Механический бог

– Получается, Анна, чувства не являются стопроцентным доказательством реальности.

– Змея может пригрезиться, а вот дерево… его же можно потрогать! – настаивала Анна.

– Силиконовую сиську тоже можно потрогать, – строго, со знанием дела ответил Вальтер. – И присниться она может не хуже змеи. Проснешься в холодном поту… – сказал он тихо, словно чего-то опасаясь. – А суть в том, что вы все, да-да, все вы – не только ты Анна, покупаетесь на интенсивность! – Вальтер в своей манере поднял палец и примолк, как бы давая нам время самостоятельно поразмыслить.

– Чем интенсивней переживание, – продолжил он, – тем более реальным оно кажется. Вы что, забыли? Я ведь уже говорил, что именно рационализация делает проекции реалистичными!

– Значит, – вмешался Макс, – дерево Саваны – это рационализация.

– Разумеется, – ответил Вальтер – Причем рационализация глупая и поверхностная, но для подавляющего большинства людей такого доказательства, – он снова егозливо изобразил кавычки, – вполне достаточно. Дерево твердое, а раз твердое, значит – реальное. А почему переживание твердости непременно доказывает реальность реальности? Это что, аксиома какая-то? – возмущался он.

– Так можно договориться до чего угодно. Понятно же, что все условно, – сказала Анна, и, удивляясь своим словам, отвела взгляд в сторону. Казалось, она смотрела куда-то вглубь в себя.

– Анна, наконец, поняла, что все – условно, – наставник самодовольно улыбался. Видимо, он добился желаемого эффекта. – Кстати, – продолжил он, – можно все это рассмотреть еще под углом памяти. Человек в повседневности воспринимает ведь не реальность, а свою память о ней, которой потом оперирует, полагая, что это – воспоминания о так называемой объективной реальности. Если бы он оперировал сразу объективной реальностью (это где у Саваны – дерево), то был бы на уровне Творца. А так, все наши ненафантазированные потуги сводятся к бодрому перетаскиванию тела туда-сюда, а потом обратно. Своей физической оболочкой мы иногда что-то там шевелим, нажимаем, тянем, толкаем. В общем, по-моему – это чудо, что человек при этом как-то сумел доразвиться до компьютеров.

– Если рационализация с деревом Саваны – поверхностная, – заговорил я, – можете привести пример глубокой рационализации, которая доказывает реальность жизни?

– Ну, – начал Вальтер, – старшие наставники говорят, что реальность существует, потому что фон бытия всегда присутствует. И этот фон является единственной реальностью. Все остальное – проекции и рационализации преходящих форм.

– А что такое фон бытия? – спросил Макс.

– Ощущение, что ты есть.

– Ощущение?

– Так, – сказал строго Вальтер, – это тема не моей епархии. Я тут о проекциях говорю околонаучным языком, про Атман узнаете от старших наблюдателей. И напоминаю, фон бытия и прочая шиза – это просто продвинутые рационализации.

– Такие продвинутые, что даже вы не можете их разоблачить? – удивился Макс.

– А мне оно надо?

– Так что же получается, – сказала Анна, – все, о чем только можно подумать – это просто мысли?

Вальтер улыбнулся.

– Анна, – заговорил Давид, – чего ты тормозишь-то? Мысли – это и есть мысли, разве непонятно?

– То есть, мы все ведем диалоги сами с собою? – спросила она, медленно приподнимая веки, будто нехотя пробуждаясь ото сна.

– Диалог с самим собою – это уже монолог, – заметил Вальтер. – У каждого человека есть обильный потенциал сумасшествия. Приписывать создание мира своему разуму необязательно, а вот интерпретацию – вполне можно. Если не доводить до мании величия, все будет на своих местах.

– Но, – начал Давид, – если интерпретация мира – это и есть мир, каким мы его видим, и если ум создает эту интерпретацию, значит, ум и создаёт мир, каким мы его видим!

– Да, – согласился Вальтер. – Но то, что ум создает мир, – это тоже интерпретация ума. Уже сто раз повторял! – прикрикнул он. – Возможно, корректней будет сказать так: ум создает мир, каким вы его знаете, а «объективного» мира ваш ум не знает, и уж тем более – не создает.

Вальтер строго помахал пальцем, немного подумал и продолжил:

– Наверное, мы все, особенно я – тут много умничаем. Но тема эта, ИМХО – важная. Особенно на практике. Вся жизнь – одно сплошное ИМХО, – сказал он криво улыбаясь. – На этой веселой ноте предлагаю на сегодня закруглиться.

Все начали вставать и собираться, а Давид обратился к Вальтеру:

– Сэмпай, вот есть различные техники осознанности. Но все они какие-то неэффективные. Что бы вы мне посоветовали?

– К сожалению, с халявными техниками я незнаком, – сухо ответил наставник.

– А как тогда развивать осознанность?

– Везде результат приходит с опытом по мере практики. Но судя по всему, у тебя мотивация наблюдать жизнь – невысокая. Жизнь тебе кажется не особо интересной. Ведь так?

– Так и есть, – признался Давид.

– Пробуй слушать, что говорят люди, просто слушать, как стыкуются смыслы. Пробуй слушать музыку. Не искать впечатлений, а просто внимать, как она звучит – так внимательно, словно для тебя ее играет сам Бог. Пространство вокруг – тоже оформление священной вечности настоящего. Тут, главное, зазнайку в себе утихомирить, тогда внимать происходящему будет в разы проще. Вообще, по осознанности у нас будет отдельное занятие.

Вальтер заметил, что я подслушиваю, и одарил меня гневным взглядом.

– Тэо, дружок, до завтра! – сказал он.

– До завтра, сэмпай, – сказал я, поднимаясь с места.

– Давид.

– Тэо.

Уважаемый читатель, если вам нравится эта книга, вы можете отблагодарить ее автора двумя способами:

1. Материально – это замотивирует на продолжение истории, или написание новой.

2. Вы можете порекомендовать книгу другим.

Подробности: www.progressman.ru/2i

Девятые небеса

За двадцать один день до озарения

После встречи с Соней, мы всю неделю переписывались, ее лицо всякий час возникло на темном холсте моем памяти, и я с сожалением ловил себя на мысли, что думаю о ней – я знал, что именно так это и случается: я начинал влюбляться. А масла в огонь подливало то, что и она, кажется, была ко мне отнюдь не равнодушна. В итоге у нас случилось второе свидание, в конце которого я ее поцеловал.

– Я бы пригласила тебя к чаю Тэо Михайлович… то есть на чай, – поправилась Соня, – но не хочу выглядеть легкодоступной, – вкрадчиво сказала она, стоя на крыльце своего дома.

– А я о тебе в таких категориях и не думаю, – ответил я. – Кстати, а что у тебя есть к чаю?

– Это-то и удивительно, ты – необычный человек, – отвечала она, – словно с другой планеты… Говоришь, что думаешь. Ты как будто… настоящий, и мне с тобой легко. Легко – быть собой. Вот никогда бы и никому не призналась в таком страхе – «выглядеть легкодоступной».

– Знаешь, Соня, говоря о настоящем, хочу сказать что, когда смотрю на тебя – ты кажешься мне удивительно трехмерной на фоне плоской картинки всей остальной жизни, – неуклюже признался я в своих чувствах.

Она смущенно опустила глаза и краем губ улыбнулась.

– Так мы идем пить чай? – я вел себя нахально.