Иллюзия вторая. Перелом

Именно так, – Агафья Тихоновна подтвердила мои догадки, – именно так. И эта волшебная способность – изображать схематически окружающий мир дала виду кроманьонцев решающее преимущество над всеми остальными видами.

– Но почему? Потому что это было началом письменности или искусства?

– И это, конечно, тоже, – Агафья Тихоновна ещё раз засмеялась и хитро посмотрела на Артака, – письменность и искусство – замечательные и необходимые качества любой, уже развитой культуры, и, несомненно, начало всему было положено именно тогда, когда первый человек нарисовал свой первый наскальный рисунок. Но был ещё один важный момент. Важный, потому что волшебный…

– Какой же?

– Когда первая лошадка была нарисована и признана остальными древними людьми именно за лошадку, – Агафья Тихоновна говорила медленно, чуть ли не по слогам, – какой-то другой кроманьонец отошел от рисунка на определенное расстояние и вдруг метнул в скалу своё копьё… – акула замолчала, давая мне время переварить сказанное.

– И что?

– А то, что по какому-то странному стечению обстоятельств, на следующий день эта самая лошадка была поймана без особого труда и ещё какой-то, стоявший неподалеку, древний человек смог связать успешную охоту на реальную лошадку с киданием копья в нарисованную, в вымышленную лошадь. Один из кроманьонцев смог связать реальность с вымыслом, понимаете? – Агафья Тихоновна приблизилась вплотную к моему лицу, – связать реальность с вымыслом, – повторила она, – и это было бы ещё полбеды. Но важно именно то, что вымысел здесь – нарисованная лошадь – играл роль причины, а реальность – пойманная на охоте лошадь – была уже следствием вымысла, то есть была реальным событием, следующим строго за выдуманной причиной. Вы понимаете всю важность данного события?

– Нет, не понимаю. И что с того, что придуманная причина порождала реальное событие? – я не сразу понял ход мыслей акулы, но осекся, произнеся эту мысль вслух.

Важность сказанного, ещё не до конца мной понятая, уже просвечивала сквозь произнесенные слова.

– А то, что с этого самого момента, в жизнь кроманьонцев вошло волшебство, с этого момента в их жизнь вошла вера в то, что они могут управлять реальностью, с этого момента древний человек молча, ещё не понимая смысла, но сказал сам себе – я всесилен. И в этот самый момент даже природа стала подчиняться сознанию той своей части, которую она сама породила, то есть природа стала подчиняться сознанию своего отдельного биологического вида. Кроманьонцы тысячи раз повторяли определенный ритуал, например, кидали копья в нарисованных зверей и в день охоты, в дополнение к своим охотничьим навыкам получали одно волшебное качество – уверенность в своих силах. А уверенный человек, совершенно логично, показывает лучшие результаты в любом деле. Лучшие результаты лишний раз убеждали людей в действенности новой методики, тем самым, опять увеличивая ту самую уверенность и, как следствие, охота становилась ещё успешнее. И так по кругу, по бесконечности. День за днем, год за годом, реальность становилась чем-то управляемым, чем-то вторичным, чем-то ЗАВИСИМЫМ. Пусть пока ещё только в головах древних людей, но это уже не имело никакого значения. Факт остается фактом. С момента рисования первого наскального рисунка, с момента рождения живописи, видимой реальностью стало возможно управлять и управлять достаточно легко, – Агафья Тихоновна закончила громко и чётко, – управлять реальностью посредством каких-то ритуалов, каких-то обрядов и таинств, управлять реальными процессами посредством выдуманных церемоний. Теперь вы понимаете всю важность данного действия?

– Да, понимаю, – я действительно понимал насколько важным было то, о чём говорила акула, – в этот момент зародились все верования и религии, в этот момент появились жрецы и шаманы. В этот самый момент в жизнь древних людей вошла самая настоящая магия. Пришло волшебство, чудодейство. Мир стал более предсказуем, а значит – и менее опасен.

– И что немаловажно, – акула перебила меня, – эта магия работала! Реальность на самом деле, каким-то невероятным способом, стала подчиняться вымыслу. Даже, если это происходило только в головах древних людей – это было зарождение новой эпохи, это было рождение нового человека. И этот новый человек стал развиваться уже по новому, отличному от всех других пути. Человек стал уметь абстрактно мыслить. Человек, хоть и в своих мыслях, но стал единственным властелином всей планеты!

– Вы совершенно правы, – только и смог произнести я, – вы совершенно правы.

– И ещё, – Агафья Тихоновна внимательно посмотрела прямо мне в глаза, – с развитием наскальной живописи, с течением времени – некоторые рисунки получали всё больше и больше мелких деталей, а некоторые стали всё более схематичны и абстрактны. И, в конце концов…

– В конце концов, первые превратились в искусство, – перебил я Агафью Тихоновну, – правильно?

– Да, – подтвердила акула, – правильно. А схематичное изображение чем стало?

– Алфавитом? – неуверенно спросил я.

– Алфавитом тоже. Но был ещё один момент. Очень важный момент…

– Какой?

– Я подскажу, – в наш разговор внезапно вмешался Артак, – ведь тебе нужна помощь?

– Не отказался бы.

– Тебе ничего не напоминает такая фраза: «предположим, что эти три точки обозначают лошадь…», – дракон улыбался, видя что я пока ещё не понимаю к чему он клонит.

Я отрицательно помахал головой.

– А такая: «пусть Х обозначает количество коров…»

– Математика! – чуть не вскричал я! – Математика! Схематичное изображение со временем превратилось в математику!

– Да, – Артак был доволен моей сообразительностью, – да, именно так. Схематичное изображение чего бы то ни было превратилось в письменность с одной стороны, и в математику с другой. Но что это значит для нас?

– Что?

– Весь этот мир, – Артак расправил крылья, показывая ими в разные стороны, – весь этот мир – порождение магии. Плод самого настоящего волшебства. Волшебство правит этим миром посредством своих самых важных инструментов – и инструменты эти – Слово и Цифра. Нужно ли продолжать? – дракон засмеялся глубоко и долго, – с тех самых пор, когда игра света или камня подсказала древнему человеку возможность изображения трехмерной реальности в двухмерном пространстве – мир стал волшебным, но предсказуемым. Миром стало возможно управлять. Вот, собственно, и всё, – Артак прокашлялся, – и уж конечно, тот биологический вид, который умеет управлять реальностью, с легкостью одержит победу над любым другим видом, даже превосходящим его по численности и силе. Ведь теперь на стороне одного вида, то есть, на стороне кроманьонцев, была самая настоящая магия. И неандертальцам, впрочем как и всем остальным, ответить было нечем, кроме разрозненных частей той реальности, которой уже управляли кроманьонцы. Неандертальцы, как и все остальные животные стали жить в управляемом кроманьонцем мире, и их богом стал сам кроманьонец – единственное живое существо на планете Земля, посредством которого природа смогла наконец-то осознать саму себя, и глянуть на себя своими же глазами. Природа, пока ещё используя единственный доступный ей способ – способ случайного попадания, способ перебора миллионов, а то и миллиардов возможных вариантов – природе наконец-то удалось сотворить самое обыкновенное зеркало, каким являлся рисующий кроманьонец, научившийся изображать картинки на поверхности скалы, и в это самое зеркало она, природа, посмотрела глазами того же самого древнего кроманьонца. Природе, методом проб и ошибок, удалось создать нечто, способное осознать самое себя, создать нечто, способное осознать и её саму. А осознать возможно только то, чем являешься сам, и стало быть, кроманьонец и был точной копией самой природы. Конечно, не визуальной, глазной копией, но копией сознательной – мысленной прорисовкой, мысленным штрихом, одним лишь мазком природной кисти на огромном полотне всего мироздания! Кроманьонец был тем мазком, который смог осознать всё полотно на которое его нанесли, осознать его цельность и неделимость, осознать его совершенность и завершённость, осознать его природу…

– Ты сказал, – я перебил Артака, – что у природы был только один способ – способ случайного попадания…

– Да, именно так, – Артак кивнул головой, показывая что он понял мой вопрос, – Она и сейчас его использует. Все заболевания, мутации, изменения видов – всё это проявление того самого, древнейшего способа развития мира – способа случайного попадания. С каждым новым изменением, с каждой мутацией природа лишь пытается улучшить уже существующие модели биологических видов.

– Но если этот процесс ничем не контролируется, то произойти может всё что угодно, не так ли? И улучшение, и ухудшение, и неизменность, ведь так?

– Так, – Артак согласился.

– Но каким образом тогда и происходит развитие мира? Если мир изменяется, то он равновероятно и одновременно изменяется как в лучшую, так и в худшую сторону?

– Самым что ни на есть действенным образом, – Артак засмеялся так громко что мне пришлось заткнуть уши, – всё что стало хуже – просто исчезает, – произнес дракон, отдышавшись.

– Но почему оно исчезает? Почему?

– Оно вымирает, мой мальчик, – Артак положил лапу мне на плечо, – просто вымирает, и именно поэтому все изменения, которые могли ухудшить данный вид – просто не приживаются, а приживаются именно те, которые способны его улучшить, понимаешь? Это самый простой способ, который природа использует уже миллиарды лет – способ случайного попадания, а говоря другим языком – естественный отбор. И у этого способа только один недостаток, – Артак продолжал улыбаться, – он требует очень много энергии, другими словами, ему необходимо очень много времени чтоб появились какие-то результаты. Ибо, как вы совершенно справедливо заметили, изменения вида происходят совершенно случайным образом, и равновероятно появление, например, двухголового ребенка там, где в нём нет никакой необходимости…

– И что с ним произойдет?

– Он умрёт, – спокойно продолжал дракон, – умрёт, так и не успев оставить потомства, а следовательно – не успев передать свой генетический материал дальше по цепочке. А если он умрёт не сразу и даст потомство – в таком случае он вымрет уже как вид, но позже, если только его двухголовость не принесёт ему какое-то решающее преимущество для выживания…

– Но тогда получается что вся человеческая медицина, все попутки существующей цивилизации вылечить какое-либо заболевание или хирургически исправить мутацию тела – это прямое вмешательство в процесс эволюции?

– Конечно.

– Так значит, этого делать нельзя?

– Можно, – Артак смеялся одними глазами, – можно, потому что медицина – такой же процесс эволюции, как и любой другой. И уж наверное, она имеет свой собственный мазок на общей картине мироздания.

– Я понимаю.

– Очень важно то, что с того самого момента, когда природа, используя своё собственное творение – мозг кроманьонца – наделила его функцией абстрактного мышления – она дала ему власть над собой, и власть эта заключается в понимании природных процессов, и я бы даже сказал – она признала его право на непосредственное участие в написании природных законов, ибо до появления кроманьонца природа и сама не знала что она подчиняется каким-то там законам. Не знала, но с помощью одного из своих творений начала исследовать себя, что, в конце концов, привело человечество в ту точку, где мы все сейчас и находимся.

– Так мы перемещаемся не во времени? Не в пространстве?

– Конечно, нет! – Артак говорил громко, властно, – мы перемещаемся лишь в познании. И чем глубже в него мы погружаемся, чем дальше по нему мы уходим, чем больше исследуем – тем полнее живём и тем шире смотрим. И как бы люди не отмечали свои жизни прожитыми годами, упорно настаивая на движении именно во времени – это совершенно не так. Движение возможно лишь в познании, и никак иначе. Всякое другое движение – во времени ли, в пространстве ли – только иллюзия, только туман, только КАЖЕТСЯ…

Я смотрел на моего дракона с широко раскрытыми глазами, понимая что он прав, но был в силах произнести ни единого слова.

– Но мы отвлеклись, – Агафья Тихоновна вмешалась вовремя, и прищурив глаза, напомнила:

– А говорили мы о том что ваш личный горизонт познания будет расширяться с каждым новым, полученным вами знанием. С каждым правильным знанием, конечно. Ибо неправильное, вредное знание, с тем же успехом и с той же скоростью сузит границы вашего познания! Берегитесь его, как огня!

– Я могу потерять то, чего мне удалось достичь?