Из ниоткуда в никуда. Часть 3

Глава 8

– Я что-то не понял, про какую шапку она говорила? – спросил Миша, когда они шли по бульвару вдоль пруда к метро.

– Помнишь, к нам в пивной подходил какой-то парень, которому ты чем-то не понравился? – напомнил Максим, остановившись, чтобы достать зонт из сумки.

– Ну да.

– А шапочку его спортивную помнишь? Такая синяя с полоской… с помпоном наверху… Вот про такую, наверное. У него, кстати, тоже помпончик был белый, – вспомнил Максим.

Две симпатичные девушки, проходившие рядом с ними, тоже пытались раскрыть зонт, но он упорно их не слушался. Наконец, защемив палец, одна из них не выдержала и попросила:

– Молодые люди, не поможете? Это не зонт, а конструктор «сделай сам».

Михаил немедленно пришёл на помощь. После нескольких попыток у него получилось. Счастливый, как юноша на первом свидании, держа зонт, как букет цветов, он протянул его девушкам. Но в этот момент резкий порыв ветра вырвал его из Мишиных рук, и через мгновение зонт плыл по водной глади пруда. Он бросился его догонять, но поскользнувшись на крутом берегу, сам оказался по колено в воде.

Девушки сначала простодушно засмеялись, но быстро опомнились и сделали вид, что переживают за здоровье незадачливого помощника и за зонт, плывущий к соседнему берегу.

Максим тут же обошёл пруд, ловко поймал приплывший зонтик и вернул его девушкам. А Миша уселся на скамейку, снял ботинки и стал выжимать свои носки. О том, чтобы идти смотреть картины, не было и речи. Ему нужно было идти домой.

– Как же стыдно, – пробормотал он, когда девушки ушли. – Я теперь месяц буду вспоминать этот позор.

– Да брось ты! Всё хорошо.

– Я так устроен. От какой-нибудь ерунды могу на весь день замкнуть. Буду пережёвывать до бесконечности… А тут такое… Мне с девушками никогда не везло.

– А у тебя есть какая-нибудь подруга? – спросил Максим.

– Сейчас нет.

– А была?

– Ну, конечно, была, – не очень уверенно ответил Миша. – Мы с ней в кино ходили, в театр…

– И всё?

– Что всё? – Миша надел мокрый носок и, поставив ногу на ботинок, снизу посмотрел на стоявшего рядом Максима, держащего над ним зонтик.

– Секс у вас был? – улыбнувшись, спросил Максим.

– Я не знаю, – Миша взял ботинок с большой блестящей пряжкой в руку и постучал им об угол скамейки.

– Как это?

– Один раз она пришла ко мне в гости, когда дома никого не было… Я сильно разволновался, и поэтому много выпил… – вспомнил он и замолчал.

– Не стесняйся, рассказывай. Я никому… – подзадорил его Максим.

– Да не помню я ничего. Проснулся утром голый, но один.

– А что она потом сказала?

– Не было никакого «потом». Я больше ей не звонил.

– Почему?

– Понимаешь… Я, кажется, той ночью описался… И после этого я с девушками не очень…

Миша обулся, и они пошли обратно. Максим решил, что лучше проводить расстроенного приятеля до дома.

– Если честно, я всегда завидовал высоким красивым  парням, – Миша посмотрел сбоку на Максима. – Таким, как ты. У тебя, наверное, проблем с девушками нет…

– С ними нет проблем, когда их самих нет, – усмехнулся Максим, вспомнив про сегодняшнее утро с Леной. – А у меня с ними сплошные проблемы. Впрочем, сам виноват.

– Да я понимаю, но всё равно завидую. Зависть – очень плохая штука.

– А Герману многие завидовали? – неожиданно спросил Максим, посмотрев на дом художника, мимо которого они опять проходили.

– Завидовали?! – вскрикнул Михаил. – Да его талант бесил всех художников! Столько врагов не было ни у кого.

– Потому что темы не те выбирал?

– Это не главное, хотя тоже… Ведь никому не хочется писать то, что указывают сверху. Только большинство боится. Да и кушать хочется сытно и качественно. Коммунистическая партия правильных художников хорошо прикармливает.

Миша шёл, смешно хлюпая сырыми ботиками, но не обращал на них внимания, потому что сам увлёкся тем, что рассказывал.

– Дело не только в том, что он рисовал, – говорил он и для убедительности размахивал рукой, будто в ней была кисть, а перед ним картина, – а в том, что ему это очень легко давалось. Кто-то годами работает над техникой, а у него всё получалось легко, без всяких усилий. Вот Илья – хороший художник. Но то, что Гера делал походя, за полдня, то для Ильи – месяцы работы.

– Илья тоже завидовал? – поинтересовался Максим.

– Конечно. Когда он первый раз Геркины картины увидел, то хотел бросить рисовать. Порезал несколько своих картин. Полгода был в депрессии, – Миша помолчал, грустно вздохнул и добавил: – Зависть, а ещё жадность – страшные чувства. И чужую жизнь легко разрушить и свою… Видишь, то розовое здание с массивными колоннами? – решил он поменять тему разговора. – Это и есть та самая Елизаветинская гимназия, где та бабушка училась, соседка Геры. А напротив трёхэтажный дом с магазином внизу – это дом моего прадеда. Он купцом был. У него доходные дома по всей Москве были. В одном я сейчас и живу. В маленькой квартирке. Так что та бабушка с моим прадедом наверняка здесь встречались, прогуливаясь по вечерам. Вот как бывает.

– А разве твой прадед не еврей был?

– Еврей, конечно. А что? – настороженно спросил Миша.

– Я думал, до революции им в Москве жить было нельзя.

– Не знаю… Может кому и нельзя… Но ему, купцу первой гильдии, никто не запрещал, пока революция не случилась. Он ведь  тоже художникам помогал. Даже стипендию учредил для очень бедных, но талантливых. И знаешь, что самое смешное?.. Что его дочка, моя бабка, Розалия Семёновна стала яростной революционеркой. Чуть было его не расстреляла. Он два года в тюрьме отсидел, а потом с ума сошёл. Умер в психушке под Егорьевском в тридцатых годах.

– Да-а, книжки можно писать.

– Бабушку потом саму расстреляли.

Они дошли до Мишиного подъезда и остановились. Дождь закончился, и Максим сложил зонтик. А Миша всё никак не мог остановиться:

– Мне иногда кажется, что нас, евреев, кто-то использует.

– Я думал, это евреи всех используют.