Часы, и правда, показывали, как и раньше, ровно 10 утра и ни секундой больше. Я снял их с руки, зачем-то потряс и приложил к уху.
– Тик-так, тик-так… – мерно и кропотливо рождались и умирали секунды.
Одна секунда сменяла другую, и, видимо, не было этому ни начала ни конца. Заканчивалась одна иллюзия, но тут же передавала свою эстафетную палочку иллюзии следующей. Однако, секундная стрелка при этом стояла на месте. А значит, и время замерло, словно выжидая в засаде.
– Этого не может быть, – только и смог прошептать я.
–Тссс, – Артак поднял свою лапу, как бы предостерегая от чего-то, – тссс, – повторил он, – осторожнее со словами. Не лишайте себя той силы, которая, возможно, ужё где-то на подходе.
– А что я такого сказал?
– Вы сказали – «не может быть».
– И?
– Знаете, как всё что «не может быть» тоскует и томится в одиночестве? Знаете, как невозможное соскучилось за вами? Знаете, как оно стремится проявиться здесь – в этом нарисованном и раскрашенном вашим сознанием мире? Знаете, как оно пытается достучаться до вас? Да и не только до вас, а до абсолютно всех людей, не верящих в чудеса! Как это невозможное одиноко и изолированно! В каком безлюдном месте оно живет! Подумайте об этом. Подумайте, и дайте ему шанс. И никогда, слышите, – дракон поджал губы и его пасть вытянулась в одну ровную и тонкую линию, – никогда не говорите так, как вы сказали только что.
– Не говорить что?
– Не говорите – этого не может быть! А еще лучше – выкиньте такую мысль из головы один раз и навсегда. Навечно. Насовсем. Необратимо! – Артак улыбнулся, – ибо может быть абсолютно всё. Всё, что вам угодно. Впрочем, как и совсем наоборот.
9
– Так время может быть выражено теплом? – как только мне удалось отвести глаза от желтизны драконьего взгляда я сразу встрепенулся, словно с меня слетело какое-то наваждение.
Словно кто-то большой и невидимый сорвал с меня тёмное покрывало.
Правду говорят – взгляд рептилии обладает какой-то сверх силой, каким-то необъяснимым притяжением. В нём одновременно соединены два полюса – Инь и Ян, небо и земля, вдох и выдох, соединены созидание и разрушение, в нём соединены даже, казалось бы, несоедимые – бытие с небытием.
Во взгляде дракона, как впрочем, и во взгляде любых других динозавров, включая крокодилов и змей, ящериц и даже черепах – рядом уживаются такие, казалось бы, несовместимые вещи как нападение и защита – мгновенная, молниеносная атака нападающего и сковывающее всё тело, полностью парализующее дух и волю напряжение. Мало кому удается выстоять перед тяжёлым, гипнотическим, завораживающим и леденящим, связывающим холодком страха, магнетическим взглядом рептилии.
Кажется, даже время склоняет свою голову перед таким взглядом…
– Вы тоже заметили? – Артак доброжелательно улыбнулся.
– Что я заметил?
– Что взгляд дракона способен остановить время…
– Вы, как всегда, слушаете мои мысли…
– Но я не могу по-другому, – Артак немного смутился, и его взгляд тут же утратил свой магнетизм, а вся его гипнотическая составляющая рассыпалась мелкой дробью по холодному бетону, – я же и есть ваша мысль. И когда вы думаете – хочу я этого или нет – но я становлюсь тем, что вы думаете, ведь будучи вашей мыслью, у меня просто нет другого пути. И уж, конечно, я точно знаю все ваши мысли, ибо я и есть они. Мне нет необходимости думать или гадать на кофейной гуще о чём вы размышляете, – дракон рассмеялся, – потому что как только вы начинаете думать – я появляюсь из ниоткуда – как птица Феникс появляется из пепла или из пустоты.
– Но я же не могу совсем не думать…
– На мое счастье, человеческий мозг устроен так, что жить и при этом не думать вы не в состоянии, что лишний раз подтверждает мою, – дракон покрутил головой, как бы ища необходимое слово, – вечность что ли, – он растерянно посмотрел на Агафью Тихоновну, словно прося о поддержке, – не хочется использовать громкие слова, но видимо, это тот случай когда без них не обойтись, – Артак усмехнулся. – Да, физиология человека такова, что его мысли вечны. В отличие от бренного и каждое мгновение рассыпающегося в пыль тела.
– И значит, вы никогда не умрете?
– То что не было рождено – никогда и не сможет умереть, не так ли? А человеческая мысль бесконечна и безмерна, человеческая мысль бессрочна, она незыблема и постоянна. Человеческая мысль нетленна, неувядаема, негасима. Она неисчерпаема. Никем, даже сама собой. Она прочна и стабильна, и уж точно никак мысль не связана с телом, её породившем. Да и породившем ли – тоже вопрос. Скорее наоборот. Ведь именно мысль вечна, а тело – нет.
– И…
– Как вы думаете, способно ли нечто, обладающее такими характеристиками, остановить время? Или отправить его в путешествие, скажем, в совершенно противоположную привычной нам стороне, выдав ему – времени – обратный билет? – Артак ещё раз усмехнулся, пряча улыбку за своими огромными лапами, – спрошу даже по-другому – способно ли это нечто вообще понять что такое время, если по своему определению оно само вечно и постоянно?
– Ну, если так рассуждать, то нет. Не способно.
– Вот и отлично, вот и хорошо! – мой ответ явно устроил мудрую рептилию, – а раз человеческая мысль не способна понять что такое время, значит мы можем с этим временем делать всё что захотим, не тревожась и не опасаясь последствий, ибо несуществующее на самом деле не сможет нам никак навредить, правильно? – Артак засуетился, поднялся на задние лапы, и только сейчас мы с Агафьей Тихоновной заметили что в лапах передних он держал толстую, холщевую нить.
– То есть, как это?
– Всё, как всегда, очень просто! Если время для мысли является чем-то иллюзорным и несуществующим, то уж наверное, мы можем делать с ним всё что захотим, правда? – дракон подмигнул мне и улыбнулся, – ведь не воспринимая время всерьез, не делая его настоящим, не зная о его существовании и не зная тех качеств, которыми наделил время человек – мы можем выдумать любую реальность, и никакое придуманное время не сможет нам в этом помешать. Потому как ни вы, ни я, знать не знаем что это такое и с чем его едят. А то чего мы не знаем – не существует. По крайней мере, не существует в той реальности, в которой мы с вами находимся. Так что нам стоит в таком случае повернуть реку времени вспять? Ведь ни вы, ни я, ни Агафья Тихоновна, мы все не в курсе что этого нельзя делать, а значит…
– А значит? – мы смотрели на дракона в ожидании, – а значит…
– А значит всё возможно! – Артак улыбнулся, – я никак не могу втолковать вам эту простую, и от этого – самую что ни на есть замечательную истину – все ограничения существуют только в вашей голове. В моей же, – дракон постучал себя когтем по лбу, – в моей же голове нет никаких границ. Никаких, – повторил он убеждённо, – и это значит – всё что вы считаете фантастикой, абсолютно всё выдуманное и придуманное – возможно.
– Наверное, вы правы, – я немного подумал и согласился.
Мой взгляд уперся в грубую желтовато-серую нить, которую Артак обмотал вокруг моей ноги, – но это что? – последние слова мы с Агафьей Тихоновной произнесли практически одновременно и наши голоса покинули терцию и слились в унисон, – что это за нить?
– Это нить из нашего сна, – дракон многозначительно улыбнулся акуле, и в который раз подул мне на ногу. Эту нить я прихватил в том удивительном и сказочном мире, который мы с Агафьей Тихоновной навестили пару мгновений назад, в аккурат в то самое время, когда вы на одно лишь мгновение закрыли свои глаза и отбросили от себя всяческий контроль реальности.
Дыхание дракона стало заметно теплее, и я вдруг почувствовал что внутри моей ноги, да что там внутри ноги – внутри самой кости – что-то щелкнуло, клацнуло и переместилось. И судя по тому что опухоль каким-то невероятным образом сразу начала спадать – моя кость прочно стала на место, предназначенное ей природой. Нить, опоясывающая опухоль тут же ослабла и Артак её сразу подтянул, чтобы она, как и прежде, продолжала плотно обхватывать мой голеностоп.
– Но что же это такое? – акулье любопытство было несоразмерно больше моего, и она уже не могла молчать в ожидании ответа.
Артак повернулся к Агафье Тихоновне и тихонько, не переставая дуть на мою поврежденную (повреждённую ли?) конечность, произнес:
– Это нить от мешка с выздоровлением. И если вы помните, то рядом с ним стоял мешок с чудесами или с тем, что вы, Агафья Тихоновна, – дракон перевёл взгляд на меня и направил своё жёлтое тепло прямо внутрь моего озябшего тела, – или с тем, что вы, – он акцентировал внимание на мне, – с тем, что вы называете невозможным.
– Мешок с чудесами? – мои глаза сами вылезли из орбит и отказывались слушать команду своего хозяина вернуться в отведённое им природой место, – мешок с чудесами? – повторил я, растерянно переводя взгляд с акулы на дракона.
– Ага, – Артак буднично, повседневно кивнул, – с ними. С чудесами. Ну или с волшебством. Как вам будет угодно. И то что эти мешки стояли рядом – лишь усиливает действие этой чудесной ткани.
– И эта нить от этого мешка? – я прикоснулся к волшебной нитке, почувствовав сквозь неё жар от ноги, – эта нить от волшебного мешка?
– Нет, – дракон был терпелив и пытался объяснить мне как можно понятнее, – нет, эта нить от мешка с выздоровлением. Но концентрация в ней самого выздоровления – именно выздоровления, как процесса – в этой нити зашкаливает. Она вымазана выздоровлением, как была бы вымазана мукой, если бы мешок был наполнен именно ею. А так как рядом стоял мешок с чудесами, приставленный чей-то заботливой рукой, то уж конечно, они немного пропитались друг другом, – Артак засмеялся, – ведь простую и понятную человеческому мозгу диффузию ещё никто не отменял, не так ли? И, таким образом, ваше выздоровление смогло приобрести характеристики чего-то чудесного, – он усмехнулся и ещё раз объяснил, – потому что мешок с чудесами был совсем рядом.
– Да, да, конечно, – я часто закивал, боясь упустить нить разговора, – но нам как раз и необходимо именно чудо, не так ли?
– Нам необходимо вернуться в том самый миг, когда вы, полный радости и счастья, сломя голову и ломая по пути конечность, неслись по этой лестнице, – Артак обвел взглядом парадное, – и когда по какой-то счастливой случайности (случайности ли?), ваша нога вывернулась в сторону, не предназначенную ей природой, а вывернулась в сторону, прямо скажем, совсем противоположную…
– Вы думаете эта случайность была счастливой?
– Конечно, – дракон в недоумении уставился на меня, – конечно счастливой!
– Но почему?