Из ниоткуда в никуда. Часть 3

«Слава Великому Октябрю!»

«Слава Коммунистической партии Советского Союза!»

«Слава великому советскому народу!»

«Ура! Товарищи!»

После каждого призыва люди в колонне весело откликались протяжным «ура», размахивая при этом флажками и разноцветными бумажными цветами.

– А ты никогда не думал: если голова неуязвима, может тогда есть смысл стать этой головой? – спросил Андрей Алексеевич, стараясь перекричать шум от духового оркестра и приветственных криков. – Где власть, там и деньги. Больше власти – больше денег.

– Можно зарабатывать, не нарушая закон, – Максим почти ничего не слышал, он смотрел на трибуну и, как все, махал взятым у кого-то маленьким красным флажком.

– Всё очень условно. Вот, к примеру, та же двести девятая статья, – не отставал от него Андрей Алексеевич. – Выращиваешь ты у себя на огороде быка на мясо и огурцы в теплице. Трудишься от зари до зари. Потом продаёшь на рынке, и на эти деньги живёшь, нигде больше не работая. С точки зрения закона ты тунеядец и можешь на два года сесть в тюрьму. А другой сидит в курилке весь день на заводе и анекдоты про Брежнева и Чапаева травит. Так он гордость страны – рабочий класс.

– Так ты снимай прокурорские погоны. Заводи быков, сажай огурцы, а чтобы самого не посадили, иди вахтёром куда-нибудь.  Хотя бы на полставки. Но ты же не этого хочешь, – повернулся Максим к бывшему начальнику и опустил флажок. – На хрена тебе быкам хвосты крутить? У тебя другое на уме.

– Законы для стада, чтобы они друг друга не сожрали, а нам это не надо. Мы можем и должны жить по другим законам, – пытался убедить его прокурор. – А за дурацкими принципами  чаще всего скрывается обычная лень и страх перемен.

– По каким другим законам? – Максим на мгновение даже остановился, но его сразу подтолкнули идущие за ним люди. – Ты, наверное, подзабыл, что закон для всех один? Или все животные равны, но некоторые чуть равнее?

– А хоть бы и так? Зачем заниматься ханжеством и лицемерием? Кому нужна твоя мораль? На хлеб её не намажешь.

– Андрей, Андрей! – покачал головой Максим. – Это даже хуже, чем было до 17-го года. Тогда хотя бы всё было честно. А сейчас те, кто поставлен народом следить за законом, этот самый народ собираются обобрать, забравшись ему на загривок, при этом рассказывая красивые сказки про строительство коммунизма.  Значит, семьдесят лет люди трудились в поте лица до кровавых мозолей, победили в великой войне, чтобы вы сейчас им на шею сели?

– Ты не кипятись, Максим.

Демонстрация заканчивалась. Они свернули в переулок за давно закрытую церковь, и участники стали складывать к церковному забору транспаранты и фанерные щиты с наклеенными на них фотографиями членов Политбюро.

– Ты ещё на многое смотришь сквозь розовые очки. Наивный, как моя Лена. Мне-то самому уже ничего не надо. Я всё для дочки, а иначе, зачем жить… Скажу тебе честно по секрету, как возможному зятю: я ей хороший финансовый запас сделал, чтобы на старте полегче было. Так что не зевай, тебе жена с приданным… Ну а мне, может, потом стакан воды принесёте… Ты, кстати, давно её не видел?

– Да как-то случайно встречались в электричке, – ответил Максим, вспомнив их недавний бурный секс.

Люди, избавившись от символики революционного Октября, шли дальше в городской парк, где была развёрнута праздничная торговля и расставлены уличные буфеты с алкоголем и бутербродами.

– Умница она у меня. Одни пятерки. А главное – добрая, – продолжал нахваливать дочь Андрей Алексеевич. – Отличная жена будет, а ты меня всё не слушаешь, – он обошёл Максима с другой стороны, видимо решив, что в другое ухо информация войдёт быстрее. – Ведь что я тебе хочу сказать: деньги на кону огромные и может так получится, что ты или с нами, или против нас. Отсидеться за мольбертом не получится. Надо определяться с кем ты. Поверь мне, Максим, одного раздавят как клопа. Ты же сам знаешь: в нашем мире человека уничтожить – раз плюнуть. И расследовать никто не будет. Так что лучше возвращайся и устроим все по-семейному…

Максим вспомнил про смерть художника и спросил:

– Думаешь, что скоро из-за того, чтобы к власти пробиться, и людей будут убивать?

– Ты прямо как маленький, – обрадовался его заинтересованности прокурор. – Я же тебе говорю: власть – это деньги. А за деньги тысячи лет убивали, убивают и всегда будут убивать. У нас и сейчас за бутылку водки, как барана зарезать могут, а борьба идёт за миллионы и такие возможности, о которых ты даже вообразить не можешь. Для большинства сказка кончилась, а для некоторых только начинается. Поэтому не зевай.

Двигаясь вместе с толпой, они оказались у длинного ряда сдвинутых столов, на которых были расставлены бутылки, самовары, всякие закуски, пирожные и конфеты. К каждому столу уже выстроилась очередь. Андрей Алексеевич шустро втиснулся между двумя столами и оказался прямо перед продавцом.

– Мне «Кавказ», – показал он на зелёную бутылку портвейна, – пять бутербродов с сыром, пять с колбасой и стаканчиков штук десять, а то они у вас протекают. Перепачкаешься – не отмоешь.

Он передал Максиму бутылку, завернул бутерброды в серую плотную бумагу, с трудом выпрошенную у хмурой продавщицы в белом халате, и они пошли дальше к дымящимся мангалам, от которых шёл одурманивающий и манящий запах шашлыка.

Глава 13

Михаил позвонил Максиму поздно вечером. Он, как обычно, говорил очень быстро и возбуждённо, проглатывая окончания слов. Но в этот раз казалось, что он ещё готов и расплакаться.

Максим долго не мог понять, что же всё-таки случилось. Миша вроде начинал рассказывать про предстоящую выставку, но потом неожиданно переходил к тому дню, когда он познакомился с Германом. И как у того не было денег даже на холсты и краски.

В конце концов удалось выяснить, что приходила Снежана и требовала немедленно сделать опись всех картин, находящихся у Миши на хранении, и составить с ней договор об их временном использовании.

– Постой-постой. А она-то здесь при чём? – удивился Максим. – Илья мне говорил, что она просто девушка, с которой Герман недавно познакомился.

– Снежана уже не просто девушка, – ответил Миша. – Она мне показала свидетельство о браке. То есть Снежана его жена.

– Быстро она, – рассмеялся Максим. – Ну а я-то чем тебе могу помочь?

– Дело в том, что я совершенно не умею разговаривать с женщинами. Да ещё с такими, – Миша замялся и громко вздохнул. – А ты юрист. Помоги мне с этим договором. Я тебе заплачу… Пожалуйста, – жалобно добавил он.

Максиму совсем не хотелось участвовать в дележе имущества только что погибшего художника. Но он надеялся, что сможет узнать что-нибудь новое о расследовании, поэтому профессиональный интерес, хоть и бывшего, но следователя, победил. Он пообещал Михаилу приехать.

Снежана родилась на берегу Азовского моря. Отца она не видела никогда. Её мать быстро вышла замуж второй раз. И у неё появился отчим дядя Петя – рано полысевший, почти всегда чем-то недовольный ворчливый майор из соседней воинской части.

Жили они в старом доме маминых родителей. Кроме мамы с отчимом и самих родителей, в доме жила семья маминой сестры. А летом, как и все местные вокруг, они набирали жильцов, приехавших отдыхать на море. Поэтому всё лето целыми днями Снежана убиралась в их комнатах, готовила еду, а каждый день по вечерам слушала, как эти отдыхающие во дворе напиваются, поют песни и дерутся.

Иногда ей удавалось сбежать из дома, и тогда она на старом велосипеде ездила на дальний пляж, где туристов совсем не было. Купаться и плавать она не любила, но ей нравилось сидеть на высоком, поросшем травой обрывистом берегу, мечтать, что-то высматривая в бескрайних морских просторах, и думать о своём будущем.

Когда лето заканчивалось, город пустел. Постоянный ветер почти каждый день пригонял с моря низкие серые тучи, которые несли с собой холодные косые дожди и осеннюю тоску.

После очередного курортного сезона отчим непонятно зачем купил падчерице аккордеон и отправил в музыкальную школу. Если до этого Снежана прощала дяде Пете его постоянные придирки, армейские порядки, принесённые из казармы домой, и даже то, что он забрал у неё большую часть материнского тепла и внимания, то этот проклятый аккордеон окончательно разрушил надежду на мирные семейные отношения. Конечно, проявилось это не сразу.

Снежана пару лет таскала этот чемодан и даже научилась извлекать из этого пользу. Часто к дяде Пете приходили друзья, и пили на кухне самогонку, которую он любил делать сам в маленьком сарайчике в дальнем углу огорода. После нескольких рюмок отчим всегда звал её с аккордеоном, чтобы похвастаться.

Снежане было противно играть перед пьяными мужиками с красными рожами. Она уже тогда понимала, что значат их потные взгляды и чувствовала их сальные мысли. Но после каждого такого выступления, когда она исполняла «Хас-Булат удалой» и «Не одна во поле дороженька», подобревший от алкоголя отчим давал ей иногда рубль, иногда три.

А когда у неё было хорошее настроение и она, поигрывая своими зелёными глазками, сама себе подпевала «Червону руту не шукай вечорами», то могла получить и красненькую десятку.

Тогда Снежана поняла, что деньги – это очень хорошо, а мужчинами легко манипулировать.

Несмотря на материальную выгоду, музыкальный период в её жизни кончился сразу после восьмого класса, когда она поступила в местный техникум культуры и искусства. Снежана сразу наотрез отказалась поступать на отделения, связанные с музыкой и выбрала библиотековедение.

Когда через месяц отчим позвал её с аккордеоном на кухню сыграть «что-нибудь новенькое», она молча разложила инструмент на полу, взяла кухонный нож и проткнула меха в нескольких  местах на глазах у опешивших собутыльников.

С этого дня их война вступила в горячую фазу.

Как и всем девушкам в этом возрасте, Снежане хотелось иметь свою комнату, где можно было бы наклеить на стены фотографии актёров, поставить на подоконнике красивые цветы, где можно было от всех закрыться и спрятаться. Но отчим сделал всё наоборот: он переставил в её комнату, которая и так была проходной, кровать её младшего брата, которого Снежана терпеть не могла.

После этого при всякой возможности она сбегала из дома, но уже не как в детстве на высокий холм на морском берегу, а в соседнюю пятиэтажку, где в грязном прокуренном подъезде собирались по вечерам такие же подростки, как она.

Молча слушая разговоры своих приятелей, она дала себе слово, что сделает всё возможное, чтобы уехать из этой дыры. И это случилось даже раньше, чем она планировала. Правда, уехала она совсем не туда, куда ей бы хотелось.

На одном из уроков обществоведения в техникуме молодая учительница, рассказывая об их будущей работе, сказала: «Вы должны найти ключик к душе каждого человека и повернуть его в нужную сторону. Если вы это сумеете, то он будет делать всё, что вы захотите».