Последняя шутка Наполеона

– На подъездной, – сказала Ирка, тщательно состригая Женьке излишек ногтя с большого пальца, – твоё лицо во всю дверь! Точнее, не только одно лицо. И ещё там надпись. Но я не буду её цитировать, она гадкая. Я пыталась это содрать. Два ногтя сломала. Вообще никак не сдирается.

– Я ключом соскоблить пыталась, потом ещё и ножом, – прибавила Женька, – без толку! Что за твари всё это делают?

– Надеюсь, я получу удовольствие от знакомства с ними, – сказала Рита, чуть помолчав, – вот только не знаю, будет ли это моральный мазохизм гения, как выразилась одна моя подруженция, или солнце Аустерлица.

– Чего? – не поняла Женька, – какое солнце?

– Моё.

Чайник очень быстро вскипел. Закончив стрижку ногтей на левой ноге сестры и сердито шлёпнув её по пятке, Ирка пошла переодеваться. Но, лишь раздевшись, она уселась за фортепьяно и стала играть Рахманинова, прелюдию соль минор. Сестрица её свинячила и смеялась, не отрывая глаз от смартфона.

– Женька, прости меня, – вдруг сказала Рита, начав пить чай. Женька удивлённо скосила на неё взгляд.

– За что мне тебя простить?

– Хоть за что-нибудь! Знаешь, как обидно не зацепить никого ничем?

Женька покрутила у виска пальцем. Сделав пару глотков, Рита начала собираться. По-быстрому вымыв голову и ещё быстрее ополоснувшись под душем, она надела чулки, бельё, голубое платье и пошла к Ирке, чтоб та ей сделала маникюр. Сама она не была мастерицей этого дела. Усталая, но довольная состоявшимися в тот день семинарами пианистка, бросив играть Бетховена, маникюром не ограничилась. Пока ногти у Риты сохли, Ирка, болтая с нею о новом фильме Бессона, сделала ей укладку и макияж, пожертвовав частью своей профессиональной косметики. На последнем этапе в комнату приплелась с гнусной рожей Женька.

– Фу, лесбиянки! – скорчила она рожу ещё противнее, и, поскольку ей было скучно, взяла гитару. Улёгшись с ней на диван, она стала играть музыку, автор коей талантом несколько уступал Бетховену, исполнитель – Ирке.

– Женечка, у меня сегодня непростой вечер, – сказала Рита, которой Ирка в эту минуту пудрила щёки, – не надо мне натягивать нервы, тварь! Скоро я уйду, и тогда бесись.

– Опять я всем помешала, – хныкнула Женька, откладывая гитару. Затем она повернулась носом к стене и вскоре уснула, распустив слюни. Её сестра справилась со своей работой блестяще. Рита вышла во двор совсем не похожая на свою фотографию, приклеенную к двери подъезда. Это была, как выяснилось, фотография топлес десятилетней давности, взятая из соцсети. Надпись под ней гласила: «Американская соска!» Игравшие во дворе ребятишки, подойдя к Рите, также сказали ей, что пытались содрать наклейку, да без толку. Старушонки, занявшие место гопников, промолчали. Родители малышни на детской площадке издалека улыбнулись Рите сочувственно.

Поблагодарив ребятишек, Рита зацокала каблучками к «своему «Форду». Она решила не ждать машину с радиостанции. Но, приблизившись, обнаружила, что стекло несчастного «Форда» также заклеено её фоткой с голыми сиськами и паскудным лицом. Из пары микроавтобусов, припаркованных рядом, вывалилась толпа журналистов с аппаратурой. Ответить на их вопрос, действительно ли она не пишет свои шедевры, а получает их прямиком из Госдепартамента США, Рита не успела, ибо к подъезду вдруг подкатил простенький «Ниссан» с логотипом «Лихо Москвы». Рита подбежала к нему. Сев рядом с водителем, попросила гнать во весь дух. Водитель не смог исполнить её желание, потому что город стоял в заторах. Погони, впрочем, и не было – вероятно, с «Лихом» связываться побаивались.

Всё время пути Рита занималась чтением СМС, которые вдруг посыпались. Было странно, что её номер узнали только сию минуту. Её торжественно обещали повесить, сжечь, изнасиловать, утопить. Шли также звонки, но Рита убрала звук и не отвечала. В соцсети она решила даже и не заглядывать.

К «Праге» подъехали с получасовым опозданием. Около ресторана стояло много машин. Кастрированный Собяниным центр Москвы, окутанный сумерками, мерцал красиво и ненавистно. «Где ты, Арбат?» – мысленно воскликнула Рита, захлопнув дверцу машины и оглядевшись по сторонам, – «Вернёшься ли? Вряд ли!»

– Вы не переживайте, – сказал водитель, прощаясь с ней на ступеньках, – они ещё, наверное, и не начали. А вы что подарите Танечке?

– Золотое кольцо с шестью бриллиантами и сапфиром посередине, – соврала Рита, с ужасом вспомнив, что не купила подарок, – спасибо вам! До свидания.

Два швейцара, стоявшие у дверей, так подобострастно ответили на её кивок, что ей сделалось неловко за свою сдержанность. Вестибюльный швейцар – статный, пожилой, с бакенбардами, сообщил ей, что её ждут, и ждут с нетерпением. Покрутившись перед громадным зеркалом, Рита звонко прошествовала под звуки венского вальса в банкетный зал, приятно знакомый ей. С того дня, как она и Света впервые его украсили юными, озорными своими рожами, пролетело почти одиннадцать лет.

Вальс в зале играл пока ещё не для танца, совсем негромко. К моменту прихода Риты банкет успел уже стать отчасти фуршетом, хоть продолжался всего лишь сорок минут. За столом сидели лишь самые ненасытные, и их можно было понять – закусочка того стоила. Остальные в большем количестве разбрелись по залу с бокалами, поминутно требуя от официантов их наполнения. Это были, по преимуществу, журналисты до тридцати или чуть за тридцать. Но к ним примкнули главный редактор радиостанции – Алексей Алексеевич, погоняло которого было Веник, и Дмитрий Львович, с радостью отложивший свои дела ради юбилея близкой приятельницы. Такой порядок празднеству задала сама именинница, не любившая длительные застольные церемонии. На ней было красное платье. Как накануне с кружкой и с Веркой, она прогуливалась по залу с бокалом «Бейлиса» и шестью-семью молодыми людьми, коллегами по эфиру. Они смешили виновницу торжества, а она – всех тех, кто пытался её поздравить с ноткой серьёзности. Таких, впрочем, нашлось немного, поскольку Танечкин нрав был известен всем.

– Танечка, прости, – пропищала Рита, перехватив именинницу с её свитой около сцены, – я без подарка! Прикинь – забыла купить! Это потому, что ты мне взвинтила нервы с утра…

– Танька, ты зачем нервируешь девушку? – напустился на юбиляршу, подойдя слева с бокалом «Хеннесси», Алексей Алексеевич, – тебе мало, сволочь такая, что от тебя вся Госдума, весь Совет Федераций, Верховный суд и Администрация президента бьются в конвульсиях? А ну, быстро бокал вина для успокоения нервов!

Приказ, конечно, был адресован официантам. Пока они наливали Рите шампанское, Таня, поцеловавшись с нею, дала ответ своему начальнику:

– Алексей Алексеевич, все эти господа на моих эфирах бьются в конвульсиях потому, что нервы у них – стальные. Ведь атмосфера на нашей радиостанции благодаря вам наэлектризована до предела! Их и колотит.

– Но на других эфирах они спокойно себя ведут, – не упустил случая грудью встать на защиту шефа Лёшка Соломенцев, – ты, Танюха, просто к розетке их подключаешь!

– И как же мне это удаётся? – спросила Танечка, – ведь в розетку надо засовывать два конца!

– Так ведь у тебя, по твоим словам, после водочки всё двоится!

Эта гипотеза всем пришлась по душе, кроме самой Тани.

– Троится! – под общий хохот взвизгнула она так обиженно, будто ей заявили, что у неё – два высших образования, а не три, – и тётеньки на моих эфирах тоже беснуются! Это как объяснить?

– С ними ты используешь батарейки, – объяснил Саша Пьющев, её напарник по утреннему эфиру, – впрочем, возможна другая версия. Может быть, эти граждане конвульсируют оттого, что Таня из них изгоняет бесов? Ах, чёрт! Ошибочка. Разве могут быть бесы в тех, кто молится на портреты Сталина и Ивана Грозного? Она ангелов изгоняет!

Рита фыркнула так, что «Вдова Клико», которым наполнился её рот, вышло через нос. Ей дали салфеточку, а затем, исполняя её желание – бокал виски.

– Выпьем за инженерный и бесогонный талант этой рыжей девочки! – разразился тостом главный редактор. Многозначительно поглядев на Риту, прибавил, – ну, и за то, чтоб все были счастливы! И здоровы.

Опорожнив свой бокал, он быстро направился к другой группе празднующих, в которой преобладали дамы. Весёлые журналисты, обступив Риту, мгновенно стали серьёзными и заговорили все разом. А у неё, напротив, улучшилось настроение, потому что виски был суперским. Она молча и снисходительно улыбалась, глядя на лица двадцатипятилетних парней и двадцатилетнюю озабоченную мордашку тридцатилетней Танечки.

– Уезжай, Дроздова, – дал совет Пьющев, велев, как самый бывалый из молодых, остальным заткнуться хоть на минуту, – ещё два года назад я бы тебе твёрдо сказал: забей и не обращай внимания! Но сейчас им уже, похоже, на всё плевать. Ты видишь сама, что и не таких убирают.

– Куда ей ехать-то? – возмутилась Таня, – ты что, дурак? У неё – ни денег, ни связей, ни мировой известности, ни здоровья. Стихи – особый вид творчества, на который за рубежом почти всем плевать, и на раз-два-три её не раскрутишь. Она известной станет только после того, как её посадят! Или убьют.

– Я очень голодная, – заявила Рита, выпив второй бокал, – где мне сесть?

Танечка дала знак метрдотелю, и тот, приблизившись, церемонно проводил Риту к столу, где её изысканно обслужили. Сидя между двумя журналистками, голоса которых были ей хорошо знакомы – Ирой и Олей, и очень мило с ними общаясь, Рита под коньячок скушала бефстроганов, два салата, намешанных из какой-то японской дряни, и умопомрачительный кусок осетра. Она уже запивала соком третий бокал, когда Дмитрий Львович, проходя мимо, остановился с ней поздороваться.

– Добрый вечер, сударыня, – сказал он, положив ладонь на её плечо, – приятного аппетита. Как поживаете?

– Замечательно, – пробубнила Рита, вытерев рот салфеточкой, – вы идёте на сцену, читать стихи?

– Да, хочу поздравить нашу красавицу. Следующее поздравление – за тобой.

– Я вам его уступаю, – сказала Рита, – голос из-под земли поздравлять не должен.

Взойдя на сцену, Бликов потребовал тишины. Когда стихло всё, кроме вальса, поэт прочёл наизусть целую поэму про Танечку. Несмотря на объём читаемого, никто ни разу, ни на одну секунду не заскучал. Более того – все, особенно героиня произведения, хохотали на каждом четверостишии. Декламация подходила уже к концу, когда в зал вошли ещё трое – известный блогер, разоблачитель коррупции Алексей Новальный со своей женой Юленькой и скрипачка Вера со скрипкой.

– Какого хрена? – злобно шепнула Танечка, когда Верка к ней подошла.

– Что – какого хрена?

– Да ни хрена!

На том разговор и кончился. Надув губы, Верка уселась к столу, положив футляр с инструментом на рядом стоящий стул, и отдала должное крылу рябчика. А Новальный, усадив Юлю, подошёл к Рите и двум её собеседницам. С Ирой он поздоровался фамильярно, с Олей – прохладно, а с Ритой – очень галантно. Она растерянно закивала, поскольку рот у неё был занят куском лосося.

– Меня зовут Алексей Новальный, – сообщил блогер, в то время как Дмитрий Львович срывал овацию, громко выделив завершающую строфу поэмы, – сейчас, по-моему, будет танго. Позвольте вас пригласить.

– Откуда вы знаете? – удивилась Рита. Но в этот миг Дмитрий Львович, нетерпеливо взмахнув рукой – дескать, хватит хлопать, провозгласил:

– А сейчас, согласно желанию именинницы – аргентинское танго! Это не белый танец, поэтому – кавалеры, будьте активны!

Сойдя со сцены, он прямиком направился к имениннице. Вальс, действительно, смолк, и грянуло танго. Десятки пар закружились. Танечка отказала многим своим коллегам – видимо, у неё был уговор с Бликовым. Он её пригласил. Она положила ладонь на его большую, сильную руку. А Рита стала танцевать с блогером, о котором была наслышана и которого уже года три травили ещё нещаднее, чем её – несколько часов. Но сейчас ей было плевать на всё – виски и коньяк отлично сработались.