Последняя шутка Наполеона

Серёжа очень внимательно посмотрел на Чигринова. Тот курил, совсем на него не глядя. Чёрный асфальт пустого проспекта, блестевший под фонарями, ему казался гораздо более интересным.

– Ромочка, – обратилась Рита к новому своему приятелю, – познакомься, это Серёжа. Он – сын высокопоставленного сотрудника основной силовой структуры нашей страны.

– Ну, тогда понятно, как он узнал, что ты здесь, – заметил Чигринов, сплюнув на тротуар, – они очень бдительно контролируют неформальные клубы. Боятся, что экстремизм в какой-нибудь песенке просочится! Тебе охота с ним разговаривать?

– Вы неправы, – сказал Серёжа, – точнее, правы, но не совсем. Я ведь не имею касательства к силовым структурам – по крайней мере, прямого. Я буду полностью откровенен с вами, поскольку Рита откажется говорить со мною наедине, а вы, судя по всему, её близкий друг. Она мне не безразлична. Ей угрожает опасность, предотвратить которую я уже не могу.

– Ого! – рассмеялась Рита, бросив окурок, – вот это номер! А, впрочем, я ожидала этого. Ожидала. Но как же так, Серёженька? Ты ведь мне говорил совершенно твёрдо, что всё берёшь на себя, что ты устранишь любую угрозу! Ты гарантировал неприкосновенность моих стихов и жизни моей!

– Стихи никуда не денутся, – заявил Серёжа, – уничтожать их бессмысленно, потому что они застряли в мозгах у чересчур многих людей. А с тобой дело обстоит не так замечательно. Ирка мне говорила, что ты сначала пишешь чернилами. Ну так вот – даже если ты сожжёшь все свои тетрадки на Красной площади и осыплешь голову пеплом, это тебя уже не спасёт. Ты перешла грань. Ты слишком заметна. Обратного хода нет. Но у тебя есть возможность уехать. Я скажу больше – тебе дают такую возможность. Она может просуществовать всего два-три дня. Понимаешь?

– А если я не уеду, что тогда будет? – пожала плечами Рита, – сначала быдло потопчет меня ногами, потом – три года за экстремизм, кощунство и разжигание ненависти? Я правильно поняла тебя?

– Быдло может случайно и растоптать. Завтра его спустят с цепи. Точнее, сегодня. Случайности бывают разных сортов, как ты сама знаешь. Всё то, что было до этого – ерунда. Им нужно, чтоб ты уехала. Очень нужно. Но долго ждать твоего отъезда они не будут.

– Но ведь они наверняка знают, что уезжать мне некуда, да и не на что! Неужели они дошли уже до того, что готовы мне посодействовать? Интересно. Весело. Но ведь это глупость с их стороны – выдвинуть такого посредника! Они что, совсем идиоты там? А, Серёженька?

– Разрешите поинтересоваться, – вмешался Рома, – вы разрешаете? Хорошо. Почему вы думаете, что если она признает себя обдолбанной мразью, это её уже не спасёт? Для вас – я не лично вас имею в виду, костёрчик на Красной площади был бы очень даже неплох. Вы только представьте, сколько в него можно будет кинуть её руками всякой прозападной идеологической наркоты, согласно программе самоочищения нации! Штук пятнадцать томов Акунина, например, да пару десятков томов Толстого…

– Я повторяю – рукописи не горят, особенно в наши дни, – перебил Серёжа, – впрочем, не двадцать, но два-три тома Толстого всё же не застрахованы. Понимаете мою мысль? Но вернёмся к сути. У неё – три варианта: либо тюрьма, либо заграница, либо, простите, автомобильная катастрофа. Первое, как и третье, даст ей ореол мученицы. А вот эмиграция перед угрозой тюрьмы заставит других задуматься. Не у всех ведь есть перспектива безбедной жизни в Европе, как у неё, ловкой аферистки и…

– Ах, безбедной? И прямо-таки в Европе? – вскричала Рита, – да, разумеется, аферистка не может жить как-нибудь иначе и в другом месте! Соединённые Штаты для аферистки нехороши. Что, уже готово конкретное предложение?

У Серёжи вырвался вздох. И внезапно он, Серёжа, исчез, а на его месте возник Артём – правда, без бейсболки, в костюме. Застенчивый портретист улыбнулся так, как сын пресс-секретаря ФСБ не мог улыбаться, и произнёс совсем другим голосом:

– Ты права. Конкретное предложение есть. Но оно исходит от меня лично. Я предлагаю тебе безбедную жизнь в Европе вместе со мной. Я тебя люблю.

Всё вдруг поменялось местами. Звёзды посыпались дождём вниз, фонари взлетели. И это было загадочно, потому что Рита только качнулась. Рома не дал ей грохнуться, поддержав за талию.

– Ты? – воскликнула Рита, грубо сорвав с себя его руку, – ты меня любишь? Тварь! Да как у тебя язык повернулся сказать мне это после того, что произошло? Ты знаешь, что Ирка подсела на героин? Ты знаешь, что Женька…

– Я знаю всё, – негромко сказал художник, делая шаг вперёд, благодаря чему Рита смогла вглядеться в его глаза до самого дна, – и Ирке, и Женьке я говорил о своей любви. Обеих обманывал. Да, с моей стороны очень глупо думать, что ты сейчас мне поверишь, Ритка! Но у меня нет выбора. Я безумно тебя люблю.

Вот это уж было слишком. Стиснув руками голову, Рита бросилась назад, в клуб. За ней вошёл Рома.

Что было бы, если б Верка именно в ту минуту не начала играть Паганини, заставив всех охренеть? Наверное, только это могло спасти несчастную Риту от специфической Скорой помощи. И спасло. Дьявольская музыка, слетающая со струн двухсотлетней тирольской скрипки в руках недурной скрипачки, била наотмашь. Рита застыла, как и все прочие, и не двигалась до тех пор, пока Верка не опустила смычок и скрипку, мрачно сопя своим большим носом. Потом разразилась буря. Пока блюзмены, панки, альтернативщики и хард-рокеры отбивали себе ладони, глядя на Верку в ошеломлении, Рита выпила бокал виски, кем-то не выпитый, и легла на мягкий диван. Ей было отлично.

Домой её везла Верка на своей новой машине. На «Киа Спортэйдж». Было четыре часа утра. Пустая Москва под россыпью звёзд казалась загадочной и прекрасной. Рита сидела спереди, сонно всасывая глазами мчащиеся навстречу здания, фонари, витрины. Танечка продолжала спать сзади, а рядом с ней сидел Рома. Он жил поблизости от неё, поэтому его взяли. Когда скрипачка сворачивала во двор, чтоб высадить Риту, Рома вдруг проронил, впервые за всю дорогу прервав молчание:

– Замечательный артистизм. Огромный талант.

– Спасибо, – смутилась Верка, затормозив напротив подъезда. Разве могла она знать, что речь – не о ней?

На лавочке у подъезда сидели трое. Рита их видела в первый раз.

– Верка, подождёшь меня? – спросил Рома, распахнув дверь, чтобы выйти с нею, – мне эти рожи очень не нравятся.

– Да, конечно, Ромочка! Проводи её до квартиры, прошу тебя.

Когда Рита и её спутник, державший руку в кармане куртки, шли мимо лавки, три здоровенных гопника на них пялились, поворачивая за ними короткостриженые, торчащие из высоких воротников дорогущих кожаных курток головы, но не двигались с места. Неудивительно – Рома был парень рослый, взгляд имел смелый. Рите, конечно, было не по себе.

Поднявшись с ней на этаж, гитарист притиснул её к ободранной двери квартиры двух скандальных сестёр.

– Рома, не сейчас, – прошептала Рита, дав ему насосаться своим прокуренным языком, – тебя Верка ждёт!

– Она поймёт всё, – возразил Чигринов, задрав её короткую юбку и торопливо стягивая под ней колготки с трусами, – Танька – тем более.

Одна туфелька покатилась вниз по ступенькам лестницы. Обхватив рокера ногами, Рита сопела и чувствовала себя неловко. Дверь за её спиной размеренно содрогалась. Замки очень громко лязгали. Представляя себе, что сейчас испытывают несчастные Ирка с Женькой, Рита решила, что они вправе задать ей взбучку. Впрочем, за что? Во всём виноват этот рок-н-рольщик. Ох, только б не заорать, а то ведь соседи ещё проснутся! Ну, и пускай. Благодаря той же скотине-Женьке они давно привыкли и не к такому. Лифт иногда гудел, но, к счастью, не останавливался.

Чигринов принёс ей туфельку. Сообщив, что он ни разу ещё не драл такой классной тёлки, помчался вниз. Рита очень тихо отперла дверь, и, войдя с вещами в руках, прислушалась. Сёстры делали вид, что спят. Конечно, они моментально поняли, кто там трахается за дверью! С улицы доносился насмешливый шум мотора. Машина трогалась. Значит, Верка и Танечка Рому всё-таки дождались. Рыжая проныра, конечно, давно проснулась. Она всё делает вовремя. Вот сейчас, наверное, ржут! Гопники вели себя тихо. Ополоснувшись под душем, Рита легла и сразу уснула.

Глава пятнадцатая

Разбудил её звонок Танечки. Впрочем, если бы даже он и не прозвучал, Рита бы проснулась в ближайшие полчаса, потому что выспалась замечательно. И проснулась бы с удовольствием – ведь в окно, как и накануне, светило солнце, столь драгоценное в разгар осени. Со двора доносился весёлый шум – малышня, собаки, пивной галдёж пятнадцатилетних. Но у тридцатилетней Танечки настроение было скверное, даже очень.

– Ритка, тебя в инете травят по-взрослому, – сообщила она, – целый шквал угроз в соцсетях и на разных сайтах! Ты в курсе?

– Нет, – ответила Рита, сев на постели и закурив, – да мне наплевать. Кстати, с Днём рождения, дорогая! Желаю счастья.

– Спасибо. Плевать на это нельзя, потому что сайты – патриотические, националистические и православные. Вполне могут и покалечить, а то и грохнуть. И это ещё не всё. На тебя, по-моему, шьётся дело по двести восемьдесят второй. А эта статейка предполагает тюремный срок от двух до пяти. С одной почкой выдержишь?

– Знаю, слышала! Ты звонишь испортить мне настроение?

– Идиотка! Слушай внимательно. Ты должна исчезнуть, благо тебя ещё не уведомили о том, что дело заведено. Тебя ведь за экстремизм могут моментально под стражу взять! Пока ты будешь в бегах, мы поднимем шум, и этот маразм, даст Бог, рассосётся. Короче, делаем так. В «Праге» собираемся в семь. Водитель за тобой приедет к шести. Ты за полтора часа успеешь почистить зубы после того, что сделала Ромке?

– Да что он вам набрехал? У нас с ним такое было бы невозможно при всём желании, потому что мой нос – несколько длиннее!

– Это не повод для гордости. Если у тебя рот не был занят – стало быть, ты ещё и орала на весь подъезд! Мне за тебя стыдно. До вечера. Жди машину.

– Договорились, – сказала Рита, – до вечера.

Отложив телефон, она поднялась, чтоб пройтись по комнате. В ней царили порядок и чистота. Пол был вымыт так, что блестел. От трёх кружек пива печень у Риты вроде и не болела, но ощущалась. За дверью слышались голоса обеих хозяек. Они опять были недовольны одна другой, но уже без мата и без ударов. Докурив, Рита вышла из комнаты и увидела их на кухне. Женька в бюстгальтере и штанах сидела на стуле и пялилась в телефон. При этом её правая нога, босая и грязная, возлежала на бедре Ирки, сидевшей на табуретке. Кроме того, Женька свинским образом грызла семечки. Шелуха от них иногда летела даже за порог кухни. Ирка, не переодевшаяся после консерватории, маникюрными ножницами старательно стригла младшей сестре ногти на ноге, раздувая нос и шипя сквозь зубы:

– Свинья! Как ты задолбала! Мне на тебя противно смотреть! Ты что, сама себе ногти постричь не можешь?

– А на хер мне это надо? – фыркала Женька, сплёвывая на стол шелуху, – мне ведь запретили бурную половую жизнь! Если тебе, тварь, противно на них смотреть, ты их и стриги!

– Вот сука какая! Другую ногу давай.

Женька опустила правую ногу и дала левую. Тут сестрицы заметили квартирантку, которая наблюдала за ними из коридора. Они улыбнулись ей.

– Добрый день, – произнесла Рита, войдя, чтоб заварить чай, – как у вас тут мило! Женька, ты что, кретинка? Тебе не стыдно?

– Ни капельки, – был ответ вместе с шелухой, которая полетела на газовую плиту, – в колледж я ходила и получила четвёрку по информатике. Знаешь, Ритка, что про тебя в интернете пишут? Нет, я тебе не буду это читать, а то разозлишься! И на двери – твоя фотка. Огромная, вот такая!

Женька развела руки, едва не выронив свой мобильник. Воспламенив под чайником газ, Рита опустилась на стул.

– На какой двери?