сделать добро лейтенанта.

Я ходил на службу, служил-то в Москве. Все шло просто прекрасно. На службе мне по случаю бракосочетания дали целую неделю выходных, которые мы со Светой провели, надолго не покидая нашего брачного ложа. Все было, как говорится, просто сногсшибательно!

Но однажды, придя домой, когда я принял душ и начал одеваться, вдруг, из моей офицерской рубашки вылетели, аккуратно сложенные семь конвертов с письмами.

«До востребования», ? прочитал я на конвертах.

Светлана их почему-то спрятала в моих вещах. Наверное, по принципу: у себя искать он не станет. Чувство тревоги охватило меня.

«Изменяет!» ? сразу вспыхнула отравившая мое сознание мысль.

Предательская дрожь охватила все тело. В этот момент я испытал как бы противоположные ощущения. С одной стороны, мне казалось, будто я замерз, словно попал на Северный полюс. С другой – что жара самой знойной пустыни проникла в меня, чтобы иссушить мои силы. Я вынул из конверта сложенный вчетверо лист бумаги, развернул и прочитал любовное обращение к моей жене.

Затем взял другое письмо и быстро пробежался взглядом по аккуратно написанному тексту, проклиная себя за это. А затем вскрывал конверты и читал послания одно за другим, не в силах остановиться.

Писал молодой человек, который, как и я, служил в армии, только в ГДР.

«Ты, королева, ? умница, что зацепилась за Москву. Но если ты от него родишь, мы с тобой никогда не будем вместе», – категорически предупреждал мою жену ее старый друг.

В те годы я еще не знал, что такое валидол, а потому постоянно наливал себе холодной воды и пил ее, чтобы сердце у меня не взорвалось.

Я снова и снова перечитывал эти письма, ожидая Светлану. Но дома она ни в тот день, ни на следующий не появилась…

Конечно, некоторые, а может, и многие читатели моего повествования скажут, такого быть не может, чтобы офицер при виде каких-то писем, одновременно почувствовал дрожь и озноб, сопровождающий душевные пытки, нежданно-негаданно выпавшие на его долю. Но это право каждого человека. Кто знает у кого, в каких условиях черствости или всеобъемлющей доброты расцветала, а может, наоборот, увядала душа.

И если я поступил тогда не как положено офицеру, то только потому, что почувствовал себя обманутым. Значит, не подсуден. Я был впервые женат и к тому же очень любил свою жену. Сейчас я так бы не поступил, но замечу, сколько по таким же поводам в армии было самострелов, побегов, и все для достижения одной-единственной цели –не дать сопернику увести любимую.

И здесь не надо козырять присягой и упрекать в малодушии. Если бы тогда потребовалось, я бы пошел воевать за свою еще маленькую, но семью. Но в тот момент я воевал с самим собой.

Служба в армии предполагает, прежде всего, дисциплину. И не только от солдат, которых ежедневно муштруют офицеры, но и от командного состава.

Что это значит? Конечно, прежде всего, ежедневно на службе своим примером вдохновлять солдат на отличное исполнение воинских обязанностей. У офицера ведь как? Не только не нормированный рабочий день, но и не нормированная служебная неделя, да и сама жизнь. А потому в период службы армия становится для него и женой, и родной мамой, и вообще всем, перед чем надо стоять по стойке «смирно» и, желательно, преданно (не хочу использовать слово «подобострастно») заглядывать в глаза вышестоящему начальству. Это, конечно, если желаешь, чтобы твоя служебная лестница больше походила на эскалатор, непрерывно движущийся вверх. Но что поделаешь, если жизнь заставляет тебя против твоей воли резко изменить курс…

А я метался по комнате из угла в угол, через каждые десять шагов выпивая по стакану ледяной воды, тем самым хотя бы на секундочку остужая пожар, горящий во мне. Служба? Какая служба! Я уже третьи сутки перечитывал письма, пил воду, не спал, да и не хотелось погружаться в сон. За это время я обзвонил все морги и большую часть больниц. Конечно, теперь я понимаю, что можно было двумя, тремя звонками определить ее местонахождение, но тогда я был молод и не знал, как правильно поступать в подобных случаях. И в тот момент, когда я был почти готов совершить что-то неожиданное даже для самого себя, в замочную скважину двери вставили ключ. Замок щелкнул, и дверь открылась. Вошла… она.

? Привет, – слабым голосом прозвучало удивление Светланы, обращенное ко мне.

? Привет, – ответил я на выдохе, как-то, сразу сдувшись внутри себя.

? А почему ты не на службе? – уже обыденным тоном спросила она.

«Что-то она очень бледная. Что случилось, кто посмел ее обидеть? Порву на британский флаг», – метнулась в моем сознании мысль.

Жена спокойно сняла с себя дутую голубенькую курточку, повесила ее в коридоре и, как ни в чем не бывало, прошла в ванную.

«Вот идиот, накрутил себя», – с досадой подумал я.

Сразу же засосало под ложечкой от мысли, что придется как-то на службе объяснять свои прогулы. Но это чувство задело меня лишь на мгновение. Через секунду я был уверен, что поликлиника с ее великодушными врачами выручит больничным листом молодого офицера.