Из ниоткуда в никуда. Часть 3

– Хорошо, – согласился Максим. – Я позвоню, когда буду подъезжать.

Он быстро собрался и пошёл на электричку. Еще спускаясь с пешеходного моста, он увидел Лену в белом коротком пальто. Она была так рада встрече и приветствовала его так эмоционально, что Максим сразу забыл о прошлых неурядицах. Лена рассказала, что снимает квартиру поближе к институту, а приезжала навестить родителей.

Всю дорогу до Москвы она восхищалась его решением  изменить жизнь, о котором ей рассказал отец. Это естественно льстило Максиму, особенно после разговора с Дашей.

– Как я тебе завидую! – восторженно говорила она. – Вот так взять и начать всё сначала. Новая жизнь. А я каждый день хожу в этот институт. Политэкономия, высшая математика, история КПСС… Зачем мне всё это?

Максим обратил внимание, что Лена чуть поправилась. И скорее всего, через несколько лет станет весёлой шустрой толстушкой. Но сейчас она ещё была очень привлекательна. Когда Лена что-то улыбаясь рассказывала, на щеках появлялись милые ямочки, пухленькие губки складывались в заманчивую улыбку, а из прищуренных весёлых глаз по всему вагону электрички летели сексапильные искорки.

– А ты очень спешишь? – неожиданно спросила она. – Мне в квартире надо шкаф передвинуть. Отцу всё некогда. Может заедем на пару минут? Поможешь? А я тебя чаем напою.

Максим согласился, не успев подумать. Через полчаса они были у неё. А через час Максим пришёл в себя на широкой кровати рядом с Леной после сумасшедшего секса.

Он не мог понять, как это случилось, а Лена уже опять болтала, как будто бы ничего необычного не произошло.

– Только если решил рисовать, то надо определиться с кем ты, – она закурила длинную тонкую коричневую сигарету, и комната заполнилась табачным дымом, смешанным с ментолом. – Сейчас самое время рискнуть. Я прямо чувствую скорые перемены. Рисовать трудолюбивых рабочих и колхозников уже не модно и за это плохо платят. Нужно больше настоящего реализма. Посмотри вокруг… Востребовано всё, что бросает тень на социализм. Значит, кто-то за это хорошо платит. Если раньше главным героем в искусстве должен быть великий советский народ-освободитель, то сейчас нужны другие персонажи. А народ надо рисовать таким, как он есть: ленивым, скучным и вечно пьяным…

– За такие вещи по головке не погладят, – ответил Максим, думая совсем о другом.

– Да ладно! – воскликнула Лена. – Во-первых, кто не рискует, тот не пьет шампанского. А во-вторых, что тебе сделают? Сейчас в Сибирь не ссылают. Вон, этого писателя… как его… Солженицына. Выслали в наказание за границу. Да у нас полстраны мечтает, чтобы их так наказали. Значит, кто-то даёт знак, что всё можно. Надо уметь видеть такие моменты и не прозевать свой шанс.

– Ну а совесть? А свобода творчества? Была одна команда – рисовали БАМ и Магнитку. Теперь помойки рисовать? – заинтересовавшись мыслями девушки, спросил Максим.

– Без денег свободы не бывает. А благодарности от нищих не дождешься. Поэтому надо уметь видеть вперёд и понимать тенденции. Сейчас явная задача – чем больше грязи, тем больше денег, – она потушила сигарету и встала. – И не надо бояться. Вышлют за границу, так там будешь нарасхват, – засмеялась Лена. Потом нагнулась, поцеловала его дежурным поцелуем и довольная собой, не стесняясь наготы, ушла в ванную.

– Всю жизнь мечтала в Париж попасть! – крикнула она оттуда. – Смотрел «Высокий блондин в черном ботинке»?.. Ведь живут всякие придурки в раю и не осознают, – добавила она и закрыла дверь.

Глава 7

Когда Лена скрылась в ванной, Максим вспомнил про Мишу. Он увидел на столе телефон, набрал его номер и они договорились встретиться через полчаса у дома, где жил Герман.

– Спасибо, что приехал, – приветствовал его Миша у знакомого подъезда, даже не намекнув на то, что Максим так сильно задержался.

– Прости, что я так долго, – извинился Максим, – по дороге дела появились…

Они поднялись на пятый этаж и нажали на нужный звонок. Где-то за дверью в глубине квартиры прозвучала бодрая мелодия, потом наступила тишина, и не слышно было никаких звуков.

– Я же ей только что перезвонил и предупредил, что мы сейчас подъедем.

Михаил занервничал и нажал на кнопку звонка ещё раз. Ничего не изменилось. Дребезжащая трель и потом снова тишина. Тогда он нажал на соседний звонок. Через некоторое мгновение  они услышали шаркающие шаги и входная дверь открылась. За ней стояла старушка в байковом халате и вопросительно разглядывала гостей.

– Здравствуйте. Извините, пожалуйста. Мы друзья Германа, – начал объяснять Михаил, – договорились встретиться со Снежаной, а она не открывает.

– И ты, внучек, решил, что раз её нет, то и я подойду? – с иронией спросила бабушка.

Максим сразу обратил внимание на её взгляд. Несмотря на то, что бабушке-соседке было не меньше восьмидесяти лет, и она  пыталась изобразить доброжелательную улыбку, в её взгляде из-под седых густых бровей была хорошо заметна пугающая суровость и даже жестокость.

– Мы просто думали, что, может быть, она не слышит… – продолжал оправдываться Миша.

Вдруг взгляд у старушки неожиданно изменился, и в её блёклых, когда-то голубых глазах проскользнули весёлые искорки.

– Да ты так трезвонишь, что не дай бог архангелы услышат и за мной пошлют кого-нибудь, – голос у соседки уже смягчился. – Скажут: засиделась бабка – пора забирать её оттуда… Да ты проходи, внучек. Сам посмотри, дома твоя мадам или нет.

Миша с Максимом прошли по длинному коридору коммунальной квартиры к двери в комнату, в которой совсем недавно они были в гостях, и в которой несколько дней назад лежал на полу труп Германа. Постучали в дверь, но никто не откликнулся.

– Проходите на кухню, – гостеприимно предложила пожилая соседка, так и стоявшая у двери, – подождёте, может она сейчас и придёт, а я вас чаем напою.

Михаил вопросительно посмотрел на Максима.

– Может, в магазин вышла? – предположил он растерянно. – У тебя ещё есть время?

– Раз приехали, надо подождать.

Соседка-старушка провела их на большую кухню  коммунальной квартиры.

– Да вы не робейте, – успокаивала их бабуля, зажигая газ под тёмно-зелёным эмалированным чайником. – Мне всё равно делать нечего. Когда ещё ко мне такие гости пожалуют? На этом свете точно уж не дождусь.

– А вы давно здесь живёте? – вежливо поинтересовался Миша.

Бабушка повернулась от плиты и в её глазах опять промелькнула какая-то пронизывающая холодком непримиримость.

– Да как родилась в одна тысяча девятисотом, так и живу… Когда царя батюшку скинули, я уже в Елизаветинской гимназии училась. Здесь недалеко, в Казённом переулке… Какой демон его теперь Гайдаровским обозвал?.. На всех Гайдаров переулков не наберёшь, – бабушка говорила медленно, делая паузы, чтобы передохнуть. – Только один большой перерыв у меня был…

– Уезжали куда-то?

– Уезжала, внучек, – тяжело вздохнула хозяйка и открыла маленький шкафчик с посудой. – Вот такой же чернявенький красавчик как в двадцать восьмом году меня отсюда под Воркуту отправил, так только в пятьдесят восьмом вернулась, – она поставила на стол две красивые чашки с блюдцами и устало положила на него ладони. – Сначала я на втором этаже жила с родителями. И квартира у нас своя была. С отдельным входом.

– За что же вас так? Если не секрет, – взволнованно спросил Миша.

– За квартиру, внучек… За что ещё?

– Как так?

– Да как… Приглянулась наша квартира следователю. Вот он нас всех по лагерям и определил. Я выжила. А папа мой, профессор, и мама там навсегда остались. На кладбище в вечной мерзлоте.

– А что с этим следователем дальше было? – заинтересованно спросил Максим. – Занял он квартиру?

– Может сначала и занял, не зря же он мне пальцы ломал, – кивнула бабушка. – Только через семь лет я его в Воркуте встретила, когда санитаркой в лагерном изоляторе работала. Он мне как родной матери обрадовался. А я ведь тогда мечтала выжить,  только чтобы вернуться и убить его, мерзавца. А как увидела… весь трясётся… поняла, что не жилец. Там с одного взгляда видно было, кто выживет, а кто нет. Но выходила я его.

– А потом? После лагеря вы его не встречали?

– Как не встречала? Нас в одном году реабилитировали. И меня и его одним указом. Он сейчас в соседней комнате живёт. Больной совсем. Не выходит. Ношу ему покушать и кормлю с ложечки.

К чаю бабушка открыла сверхдефицитную коробку шоколадных конфет «Золотая нива». Они посидели ещё почти час, расспрашивая хозяйку о её жизни. Но Снежана так и не появилась.

Когда они уходили, гостеприимная старушка остановила Максима и, обращаясь почему-то именно к нему, сказала:

– Приходил к нему, к художнику вашему, кто-то ночью. Дверь своим ключом открыл. Почти сразу и ушёл, – она говорила, глядя снизу вверх Максиму в глаза. – Тому милиционеру, что приходил, я говорить не стала, но он и не спрашивал. Но ты ведь тоже… – бабушка понимающе улыбнулась. – Тридцать лет лагерей, внучек… Тридцать лет. Вся жизнь… Шапочка у него дурацкая… Я уж в окно потом посмотрела… С белым помпоном.