Когда деревья были молодыми

Впереди раздался тихий свист. «Далековато», – подумал охотник. Затем ещё раз, вроде как в стороне от ручья-путика. Иван крикнул в ответ и поспешил на зов.

Леший сидел на стволе ели, корни которой растопыренными кривыми пальцами в лохмотьях земли и мха смотрели в небо. Падая, ель своим грузным телом подломила ещё с десяток деревьев поменьше.

Да, живёшь вот так, не тужишь, радуешься каждому погожему деньку, а может, наоборот, и не замечаешь их, воспринимая как что-то само собой разумеющееся, и вдруг, откуда и не ждали, ветродуй или старость подкосили дерево. Не смогло оно дольше держаться за сырую землю. Охнув, пошатнулось и устремилось вниз, накрыв собой и переломав в щепки молодую поросль. Только и успели они выкрикнуть: «А мы-то чем виноваты? Не отгуляли, не долюбили», но закончить не успели – всё, конец.

Такова суровая правда жизни: как ни кожилься и ни выкаблучивайся, от хромой с косой никому не уйти, и неважно, дерево ты, зверь или человек.

Подойдя к валежине, Иван устало плюхнулся рядом с обретённым в чужой беде товарищем.

Леший, будто извиняясь, вымолвил:

– Мне, коротколапому, тяжело поспевать за тобой, да и эта сырость совсем доконала, – он взглядом указал на воспалённые ревматизмом пальцы, – вот я и спрямил дорогу.

Иван кивнул, давая понять, что всё нормально и на спутника он не в обиде.

– Однако пришли, – смачно сморкнувшись, сказал Леш.

– Да ведь это не то место, не дошли ещё вроде, – неуверенно проговорил парень, поведя взглядом вокруг.

– Верно, не то, а нам туда и не надо. Это я для ориентира тебе сказал, чтобы не блудить. Теперь понял? – чиркнув по охотнику диким взглядом, закончил леший. – Нам туда, – он кивком головы указал на громоздившуюся вершину ели, ещё не успевшую пожелтеть и осыпаться.

Иван, щурясь, силился разглядеть то, что скрывало под собой уснувшее навсегда дерево.

Ель завалилась в узкий короткий ложок, по форме похожий на подкову, с обрывистыми, размытыми берегами, усыпанными зализанными, спёкшимися между собой кругляшками гальки и острыми, торчащими из земли осколками известняка, похожими на кости доисторического животного, вылизанными и иссушенными до белизны временем.

Упавшее дерево как бы накрыло его своим подолом, надёжно спрятав от постороннего взгляда под лапником и хвоей.

В верхней части подковы лог заканчивался крутым яром, с которого бахромой свисали дернина и пожухлые корни. У основания он состоял из нагромождения каменных глыб, останцев, поросших мхом и бурым лишайником.

Между камней чернели расщелины и провалы, уходя темнотой в недра горы.

– А что там? – с интересом спросил охотник.

– Грот, из которого попадём в пещеру, а уж оттуда на ту сторону, – леший махнул рукой в неопределённом направлении.

– Там, наверное, темень, хоть шар выколи. – Иван зашарил рукой в рюкзаке, пытаясь нащупать фонарь.

– Хоть выколи, – согласился напарник. – Но пойдём так, вслепую.

– Убьёмся же в темноте ненароком, – запричитал Иван.

– Не волнуйся, я дорогу знаю, за руку тебя поведу. И потом, я же леший, – сказал он, намекая на то, что и без фонаря всё прекрасно видит своими звериными глазами. – Да, и когда зайдём в пещеру, ничему не удивляйся, не ори и вообще будь тих, а я уж постараюсь провести тебя так, чтобы шишек на лбу не набил да не поскользнулся, наделав шума.

И если ещё совсем недавно в нём угадывалось какое-то напряжение при общении с человеком, то сейчас он был абсолютно спокоен и собран.

Иван нутром чувствовал, как звериная душа ночного гостя и его наполняет решимостью и уверенностью, отгоняя тревоги прочь.

– Пошли, – твёрдо сказал охотник, – чего тянуть.

Крякнув, леший пружиной взвился над замшелой валежиной и уже стоял у останца.

– Однако, – в очередной раз дивился Иван, хотя пора было уже и привыкнуть к выкрутасам напарника.

Узким чёрным зевом, словно расплывшийся в кривой ухмылке беззубый рот древнего каменного идола с иссушенными временем старческими губами, на фоне посеревшей в рассветных лучах скалы обозначился вход в грот, приглашая в неведомое, таящее загадку нутро.

Леший, осторожно шагнув вперёд, нащупал в поглотившей их темноте руку Ивана, вспотевшую от волнения, и, крепко сжав её, повёл охотника за собой.

Как ни хорохорился Иван, пытаясь скрыть накатившую волну робости и волнения, ладонь, вмиг ставшая предательски влажной, выдала его. Но бесшумно двигающийся на длине вытянутой руки спутник ничем не выказывал того, что ощутил через касание ладоней охватившее напарника смятение от давившей на бельма глаз беспроглядной черноты пещеры.

Через несколько мгновений, показавшихся Ивану вечностью, они протиснулись в небольшой зал. Что зал небольшой по размерам, он понял, потому что грунтовые воды, просочившиеся сквозь трещины в скале, каплями дождя слетали с невидимого свода вниз, шлёпая по известковым наплывам на полу, кочками выросшим из него.

Обострённый слух Ивана улавливал, когда капля, налившаяся влагой, уже не в силах более удерживаться за свод, слюняво чмокнув, устремлялась вниз, а долетев и ещё раз чмокнув, разлеталась миллионом брызг, да только эха-то не было. Того эха, которое, гуляя звуковыми волнами от стен к своду и обратно, затихает где-то в нагромождении каменной осыпи, и ты осознаёшь, насколько огромен этот зал, понимая, что и там, куда не в силах пробиться луч фонаря, поглощённый сумраком пещеры, ничего не заканчивается, а воспалённая фантазия рисует скрытое от взгляда.

Здесь же ощущение грандиозности пространства отсутствовало.

Ивану казалось, что своей тяжестью каменные горы давят на него, пригибая к земле, угнетая разум. Но скоро и это закончилось.

Вот опять Иван ощутил тревогу. Что-то неясное заставило его напрячься – чувство приближающейся опасности, исходящее не от пещеры, а от чего-то другого, чего он понять не мог, но был абсолютно уверен в том, что опасность существует и она впереди.

Также он ощутил уверенность в том, что это не угроза, а предупреждение: вроде как теперь ты в курсе и не наделаешь глупостей.

«Интересно, не об этом ли рассказывал леший? А может, это разыгралась фантазия? Ладно, сейчас не время для размышлений». – Охотник взял себя в руки.

Было промозгло, сыро и холодно. И ещё было скользко. Боясь оступиться и так не вовремя растянуться, Иван помнил наказ лешего не шуметь. Он до боли сжал его руку, ища в ней защиты и опоры.

Леш замер, потянув охотника вниз, а затем медленнее подался вперёд. Иван смекнул, что спутник хочет, чтобы он пригнулся: «Наверное, это вход в другой зал».

И действительно, он это понял, как только смог распрямиться во весь рост. Уже не шлёпала по полу вода, стало значительно суше и теплее, и, как ему показалось, откуда-то потянул лёгкий сквознячок, а с ним ещё еле ощутимый, но такой прилипчивый запах тления.

Пошли быстрее. Напарник, ускорившись, потянул его за собой. В крепком хвате руки человек ощутил лёгкую, едва заметную дрожь и догадался о причине своих страхов. «Минуем самое опасное место», – он это понял как-то само собой; значит, не подвело чутьё, работает.

Именно об этом месте предупреждал ночной гость. Здесь либо – либо, по-иному не получится.

«Нет, не за себя волнуется леший, с ним-то что произойдёт в этой зловонной норе? Кто ему угроза, он сам зверь. За меня переживает», – с благодарностью подумал Иван.

Чувства, накрывшие охотника, не были плодом отчаяния и страха в надежде ухватиться за ускользающую из рук спасительную соломинку, вовсе нет. Он нутром ощущал связь между собой и лешим, эмоциональную связь, так внезапно возникшую, которая возникает у закадычных друзей, проживших бок о бок всю сознательную жизнь и не растерявших друг друга. «Чудно всё это», – только и успел подумать он.

Над головой едва слышно прошуршали покрытые мелкой шерстью перепончатые крылья, коснувшись лица волной потревоженного воздуха. Иван похолодел от неожиданности, сжавшись в тугую пружину. «Мыши», – сообразил он.

Запах смрада стал нестерпимым, он дурманил сознание, выворачивая желудок наружу. Еле себя сдерживая, Иван в полуобмороке плёлся за лешим.

Глубокий выдох или тихий грудной рык прокатился ощутимой дрожью по пещере, вернув обратно затуманенное сознание: «Мы не одни здесь». Какой-то неведомый огромный зверь был тут же, в этой пещере.

Под ногами что-то предательски хрустнуло. Леший замер, а Иван, подавшись вперёд, налетел на него, присев от неожиданности.

Припав ничком к земле, они выжидали.

Перебирая пальцами по полу пещеры, Иван понял источник хруста и нестерпимого запаха. Утоптанный глиняный пол был усеян костями. Хрустели те, которые уже успели высохнуть и обветриться. А свежие, недавно обглоданные, но уже задохнувшиеся, сочились липкой слизью смрада. Дурманом стекая с них, он наполнял собою пространство пещеры.