Иллюзия вторая. Перелом

– Никак. Если вы будете ставить своей целью получить так необходимый вам природный код – то никак. А если ваша цель будет чиста и благородна – ключ от замка сам упадет в ваши руки. Только для этого надо перестать к нему стремиться и просто начать жить честно. Жить так, как вы действительно считаете нужным. Так, как считаете нужным сидя прямо перед собой, сидя перед зеркалом, а не перед другим человеком, пытаясь его в чём-то убедить. И по мере того как это, лично ваше считание будет видоизменяться, по мере того как ваши настоящие цели – те, которые вы истинно проповедуете, а не те, которые выставляете напоказ – когда они будут становиться ближе к целям самой природы, то есть, по мере вашего развития и взросления – вам автоматически будут открываться всё новые и новые горизонты.

– А как природа будет знать мои истинные намерения?

– У неё для этого есть исключительно правдивый помощник, – Агафья Тихоновна погладила меня плавником по голове, – и обмануть его не удастся ни при каких обстоятельствах.

– Но кто это? Какой помощник?

– Ваша биологическая программа. Ваша собственная, ваша индивидуальная, ваша неповторимая программа, а если говорить другими словами – это ваши, скрытые от всех окружающих, но доступные ей – природе – доступные по первому требованию мысли. Простые человеческие мысли, которые нельзя ни подделать, ни подтасовать. Это ваш личный, сугубо индивидуальный код, реагируя на который природа отправляет вам свой ключ, открывающий ваше познание ровно настолько, насколько оборотов провернётся ключ. Открывая вам ровно столько комнат, содержимому которых вы уже не в состоянии навредить. И обмануть или подделать ключ, подтасовать факты тут никак не удастся. Никак, – акула ещё раз погладила меня о голове, – это природный закон, поэтому использовать его так, как люди используют свои законы, то есть, избирательно и сугубо для собственной выгоды – не получится ни при каких обстоятельствах.

– И этот ключ…

– Этот ключ в состоянии открыть дверь вашего познания шире любого придуманного или существующего горизонта или же, наоборот, запереть ваше познание на самый крепкий замок, ибо это единственное, чем природа может ограничить ваше на неё влияние – это ограничить ваши знания – заменить бесконечный поток света на узкую, едва различимую глазу его полосочку. Предоставить вам столько света, чтобы его хватило лишь на выживание – на ваше биологическое выживание… Не более того.

Я задумчиво посмотрел на Агафью Тихоновну и переспросил:

– Значит путь только один? И последовательность этого пути тоже?

– Да, – Агафья Тихоновна кивнула своей большой серой головой, – да. Сначала вы становитесь лучше и умнее, и только потом вам открываются новые пути и новые возможности. Другой дороги нет.

– Я уже понял. Получить знания авансом не получится ни при каких обстоятельствах.

– Именно так, – Агафья Тихоновна ещё раз утвердительно кивнула, – именно так… Природе непонятна сама система авансовых платежей, – акула засмеялась, – когда действия ещё нет, но его следствие уже проявляется…

Агафья Тихоновна внимательно посмотрела на меня своими черными лакированными глазами и, видимо, приняв какое-то, одной ей известное решение, вдруг произнесла:

– Знаете ли вы как человек стал человеком? Именно таким человеком, каким мы его привыкли видеть в современности?

– Что вы имеете в виду? – я сразу не понял вопроса.

– Был такой период в эволюции человечества, я имею в виду – человечества, как биологического вида, – акула уточнила, но надо сказать, её уточнение мне не очень помогло, – так вот, был такой период, когда кроманьонцы, а они были менее сильными, чем неандертальцы, просто жили в один и тот же временной период – и значит энергия времени у них была одна и та же – так вот, эти самые кроманьонцы одержали над неандертальцами верх – и в способностях, и в следующих за ними возможностях, и конечно же – в распространении вида – в его выживаемости и размножении. Хотя неандертальцы были много сильнее и выносливее кроманьонцев, на планете стали править именно кроманьонцы. И любой современный человек – это потомок кроманьонца.

– Мне это неизвестно, – проговорил я и замолчал в ожидании продолжения, – точнее, конечно, я что-то слышал о древних людях, но никогда не углублялся в подробности.

– Кроманьонцы, в отличие от неандертальцев, обладали одной волшебной, – акула хитро посмотрела на дракона, потом перевела взгляд на меня, – именно волшебной, я не зря употребила это слово, способностью. Их сознание умело то, чего не умело сознание неандертальцев. Их сознание умело то, чего не умело ни одно другое сознание ни одного из живущих биологических видов планеты Земля.

Я затаил дыхание в ожидании продолжения.

Агафья Тихоновна тем временем продолжала:

– Представьте, например, лошадку. Обыкновенную лошадку, которых тысячи. Лошадка стоит на пригорке и вдруг видит другую лошадку. Что она делает при этом нам совершенно неважно, нам важно то, что происходит у неё в голове, – акула склонила свою большую и умную голову немного вниз и посмотрела на меня внимательно, – а в голове у неё происходит следующее – лошадка понимает, она отдаёт себе отчёт в том, что видит точно такую же лошадку – и лошадка осознает это очень чётко и однозначно. Определенно, она осознаёт это однозначно. Без вариантов.

Я молча кивнул головой.

– При это совершенно неважно, знает ли эта лошадка как выглядит она сама, ведь лошадка не смотрится по утрам в зеркало, – Агафья Тихоновна тихонько рассмеялась, – это для нас совершенно неважно. Важно то, что лошадка, какими-то доступными ей органами чувств совершенно точно определяет что перед ней представитель её собственного вида. Она использует видимый ей визуальный образ лошадки и говорит себе – передо мной такая же лошадка как и я. Но при этом та же самая лошадка никогда не сможет определить представителя своего вида, например, на наскальном рисунке. Для неё любой рисунок будет простым набором линий и точек, не более того. Это будет рисунок, не несущий в себе никакого образа. Это понятно?

– Да, – я утвердительно кивнул.

– Такими же самыми мозговыми качествами, как и лошадка, обладает и неандерталец, – добавила Агафья Тихоновна, – он точно так же не поймет то, что нарисовано на скале, однако с легкостью различит любое животное, как и себя самого, в живой природе.

– Да, да, я понимаю, – я вдруг рассмеялся и добавил:

– Простите мне мой смех, но я уже тоже потерял всяческую ориентацию. Точно как лошадка, видящая рисунок на скале!

– Что вы имеете в виду?

– Например – я, хоть и обладаю мозгом развитого кроманьонца, – я опять засмеялся, – но никак не могу определить, сплю я или бодрствую. Как эта бедная лошадка, смотрящая на рисунок и не понимающая смысла нарисованного.

Агафья Тихоновна рассмеялась вместе со мной.

– Ах, перестаньте! Смысл-то вы понимаете. А насчет сна… Вот вы заметили что когда спишь – снится или совсем ничего или что-то очень интересное? – акула дождалась пока я утвердительно кивнул и продолжила:

– Точно так же необходимо и жить! Или ничего или что-то интересное! И в таком случае совершенно неважно спите вы или бодрствуете – вся ваша жизнь приобретает волшебство сна, а сон – лишь утверждает и подчеркивает торжество жизни! – Агафья Тихоновна скользнула взглядом по Артаку и опять повернулась ко мне.

– Но я отвлеклась. И вот, представьте, совершенно случайно, однажды, ранним утром или закатным вечером – неважно, но один из кроманьонцев увидел на стене пещеры загадочную игру солнечного света или света от костра, разведенного в пещере. Или, возможно, ломаные линии камня напомнили ему очертания какого-то животного, дерева или его самого. Нам это точно неизвестно, да и узнать никак не получится, но это совсем неважно. Кроманьонец подошёл к скале и обвел эти линии – камня ли, света ли – всё равно, обвел их куском угля из костра – обвёл жирно, чёрно – таким образом усилив, выделив их зрительно на фоне всего остального, – Агафья Тихоновна продолжала на меня смотреть немного искоса, и словно улыбаясь, – представили? – спросила она и замолчала в ожидании ответа.

– Да, вполне, – тихо ответил я.

– Кроманьонец нарисовал на скале свой первый рисунок, и пусть это будет, например, наша лошадка, – Агафья Тихоновна немного помолчала, подчёркивая важность момента, – и именно этот – самый первый и пока ещё единственный рисунок на камне дал кроманьонцам то решающее преимущество, благодаря которому они смогли выжить, и что немаловажно – одержать победу и в выживании, и в превосходстве, и в силе над любым другим видом, населяющим в то время планету Земля, – она закончила, замолчала и просто наблюдала за моей реакцией.

– Но как? Почему? – я пока ещё не понимал связи между выдуманным рисунком и невыдуманной, реальной мощью, которую он дал целому человеческому виду, сделав его альфа-видом всей планеты.

– Всё очень просто, – акула засмеялась, видя мою растерянность, – в этот самый момент когда кроманьонец в линиях камня или в отражении световых лучей увидел очертания какого-то животного, в этот самый момент произошло нечто поразительное, – Агафья Тихоновна приподняла плавник вверх, – в этот момент мозг кроманьонца совершил квантовый скачок! Ещё мгновение назад он был не в состоянии увидеть то, что ясно видел сейчас – а увидел он абстракцию, то есть понятный ему схематический рисунок. И, в конце концов, по прошествии определённого времени, весь биологический вид кроманьонцев получил способность к этому видению, а другими ловами – получил способность к абстрактному мышлению. Кроманьонец начал мыслить в отрыве от видимой реальности – а это и есть абстрактное мышление и, следовательно – кроманьонец, в отрыве от реальности существующей сам начал создавать реальность совершенно новую и никем не постижимую, ибо увидеть то, чего ранее не было в окружающем его мире – это и значит СОЗДАТЬ абсолютно новое – это значит породить образ, выполнить действие и придать чему-то смысл. Абстрактное мышление – пожалуй, единственное свойство, присущее человеку и способное изменить реальный мир, окружающий этого человека, ну или создать новый, пока ещё нереальный, но уже появившийся в мыслях этого человека мир! И согласитесь, – акула развела плавники в стороны, – согласитесь, что только совершенно новая, ещё никем не думанная мысль в состоянии создать что-то абсолютно новое. И эта мысль, если она хочет быть именно новой, уж наверное, просто обязана быть абстрактной. Все остальные мысли могли описывать уже существующее в природе, и только абстрактное мышление способно было видеть то, чего на самом деле и не было в самой природе, но оно тут же начинало проявляться в видимой реальности, следуя за породившей его мыслью. Таким образом, древний человек и начал создавать новый, подвластный ему мир – мир, сотканный из абстракций уже даже не одного только человека, но целого вида людей. И уж, конечно, в этом, только что зарожденном, личном человеческом мире, не было места другим доминирующим видам. И сам мир – абстрактный, но уже видимый – стал вторичным. Мир стал СЛЕДУЮЩИМ за мыслью, следовательно, мир стал управляем. И управляло им самое обыкновенное, но новое для того времени – абстрактное мышление кроманьонцев. Причем, сами кроманьонцы не имели об этом не малейшего понятия.

– И весь наш мир, теперь уже реально существующий, всего лишь следствие наших собственных мыслей?

– Конечно, конечно! Именно так! – Агафья Тихоновна засмеялась, – и нет в этом правиле ни сбоев, ни исключений. Это абсолютное правило. Мир рождён мыслью. Мыслью он будет и похоронен.

– Абстракция так сильна?

– Абстракция сильна только одним своим качеством, – акула наклонилась к самому моему уху, – абстракция сильна только своей способностью создавать новое. И постепенно, со временем, конечно, это новое вытесняет старое, уже прошедшее, понимаете? Новый мир абстракций медленно, но уверенно заменяет собой старый, реально существовавший в те времена мир. Потом уже этот новый, ещё абстрактный, но уже вполне реальный мир становится старым, и уже на смену ему приходят новые образы, порождённые этими воплощёнными в реальность абстракциями. Приходят видения нового поколения, приходят мысли уже более развитого интеллекта, приходит новая, ещё никем не познанная реальность и заменяет собой реальность старую…

– Получается что от мира, который существовал в те времена, во времена драконов и динозавров, уже ничего не осталось?

– Получается что так. – Агафья Тихоновна вздохнула, – от того мира остались только мифы, легенды, сказания… Но именно они и являются сейчас абстракцией, вы не находите? Именно их нет в современном мире!

– Да, действительно…

– И рисуя в своих мыслях дракона – вы… Вы… Вы, в конце концов, его и получаете!

Я рассмеялся и потрепал Артака за шею.

– Насколько же сильны человеческие мысли! – я любовался своим драконом, и чувствовалось, что ему это было приятно.

– Они – начало всего, – акула глубоко вдохнула и с шумом выпустила воздух, – но мы опять отвлеклись, – она села поудобнее и продолжила:

– Один рисунок на скале, конечно же, не мог ничего изменить. Но множество рисунков и их повсеместность стали оказывать огромное влияние на жизнь кроманьонцев. Абстрактному мышлению тоже необходимо время – необходима подпитывающая его энергия – чтобы развиваться, эволюционировать, создавать всё более сложные образы, формируя тем самым новую, более сложную реальность. Кроманьонцы начали рисовать. И рисование стало неотъемлемой частью их культуры – культуры, которая, в конце концов, привела вас к этому, существующему сейчас уровню. Один рисунок – первый, подсказанный самой природой, мог обозначать лошадь – другой рисунок мог обозначать уже что-либо другое, третий – третье, и так далее. Человек научился схватывать суть окружающих его вещей и изображать действительность какими-то одному ему понятными символами. Это только сначала лошадь должна была быть похожа на саму лошадь, чтоб её опознали, но потом… Потом лошадь могли изображать схематично, но каждый видящий этот знак точно знал что это лошадка, понимаете?

– Понимаю. Летящую птицу можно было изобразить как два изогнутых крыла, кстати, многие до сих пор так рисуют, например – чаек, а рыбу – как вытянутый овал с треугольными плавниками, да?