Алла. Восхождение к Высокой Моде

Кажется, внешность Аллы ему не давала покоя. Хотя волосы были заплетены в две толстые косы и каждая прядка имела свое место. Называть ее лохматой – это прямо дикая фантазия какая-то!

Вообще-то так было всегда. Где бы Алла не училась, начиная с Харбина, всем и всегда она была интересна своей особенной внешностью, своей непохожестью на других.

– Я расскажу тебе, откуда я родом, немного позже. Один на один. – нехотя ответила Алла, посмотрев на него искоса своим особенным взглядом. – До чего ж надоедливый… – подумала она.

Паренек, будто уловив исходящую от нее угрозу, сразу отодвинулся, а потом и ретировался в другой угол, к другим ребятам и начал что-то рассказывать, поглядывая на нее.

***

На уроке французского языка и литературы тот самый задира Патрик никак не мог правильно выстроить предложение. Задание было несложным, но он не мог справиться.

– Кажется, французский язык не является его сильной стороной, – подумала Алла.

Намучившись с Патриком, из которого не смог выбить ни одного членораздельного слова, учитель расстроенно оглядел класс и спросил, кто может правильно построить фразу и разложить ее на грамматические составляющие. Не колеблясь, Алла подняла руку. Учитель приподнял бровь, явно удивившись, но потом жестом дирижера попросил Аллу выйти к доске.

Алла, уверенно стуча мелом, разложила предложение на главные и второстепенные члены, и, закончив разбор, аккуратно положила мел на место. Вытащив из нагрудного кармана носовой платочек, она тщательно обтерла пальцы от мела и, аккуратно его сложив, убрала в тот же карман.

Задира все ещё стоял у учительского стола, повесив голову.

– Вот, полюбуйтесь на Патрика! Даже Алла смогла выполнить это задание! А ты, Патрик! Ты же француз! Тебе не стыдно? Садитесь на место! Оба! – повысив голос, недовольно прокричал учитель.

Алла шла к своей парте, размышляя по поводу слова «даже», сказанном учителем по отношению к ней. Он, что, считает, что она, если не француженка, то не должна или не может знать язык страны, в которой живет уже больше трех лет? А Патрик должен знать, что ли, больше нее? Потому что он – француз? Так половина французов не умеет писать без ошибок! В отличие от нее.

Глава 3. Новый макияж. Стрелки

Вернувшись вечером домой, Алла бросила портфель на застеленную кровать, сверху него бросила пальто. Потом подняла пальто и аккуратно повесила на плечики. Пальто было уже коротковато, выше колен, да и рукава становились все короче. Нового не предвиделось, так что и с этим надо быть бережнее. Мамины вещи ей были уже малы.

Портфель поставила под стол, села на стул и стала представлять, как поговорит с мамой. Которой, как всегда, дома не было. Вечерние выступления в кафешантане забирали у Тамары и без того скудные часы общения с дочерью.

Алла решила ждать маму и не спать. Кроме того, хотелось что-нибудь поесть, а в доме было, как говорят, шаром покати. Алла пошла на кухню, и тщательный осмотр дал ей небольшую зачерствелую горбушку хлеба, завалявшуюся за хлебной корзинкой. Все равно придется ждать маму, она же хоть немного еды принесет из ресторана. А пока Алла зачерпнула кружкой отстоянной воды из ведра и досыта напилась, заев воду найденной горбушкой. Почти сыта. Теперь можно и ждать.

Она снова вернулась в комнату, переоделась во все домашнее и села на стул, разбирая туго заплетенные косы на пряди. Гребешок она вынула из ящика стола и начала расчесывать свои пышные волосы. Голова, освобожденная от тяжести туго заплетенных кос, стала как будто легче.

Произошедшее сегодня в школе снова встало перед глазами. Алла снова, как и в школе, почувствовала, как в ее груди надувается, как большой шар, злость на этого дурачка. Усилием воли она сдула грозивший лопнуть шар своего гнева и решила больше об этом не вспоминать. Подумала, что было бы чудесно проснуться однажды такой же, как все. Или стать такой невероятно, божественно красивой, чтоб у всех ее обидчиков сперло дыхание от ее вида! Или бы просто вернуться в Харбин, к отцу.

Чем понапрасну злиться, Алла решила поработать над своей внешностью, особенно, глазами. Ну, почему ее глаза такие узкие, что кажутся маленькими? Как бы их увеличить? Алла вытащила из школьного пенала черный угольный карандаш и попробовала нарисовать на одном глазу полосы на верхнем и нижнем веке. В маленьком зеркальце обрисованный глаз выглядел как-то по-дурацки. Как у клоуна. А если второй обрисовать?

Алла прилежно постаралась повторить обе полоски и на втором глазу. Вышло, как у Чарли Чаплина. Обрисованные черным глаза стали больше и выразительнее, но совсем не европейского разреза.

Можно, конечно, потренироваться и сделать полоски разной ширины. Не обязательно такие толстые. Уголь немного припачкал нижние веки, осыпаясь сверху и Алла стала выглядеть, как шарманщик на углу их улицы. Тот тоже копировал Чарли Чаплина, наверное.

Алла покрутила зеркальце, приближая и удаляя его, пытаясь увидеть оба глаза вместе. Наконец, ей удалось увидеть общую картину. Да уж, чересчур театральное лицо получается.

Мама Аллы пела иногда в опере, когда начала учиться в консерватории и Алла пару раз наблюдала, как наносят грим артисты перед спектаклем. И тут она вспомнила, что в маминой коробочке из-под леденцов есть маленький театральный карандашик с серебряной шапочкой. Алла побежала в мамину комнату и быстро нашла в шифоньере металлическую круглую коробочку. Карандаш был там, ура!

Ну, теперь совсем другое дело! Этим карандашом линии получаются гораздо тоньше! Алла тщательно обтерла оба глаза мокрым носовым платком и стала снова рисовать две полоски на веках. Полоски получились вполне даже приличные. Но глаз перестал казаться большим. Он стал просто круглее. А щеки – еще объемнее.

Быстро нарисовав второй глаз, Алла побежала вновь в мамину комнату, где на внутренней створке шкафа было зеркало побольше. Разглядывая свое лицо при неярком свете электрической лампочки, Алла поняла, что даже обрисованные со всех сторон, ее глаза остаются очень небольшими на довольно щекастом лице. Интересно, откуда такие щеки, если на мне можно увидеть каждое ребро, а живот прилип к позвоночнику? – подумала Алла.

Карандаш все ещё был в руке и Алла вдруг решила провести ещё одну черточку, от угла глаза к виску. Как у египетских богинь. Эффект был неожиданно сильным!

Глаз почти удвоился в длину и будто замерцал изнутри. Добавив черточку и ко второму глазу, Алла с удивлением смотрела на свое отражение.

В зеркале отражалась юная брюнетка с пышными волосами и таинственно мерцающими, глубокими глазами! А эти несносные щеки будто исчезли! Ну, почти…

– Ого! Надо маме показать! Пока смывать не буду. – решила Алла и отправилась в свою комнату, ждать маму. Вновь села за стол, без конца рассматривая в деталях свои нарисованные глаза в маленькое зеркальце.

Потом энтузиазм ее понемногу стал стихать и Алла стала смотреть, как за окном вечер превращается в ночь. Как включаются окна в соседних домах. У кого-то свеча дает неровный, мятущийся по стенам свет, где-то ровно, хоть и неярко горит электрическая лампа. Алла рассматривала картину наступающей ночи, ощущая, как тяжелеют ее веки.

Потихоньку голова ее клонилась все ниже и ниже, пока не легла на скрещённые на столе руки. Алла спала.

Ей опять снился все тот же повторяющийся сон. Она стоит, вцепившись побелевшими костяшками пальцев в поручни на верхней палубе парохода среди сотен других людей и смотрит, как все меньше и меньше становится фигура отца, стоящего с поднятой рукой среди огромной толпы провожающих. Толпа на пирсе начинает расходиться, растворяться и остается только одна фигура с поднятой рукой.

У Али, держащейся рукой за холодные металлические поручни, все лицо залито слезами. Слезы текут непрерывно, но она молчит. Только неистово машет одной рукой удаляющемуся так быстро отцу, будто зовя его к себе.

***

Тамара на цыпочках вошла в комнату дочери, увидела, что она спит, сидя за столом, и нежно окликнула ее:

– Доча, я пришла, просыпайся, пойдем, перекусим.

Алла вскочила, будто и не засыпала. О сне напоминала лишь дорожка из слез, блеснувшая на щеке. Алла вытерла холодивший след на щеке тыльной стороной ладони.

– Да, мама, я сейчас.

Мать прошла на кухню, поставила на стол небольшой пакет с едой из ресторана. Это был ее личный ужин, который она забирала домой, чтобы накормить дочь. Сердобольный хозяин иногда давал что-нибудь дополнительно, маленькие круассаны с завтрака, оставшиеся от клиентов или булку. Сегодня ничего дополнительно не дал.

Быстро расставив тарелки и приборы, они молча сели и принялись за еду. Доев все, что было на тарелке, до последней крошечки, Алла подняла глаза на мать.

– Мам, можно я не буду ходить в школу? Мне нужно найти работу, я уже почти взрослая. Могу мыть посуду в вашем ресторанчике. Или официанткой.

– Мне кажется, мы уже всё обсудили, доченька. Аттестат тебе ещё нужен будет. Война не вечна. И тебе не нужно портить руки. Это не дворянское занятие. А что у тебя с глазами, кстати? Ты что это такое нарисовала?

– Знаешь, меня и тут уже начали дразнить. Я не такая, как все. Мальчишки пристают опять. Говорят, что я страшная. Вот, решила нарисовать себе глаза побольше. Ну, и как тебе, нравится? Кстати, а когда мы вернемся домой, к папе?

– Боже, о чём ты говоришь, Аленька?! Война идет по всему миру! Как мы поедем в Китай? Это другой конец света. Знаешь, может, нас там никто и не ждет. Ты же видела, какая там страшная война! Тетю твою убили на твоих глазах! Отец, если б жив был, как-нибудь дал бы знать о себе.

– А как он дал бы знать, мама? Мы же переезжаем постоянно. Да и вообще, я вижу, что ты его забыла с этими твоими ресторанами и гастролями. Но папа все ещё твой официальный муж. Сделай запрос в китайское посольство. Может, он жив?

– Хорошо. – Тамара тяжело поднялась и зевнула, перекрестив по привычке рот. – Пойдем спать. Уже очень поздно. Скоро утро. И помой лицо тщательней, а то как ты пойдешь в школу с таким лицом?

1940Глава 4. Немецкий оккупант

1940

Алла проснулась от страшного грохота. Стучали во входную дверь, и, кажется, руками и ногами. Залился истеричным лаем соседский шпиц, разбуженный этим стуком.

Накинув старенький халатик, мама уже бежала к двери, сопровождаемая тоже вскочившей и трясущейся от страха Аллой.