Последняя шутка Наполеона

Ровно через час Света разбудила Риту обедать. Один налим был уже пожарен в двух сковородках, с нужным количеством чеснока, лука и сметаны, а из другого варился суп в двух кастрюлях. Соседка – не тётя Маша, опять явилась, чтобы вручить банку малосольных огурчиков, кабачок и два патиссона. Сразу ушла, пожелав приятного аппетита. Света, до крайности осчастливленная налимами, была так любезна с подругой, что натянула ей на ноги шерстяные носочки, сказав, что пол – ледяной.

– Надо топить печь, – проворчала Рита, садясь за стол, – ты после обеда куда-нибудь собираешься?

– Да, конечно, я пойду в лес со Сфинксом, – сказала Света, вилкой сковыривая с костей налима порядочный кусок мяса, – а что? Ты одна не справишься с печкой?

– Справлюсь, иди.

Они ели рыбу прямо из сковородки. Опустошив одну, взялись за другую. Налим был сказочно изумителен.

– А на ужин будет уха, – объявила Света, старательно соскребая со сковородки самую вкуснотищу, – а завтра я кабачок в сметане пожарю. И патиссоны.

– Кто приходил-то? – спросила Рита, внезапно вспомнив первые слова Светы после того, как она схватила налимов. Света задумалась, на секунду перестав есть. Потом улыбнулась.

– Точно! Припёрлись два упыря из Сельхознадзора. Ваша свинья, говорят, подлежит осмотру и регистрации! Это, говорят, будет стоить три с половиной тысячи! Я, конечно, их послала.

– А они что сделали?

– Как ты думаешь, Ритка, что можно сделать после того, как я посылаю? Ясное дело, сгинули. Пригрозили прислать полицию.

– Зря ты их послала, – с досадой сказала Рита, облизав вилку, – что, если правда менты приедут?

– Я и ментов пошлю. И они уедут. Ты что, меня плохо знаешь, пустая твоя башка?

– Ментов не пошлёшь.

– Ещё как пошлю! У моего «Мерса» очень красивые номера. С такими хоть генерала посылать можно.

Съев рыбу, выпили водочки под огурчики. Потом Рита опять легла, а её подруга, вымыв посуду и доварив уху, ушла с поросёнком в лес.

Как только калитка за ней закрылась, Рита взяла мобильник и набрала два стихотворения, которые сочинила, когда шла по лесу с кладбища. Сразу их опубликовав, она начала обдумывать свой поступок. Он ей казался не вполне правильным, и она решила выпить ещё. Это было сделано. Одной рюмочки оказалось мало. Опорожнив вторую, Рита стала метаться из угла в угол, сердито хрумкая огурцом. Цветаева бы нисколько не сомневалась, казалось ей. Впрочем, Иисус сомневался, да ещё как! Если верить Марку с Матфеем, кровавый пот у него на лбу выступал. Но он себя всё же преодолел с помощью молитвы Отцу. Ведь он сиротой-то не был! А она, Ритка, сильно отстала от мамы с папой.

– Хозяева! – раздалось вдруг с улицы, – отворяйте!

С тоскливо бьющимся сердцем надев штаны, Рита подбежала к окну. Около забора стоял «Уазик», а рядом с ним – полицейский. Второй сидел за рулём. Лицо у стоявшего было очень широким и нагловатым. На нём во всю ширину разлеглось присущее таким лицам рядом с такими машинами земноводное хладнокровие. Тот, что был за рулём, выпускал наружу табачный дым. Рита поняла – тьфу на них. Если бы они приехали её брать, вели бы себя иначе. Да и потом, кто таких за нею отправит?

– Что вам угодно? – полюбопытствовала она, распахнув окно.

– Вы хозяйка? – скучно взглянул на неё мордастый, зачем-то положив руки на автомат, который висел у него на шее.

– Да, я. Что случилось-то?

– Вы прекрасно знаете, что случилось, мадам, – сказал правоохранитель, устремив взгляд на стоявший с другой стороны ворот «Мерседес», будто обращался к нему, – сотрудники государственного учреждения к вам приехали поросёнка вашего инспектировать, а вы матом их посылаете! За отказ представить животное к регистрации полагается штраф, а само животное подлежит изъятию и забою через судебную процедуру.

– Так вот пускай суд и разбирается, – возразила Рита, – вы-то зачем приехали? Вам что, делать нечего – из райцентра сюда мотаться?

Офицер сплюнул и поглядел опять на неё.

– Судебные органы должны знать, есть у вас свинья или нет. Соседка даёт сигналы, что держите поросёнка. А нарушать неприкосновенность жилища вправе только полиция.

– Да, но только в связи с особыми обстоятельствами, как то – убийство, теракт или вынесенное судом решение. Поросёнок на всё это не похож. Но я снисходительна. Суньте руку между прутками калитки, сдвиньте щеколду и проходите.

Мордастый прошёл один, секретно посовещавшись с напарником. Когда он поднимался по трём ступенькам крыльца, они, впервые принявшие такой вес, жалобно скрипели. Рита с плохо скрываемым раздражением провела его по всем комнатам, а затем показала ему сарай, где жил поросёнок.

– Это последнее помещение. Остаётся сад. Там есть туалет. Он вам интересен?

– Спасибо, нет, – сказал офицер, предприняв попытку изобразить на лице любезность, – простите, что потревожили. Всего доброго.

Проводив его до калитки, Рита вернулась в дом. Под шум отъезжающего «Уазика» позвонила Свете.

– Вы где? В лесу?

– Какое в лесу? Мы даже ещё до кладбища не дошли, только из деревни выходим! К нам по дороге местные мужики какие-то прицепились, стали тобой интересоваться. Чего звонишь-то?

– Пожалуйста, не гуляйте долго! Мне здесь тревожно. Прикинь, только что полиция приезжала!

– Ого! Так быстро? И что?

– Они поглядели, есть ли свинья. Не очень понравились мне их рожи.

– Ты телевизор иногда смотришь? – спросила Света, зачем-то подозвав Сфинкса – видимо, приближалась машина.

– Нет, никогда. А что?

– Да нет, ничего. Просто вот такие рожи теперь в Госдуме. Короче, скоро придём.

Но они пришли через три часа, когда уже были сумерки. Принесли корзинку грибов. В комнате валялась груда поленьев и сажа висела облаком, потому что Рита топила печь. Было очень жарко. Покормив Сфинкса, Света уселась перебирать грибы. Рита наблюдала за ней, сидя за столом, и гадала: как бы сложилась судьба этой сексапильной блондинки и её собственная судьба, если бы не встреча в метро одиннадцать лет назад, в разгар зимних праздников? И она пришла к выводу, что, наверное, почти так же. Света ведь всё равно пошла по стопам отца, которого ненавидела, а её Марго как была воровкой, так и осталась. Не было бы лишь одного. Не главного ли? Возможно.

После обильного ужина была баня. Потом они два часа курили на лавочке, среди голых яблонь, неутолимо вглядываясь в чарующую безбрежность созвездий, раскинувшихся над их головами от горизонта до горизонта, и отбиваясь ногами от поросёнка, который лез целоваться. Он не желал наслаждаться звёздами и безмолвием, потому что печаль ни под каким соусом не была ему по душе.

Было уже за полночь, когда Рите вдруг позвонила Танечка.

– Идиотка, – произнесла она так спокойно, будто смотрела на то же самое небо и отбивалась пятками от того же самого поросёнка, – тебе вконец надоело жить?

– Татьяна Владимировна! – воскликнула Рита так, что по всему саду и по соседним кубарем прокатилось эхо, – вопрос не в том, насколько мне надоело это занятие, а в другом. Я узнала год Конца света!

Танечка помолчала. Потом сказала:

– Ну, и коза. Теперь ты уже не Наполеон никакой, а Сфинкс.

– Почему я Сфинкс? – удивилась Рита, – при чём здесь, вообще, Сфинкс?

– Один египтолог мне говорил, что, согласно древнеегипетским верованиям, Сфинкс знает, когда он бросится на пришельцев с далёких звёзд, которые захотят нарушить покой Хеопса. День его битвы с ними будет последним, ибо от его рёва Вселенная вся развалится на куски.

– Красота какая! Так значит, он, в принципе, бесполезен? К чему тогда такой пафос?

– Ритка! Уж от тебя я такого вопроса не ожидала услышать. Как может быть бесполезным чувство собственного достоинства, даже если оно ведёт тебя к смерти?

– Спасибо, Танечка, – прошептала Рита, косо взглянув на Свету, которая не прислушивалась к беседе, дерясь со Сфинксом, как беспардонный пришелец с далёких звёзд, – я очень тебя люблю!