Алла. Восхождение к Высокой Моде

– Кто там? – спросила у двери мама каким-то спертым голосом.

– Комендатура! – послышался мужской голос с сильным немецким акцентом. – Открывай!

Мама отперла замок и открыла дверь. Дверь грохнула об стену, а застывший в проеме двери немецкий офицер только занес было руку, чтобы опять начать стучать.

Коротко оглядев хозяев, он деловито протиснулся мимо ошарашенных матери и дочери, и, громко топая, прошел в комнату.

– Я здесь будет жить! Вот направление! – громко сказал он и поставил свой портфель на стол.

Начав раздеваться, снял офицерскую портупею, шинель, повесил их на спинку стула и, оглянувшись и увидев возле двери вбитый неведомо кем большой гвоздь, повесил на него фуражку.

Мать с дочерью так и стояли, открыв рты, возле все ещё открытой двери.

– Что ты стоять? Давать завтрак! – отдав приказ, немец уселся на стул, широко, по-хозяйски, раздвинув ноги и откинувшись на спинку стула.

Мать, дрожа в своем старом халатике, взяла онемевшую Аллу за руку и быстро повела ее на кухню.

– Мама, кто это? – испуганно озираясь на приоткрытую дверь в зал, спросила шепотом по-русски Алла.

– Не знаю, дочка, может, его к нам расквартировали, – таким же шепотом ответила мать.

– А что теперь делать? Мы что, с ним должны жить?

– Наверное. Давай, поставь кофейник на плиту. И это, как его там, господи, зажги печь!

Алла трясущимися руками чиркала спичкой, пытаясь зажечь огонь в плите. Наконец пламя немного начало разгораться. Наполнив кофейник водой из ведра, Алла поставила его на плиту. Выглядывать в зал было страшно. Мать аккуратно нарезала весь оставшийся с вечера хлеб. В доме больше ничего не было. Кофе тоже был ненастоящий, цикориевый, его давали по карточкам.

Поставив на поднос тарелочку с хлебом, чашку с блюдцем и закипевший кофейник, Тамара понесла его в зал. Алла неотлучной тенью следовала за мамой, пригибаясь и страшась.

Офицер, увидев настолько скудный завтрак, открыл было рот, чтобы что-то спросить, но потом захлопнул его и стал деловито открывать свой портфель. Откуда извлек батон хлеба, коробочку сахарина и несколько баночек консервов.

– Вот, нарезать хлеб и открыть консервы. Как тебя зовут?

– Тамара, – несмело ответила мать.

– А это кто, твоя служанка?

– Это моя дочь, Алла.

– Почему он такой странный? Азиат? – удивился офицер.

– Мы приехали из Китая, ее отец и мой муж – китаец.

– А где муж?

– Остался в Китае.

– Ясно. Наливать кофе!

Мать налила кофе в чашку и стояла возле стола, не зная, что делать дальше. В своем же доме она не знала, как себя вести.

Алла тихонько на цыпочках пробежала в свою комнатку. Оделась и стал прислушиваться к разговору мамы и офицера.

Громко прихлебывая кофе с сахарином, офицер критично оглядывал Тамару.

– Садись, – разрешил он ей. Тамара несмело уместилась на краешке стула и сложила руки на коленях.

– Я будет спать в спальне. – сказал он вдруг, с полуулыбкой глядя на Тамару. – Ты спать со мной.

Тамара внутренне охнула, но быстро опустила глаза. – Что делать? Ведь застрелит и меня и дочку, если буду сопротивляться, – подумала она. Надо было смириться.

– Хорошо! – подняв на него глаза, громко сказала Тамара.

– Я будет приносить продукты. Ты будет готовить. Дочка убираться. Так жить.

– Хорошо.

– Ты и твой дочь будет учить немецкий язык. Я трудно говорить французский.

– Хорошо. – снова сказала Тамара.

Он вроде не такой ужасный, – подумала она про себя.

***

Так и началась жизнь Тамары и Аллы с немецким оккупантом. Он оказался действительно не таким ужасным. Ему нравилась французская культура, Париж и его архитектура, сама жизнь в Париже с его многогранной культурной программой. Конечно, все было не так, как до войны, но ведь он об этом не знал.

Тамара ему тоже понравилась, они оказались ровесниками. Он по-своему даже заботился о них, иногда называл своими девочками. Работал он в районной комендатуре, заведовал каким-то складом и часто приносил такие продукты, которые Тамара и Алла никогда не видели раньше.

Потихоньку жизнь устроилась, хотя сначала Алле было очень неприятно, когда по утрам она видела офицера, выходящего из маминой спальни. Что он там с ней делал, она предпочитала не думать. Мама сама ее об этом попросила.

За четыре года жизни в Париже с мамой, Алла привыкла к стилю жизни матери, ставшей кафешантанной певицей. Тамара, забросив диплом зубного техника, полученный в Харбине, за ненадобностью, поступила на учебу в русскую консерваторию Рахманинова. Захотела стать оперной певицей, благо, природные данные для этого были. Учась там, она познакомилась с нужными людьми и даже спела в опере несколько партий. Но основной доход приносили выступления в ресторанах Парижа и его окрестностей. Труппа, сформированная из студентов консерватории, почти вся была русской.

Но к моменту вторжения немецкой армии во Францию, вся артистическая деятельность Тамары пошла сильно на убыль. Тамара почти не зарабатывала, перебиваясь случайными заработками. Часто не было самого необходимого.

Алла, будучи подростком, к своим четырнадцати годам сильно переросла маму и недоедание и даже частое отсутствие еды сформировало ее тип фигуры. Она была очень худенькая, но довольно высокая.

Элен, ее классная подруга и наперсница, а также ее кузина Надин, часто звали ее к себе переночевать, пытаясь подкормить ее. И Алла с удовольствием оставалась у них, вместе с ними посещая балетный класс.

Высокую Аллу в балет не приглашали, но, глядя на разучивающих пируэты подружек, Алла полюбила танцевать в своей комнате. Теперь, после оккупации, обо всем этом, казалось бы, можно было забыть.

Но жизнь налаживалась даже в условиях оккупации, Алла все так же ходила в школу, снова практиковалась в танцах, всё стало, как прежде. Почти.

Только теперь мама жила с немецким офицером, который их обеих кормил, но заставлял учить свой лающий язык.

Общаясь с русскими подругами, Алла узнавала, что многие их знакомые из русских эмигрантов принимали участие в сопротивлении немецким оккупантам. Шла подспудная борьба с врагом и время от времени Алла узнавала о тех, кто попался. Она рассказывала обо всем этом матери и они обе мечтали о том дне, когда немцев выгонят из Франции. Но мать взяла с Аллы честное слово, что Алла никогда не будет участвовать в партизанской борьбе.

– Аленька, если тебя схватят, как Скрябину, то даже Макс не сможет тебя спасти. Будь умницей. И ты ещё ребенок.