Умножители времени

– Настоящих партнёров! Для серьёзной игры. Игра под кодовым названием «Мона». У неё три карты, у меня три карты. Очень старинные… – Глеб вглядывался в лицо Даниэлы.

– Вы опять? У вас навязчивая идея. Синдром Игры. – Она была очень взволнована. Вставала и садилась, снова вставала и садилась. Пыталась взять себя в руки, брала в руки предметы, чтобы отвлечься, успокоиться. Не получалось. Предметы вываливались из рук. Глебу Сергеевичу стало очевидно, что она понимает смысл карточной игры с названием «Мона». Но он решил «держать паузу». Эта пауза была нужна обоим. Она и долг вежливости, и опора.

– Хотите сигарету? – спросил Глеб.

– Да, спасибо, – с благодарностью ответила Даниэла.

Глеб угостил её сигаретой, они отошли к открытому окну. Курили и молчали. Женщина глядела на мужчину взглядом ребёнка, вопрошающего «тебе можно доверять»? И было совершенно понятно, что ей очень хочется и очень нужно довериться. Клубы дыма сплетались кольцами, затем рассеивались и снова слетались.

Глеб как мужчина решил сделать ещё шаг навстречу, хотя тоже рисковал. Ведь его могли «водить за нос», втянуть в шулерскую игру. И эта женщина могла этого не знать, быть «игрушкой» в чужих и жёстких руках.

– В Москве есть Клуб, этот Клуб дал мне одно деликатное поручение для некоей Моны… Эта Мона как-то связана с древними шотландскими родами…

Глаза женщины наполнились слезами. Она отвернулась.

– Так как? Мне можно доверять. Я желаю этой… Моне только добра. Я же вижу, что вы… – Глеб искал слова.

– Нет, сейчас не могу! Не могу поверить! Боюсь! – Даниэла теребила в руках платок. – Завтра приходите, завтра к двенадцати. Дополнительный… сеанс.

– Если угадаете три карты – приду! Нет – мы более не увидимся никогда.

Это «никогда» решило исход поединка «доверия с недоверием». Помедлив менее, чем в случаях, когда приличные дамы отвечают «да», голосом гортанным, хриплым, не поддающимся связкам, будто вырывающимся, как эти карловарские горячие источники из глубинных недр земли, Даниэла выдохнула: «Две дамы и семёрка. До завтра». Она резко повернулась, наклонилась сильно вперёд, опустив голову вниз, и выбежала из кабинета, чуть не толкнув пациента.

Глеб Сергеевич вернулся в свой номер. Он, конечно же, был взволнован. Рыбка клюнула? Так быстро и легко?! Через двадцать минут обед. Он переоделся и с непринуждённым видом направился в ресторан. За столом он на правах новенького попытался расспросить соседей: не знакомы ли им местные психотерапевты или неврологи? Какие отзывы? Безрезультатно, попадания в цель нет. В семнадцать часов у него запись к китайцу-массажисту. Он же «делает иголки». Глебу знаком по предыдущим посещениям курорта. Прекрасный специалист. Добродушный, седой маленький мудрец.

А пока – послеобеденный сон. На курортах Глеб любил этот «детский» дневной сон. Но уснуть на сей раз не удалось. Зато разложенный пасьянс дал замечательный результат. Да, нужна разведка! Но как? Времени совершенно нет. «Эх, узнать бы, где она живёт. С кем?» Глеб помедитировал на эту тему, выстраивая намерение правильно, не «жадничая», искренне и без «бы» и «не».

Китаец встретил Всеволожского со счастливой улыбкой и поклонами.

– Как твои дела, Цзянь Чхаэ? – улыбнулся в ответ Глеб.

– Карашо, Клеп Сергеевич! А твой?

– И «мой дух не спит!»

Пока пациент лежал и тихонько разговаривал с врачом о восточной философии, о даосизме, о податливости и неодолимости воды, о главной цели «пути» – достижении долголетия, – мысли его возвращались к последним напутствиям Гордона: «инициативность без педалирования хода событий», «открытость и дружелюбность в сочетании с осторожностью, предусмотрительностью», «карты в руки чужие не давать, быть крайне осмотрительным. Пусть покажут свои карты». Чего он там боится? Мальчишество какое-то!? Конечно, Всеволожский на дипломатической работе твёрдо усвоил принципы: первое – «нужно поглаживать пса, пока не будет готов ошейник» и второе – «нужно прислуживать Богу так, чтобы не оскорбить Чёрта». «Да, – подумал Глеб иронично, перефразируя поэта, – нам не дано предугадать, как наши карты отзовутся. А в пасьянсе легли на радость удачно, гармонично даже».

– А скажи-ка, Цзянь Чхаэ, – оторвался Глеб от своих мыслей, – какой ресурс долголетия заложен в человеке?

– Думаю, и это подтверждают старинные манускрипты, до двухсот пятидесяти, трёхсот лет, – улыбнулся китаец.

– Хорошо, что не вечность. Мне думается, и за двести лет человек устанет жить. Чем побороть однообразие? – спросил Глеб грустным тоном.

– Творчеством и внутренним покоем, – ответил китаец уверенно, как всегда улыбаясь.

– Вот вы, китайцы, молодцы. Улыбаетесь. А скажи, мудрый лекарь: энергия «Ци» и «прана» разве не будут куда-то уходить?

– Уходить и возвращаться. В жаркий день с луговой травы испаряется влага, а затем возвращается росой. Или дождём. Правда, бывают странные случаи. – Китаец задумался, и улыбка сошла с лица.

– Какие, например?

– Здесь есть чудесный доктор. Доктор Дана. Моя «коллега». Врачует дух. Или душу? Так вот, она довольно молодая женщина. Однако её организм отказывается генерировать энергию «Ци», не освежается росой. Как у старухи. Я делаю ей «иголочки» по воскресеньям, на дому. Вы вот, Клеп, отказались от иголок моих.

– Подождите, доктор Даниэла, психоаналитик? – «Клеп» чуть не вскочил с массажного столика.

– Да, Дани-эла, ана-литик. Та, та. Вы знакомы?

– Я был сегодня у неё на приёме. Первый приём. Но почему на дому?

– В клинике ей неудобно. А чего ты, Клеп, так забеспокоился?

Глеб подумал: «Забеспокоился… да, бес забрал покой…, бесплатно – это когда бес платит». А вслух сказал: «Она произвела на меня большое впечатление! И как специалист, и как интересная, загадочная женщина».

Китаец смотрел на Всеволожского строгими глазами старца. Глеб немного растерялся, но быстро нашёл решение.

– Хочу отправить ей домой корзину цветов, инкогнито. Но вот адреса не знаю.

– Это прекрасное желание, молодой человек. – Китаец смотрел всё-таки настороженно. – Но удобно ли мне говорить чужой адрес? Я и так что-то разболтался с вами.

– Пожалуйста, Цзянь Чхаэ. У меня чистые намерения!

– Ей нужны и цветы, и чистые намерения, – вымолвил Чхаэ. Глебу показалось даже, что старичок «неровно дышит» в сторону Даны.

– Хорошо, я скажу. Глаза ваши добрые. Но не выдавайте меня. И имейте в виду, что посыльному придётся хорошо заплатить за очень крутой подъём, который он должен будет преодолеть до её дома. Меня она встречает и подвозит на своём автомобиле.

И добрый Цзянь Чхаэ простодушно объяснил Глебу Сергеевичу, как найти дом доктора Даниэлы. Так же простодушно, как легли карты пасьянса.

Вечером Всеволожский совершал традиционный здесь променад отдыхающих. Глеб терпеть не мог, когда на курорте слышал слово «больной». Отдыхающие или гости курорта! Так вот, на этой главной «Карловарской авеню» не может быть больных! Люди нарядно одеваются, в атмосфере главенствуют светскость и флирт! Только если, например, в Париже авеню обсажена по сторонам деревьями, то тут, в Карловых Варах, по сторонам расположены ротондочки с источниками минеральной воды, киоски с сувенирами и крохотные бистро.

Множество прогуливающихся не очень отвлекали Глеба Сергеевича от раздумий. Аура отдохновения, фуршет на рауте «без галстуков», и вообще любой «белый» шум были ему привычны и, может быть, даже милы сердцу. В его душе светился в эти минуты фитилёк куража, что ли, лёгкой приподнятости духа, как во время лекции и в любых знаках внимания, обращённых на него, или в любых других знаках – он умел считывать именно те знаки, те вибрации, которые сейчас были ему нужны.

«Пробраться к дому её сегодня под покровом темноты?» – Он улыбнулся, вспомнив «графа Нулина». – «Нет, раннее утро подходит лучше. Всё вокруг будет в сладкой предутренней дрёме… Да, да… чуть забрезжит…»

Всеволожский зашёл в одну из ротонд, «Русалкин источник», достал из пакета любимую из коллекции курортных кружечек, которую уже несколько раз брал с собой. Это была старинная керамическая кружка с красивой надписью «Карлсбад» и незамысловатым орнаментом. Антиквар в Праге, который продал Глебу эту кружку, утверждал, что из этой (ну, или подобной) пил минеральную воду Гёте. Дома у Глеба Сергеевича были и кружки в виде колокола с богатым рельефным орнаментом, тоже антикварные, были и современные уплощённой формы, у которых полая ручка плавно переходит в носик. Более всего он дорожил (и не брал с собой в дорогу) другой «кружкой Гёте», которую приобрёл на курорте Марианске Лазне в две тысячи седьмом году. Исключительный антиквариат. Внизу надпись: «Мариенбад. Одна тысяча восемьсот девятнадцатый год». На боку кружки изображена аллегория здоровья, и знатоки утверждают, что её лицо – это лицо семнадцатилетней красавицы Ульрики, в которую в тот год был влюблён семидесятилетний гений. Он с Ульрикой отдыхал в Мариенбаде.

Глеб наклонил кружку, сделал осторожный первый глоток довольно горячей минеральной воды, как у него раздался звонок на мобильном телефоне. Звонила ассистентка Таечка. Сообщила, что зачёт прошёл на «удовлетворительно».

Таечка была девушкой тактичной, умной и доброй. Хотела жить по-настоящему – получать яркие впечатления от нового. А уж если совсем честно, то хотела, чтобы в её жизни появился человек, тоже яркий и искренний. Хотела успокоить себя, уверить, уверовать в этого человека.

Девочка из профессорской семьи, причём в третьем поколении. В своем Академгородке под Новосибирском она получила и золотую медаль, и кучу призовых мест на Всероссийских олимпиадах. Поступить в столь престижный и «блатной» вуз, как МГИМО, ей удалось лишь со второго раза, зато на бюджет. И третьекурсница в рваных джинсиках, кедах и клетчатых ковбойках, которая ездила на стареньком «Ниссане», но с огромными, жаждущими глазами и чудесными светлыми волосами, убранными косой, сразу привлекла внимание Глеба Сергеевича. А когда он перешёл на штатную ставку профессора, Тая, отличница и красавица, уже пятикурсница, попросилась к нему на диплом.

– Хорошо, Тая. Но при одном условии, – сказал Всеволожский, изображая строгость.

– Каком? – гордо вскинула подбородок красавица.

– Вам очень идут ковбойки и израненные джинсы. Но моя дипломница, а возможно, и аспирантка, и ассистентка впоследствии…

– Ой, хочу в аспирантуру! К вам!