Когда деревья были молодыми

Иван понимал, что леший ведёт его только одному ему ведомым маршрутом, избегая ненужных встреч, ведь места здесь дикие, а зверьё ещё мало знакомо с человеком и оттого воспринимает его скорее как пищу, а не как угрозу.

Несколько раз он вскидывал ружьё, увидев дичь, которая никуда не пыталась улететь, зазевавшись; напротив, птица вообще не пыталась улетать, она внимательно и с любопытством разглядывала путников, не испытывая ни малейшего страха.

Но каким-то чудесным образом Леш в то же мгновение оказывался рядом, велел немедленно опустить ружьё – мол, ещё не время, никуда от тебя добыча не денется, и вообще здесь не надо шуметь, опасно. А почему опасно и не надо шуметь, не объяснял.

– Подожди уже, дай отдышаться! – негодующе крикнул Иван в спину удаляющемуся спутнику, злясь на себя за нерасторопность.

«Вон леший невелик ростом, а какой шустрый в ходьбе и не валится, во мху по щиколотку, а словно плывёт над ним», – думал охотник, нагоняя спутника.

Лишь поравнявшись с лешим, Иван понял, как был неправ: капельки пота испариной покрывали его лоб и виски, соскальзывая по кудрявой шевелюре на плечи и грудь, оставляя на майке грязные потёки.

А за напускной весёлостью угадывалась усталость. А то, что Леш не валится во мху, так может себе позволить, он же волшебное существо. И тут же Иван осёкся, вспомнив, что говорил ему спутник о волшебстве: что его нет и никогда не было, что всему есть объяснение, – так и не объяснив, в чём заключается это объяснение. «Волшебство», – подумал охотник, подведя итог своим умозаключениям.

– Ты же говорил, что они в долине, ниже слияния рек, – переводя дыхание, сказал Иван, – а мы уходим от реки в сторону скал. Не быстрее было бы идти вниз по течению реки? – Сбросив рюкзак, охотник порылся в нём, достал флягу и, откупорив, протянул её спутнику.

Отхлебнув щедрый глоток и прищурившись от удовольствия, Леш по-отцовски вкладчиво и спокойно произнёс:

– Понимаешь, Ваня, самый короткий путь не всегда самый быстрый, да и не одни мы здесь. Зачем бы я тогда не давал тебе стрелять? Только по этой причине – не нужно сейчас лишний раз шуметь. Вот и приходится обходить нежелательную встречу, карабкаясь по этим косогорам.

Ваня, ведь люди уже существуют. Правда, они отличаются от тебя. Нет, у них тоже две руки и две ноги, и если их отмыть и расчесать, разницы почти не будет. Другим они отличаются. Диковаты они ещё. Хотя как знать: может, всем было бы лучше, если бы вы такими и остались, – смотря в глаза Ивана, пытавшегося переварить услышанное, уголками глаз улыбнулся леший. – Часть племени откочевало сюда поохотиться, а постоянно живут они на реке каменной. Вот их-то мы и обходим.

Большое племя. У них там что-то вроде селения, крыша над головой имеется, и есть где укрыться от непогоды. Да и с огнём они ловко управляются, и ещё много всякого умеют, чему и не грех у них поучиться. – Леший улыбался во весь рот, глядя на озадаченное лицо Ивана, глаза которого вот-вот и вылезли бы из орбит. – Нарвёмся на них – несдобровать будет. Эти при встрече не утомят расспросами – мол, что да как? У них разговор короткий с любым чужаком. Ты же не хочешь, чтобы твоя голова, насаженная на кол, украшала их стоянку?

Иван, судорожно глотнув, энергично мотал головой из стороны в сторону. Перспектива украшать своей головой стойбище дикарей, пусть даже на самом почётном месте, совсем ему не понравилась.

После недолгого раздумья Иван всё же ответил, обращаясь непонятно к кому – к себе или к лешему:

– Хоть бы одним глазком взглянуть на них, ведь интересно.

– Ничего интересного там нет. Впрочем, как знать, возможно и пересечёмся, – уже на ходу бросил леший, давая понять, что привал окончен и пора в путь.

Набросив рюкзак на плечи, охотник догнал спутника, который тут же продолжил рассказ:

– Это племя – больше рыбаки. Но, сам понимаешь, одной рыбалкой не проживёшь; нужны шкуры, мясо, кости, рога, в общем, то, что можно добыть только охотой, вот и делают они вылазки пару раз в год.

Вверх до стоянки идут на лодках, тропа у них набита по берегу лесной реки. Каждый год стоят в одном месте, там у них и припасы кое-какие имеются, чтобы с собой много не брать, и рассолы здесь недалеко. Вымочат добычу, потом завялят или над костром подкоптят – долго потом хранится.

А как заготовят припасов, вяжут плоты – в лодках много не увезёшь – и айда вниз до реки каменной, а там они у себя дома.

Охотятся они, Вань, не только на зверей, и на людей тоже. Если укараулят кого из другого племени или мало ли кого ещё сюда занесло, сразу не тронут: до стоянки проводят, чтобы место узнать, а потом ночью и нападут. Мужчин кого вырежут, а кого связанными с собой приведут. Потом всё равно убьют, принеся в жертву своим богам, а головы на кол насадят, вроде оберегов. Тела же либо в реке утопят, либо в костре сожгут, смотря какому идолу жертвовать будут. Тут уж как шаманка распорядится.

Охотник удивлённо посмотрел на товарища.

– Да-да, не удивляйся, такие здесь обычаи.

В этих местах ещё одна община обитает, кочует по ручьям да притокам, что впадают в лесную реку. Эти – чистые охотники, лодок не строят, хотя рыбкой тоже промышляют. В общем, дети леса.

Небольшое племя; мор у них был недавно, многих выкосил. Враждуют они между собой. Тоже за головами не прочь поохотиться, если удастся застать врасплох, да и добычей разжиться.

Вот и делают набеги друг на друга. Головы не главное, это так, вроде тотема для племени. Главная ценность – женщины и дети. Дикари, а понимают, что общину свежей кровью молодить надо. Вот на них-то и охотятся, уводя с собой.

А тем куда деваться? И становятся они частью племени, так сказать обретают новую семью. А бегать не бегают. Места тут дремучие, зверья много всякого – далеко не убежишь, быстро кому-нибудь в пасть пожалуешь. Вот они и не бегут никуда.

В каждой из этих общин, наверно, добрая треть из пришлых или уже родились там.

Да и охотятся они друг на друга не из мести или там чего ещё, а по привычке – вроде так положено. Пошли на охоту или к реке – без голов да пленников возвращаться вроде не к лицу: чем ещё докажешь, что ты смелый охотник или бесстрашный воин? Больше нечем, – разведя руками, произнёс Леш. – Вот так и живут, Ваня.

– Да, весёленькая жизнь у них получается, – согласился охотник. – Как ещё наших потеряшек-то не обнаружили?

– Будь спокоен, непременно обнаружат, дай только срок, – проговорил Леш, – если мы с тобой не поспешим.

Лишь к вечеру, утомлённые переходом, добрались они до каменной гряды, из-под которой голубой змейкой, петляя между камней и подныривая под них, бил ключ. Там, где заканчивалась каменная осыпь, он исчезал в лесной чаще.

Дальше деревьям хода не было. Только кусты шиповника да лоскутья мха смогли кое-как укорениться на выбеленных солнцем скалах, дугой опоясывающих небольшую долину среди горбатых холмов.

Когда-то верхняя часть скалы, порванная замёрзшей водой в лютые морозы, отвалилась и с грохотом покатилась вниз, сметая всё на своём пути, оставляя после себя взрытую колею с вдавленными в неё, расщеплёнными в щепки деревьями. Укатилась недалеко, навсегда замерев каменным горбом в гуще леса.

На том месте, откуда она откололась, выступом образовалась небольшая площадка. Она не была голой. Стайка чахлых сосен да ковёр мха облюбовали её, ухватившись корнями за трещины.

Снизу к площадке шла расщелина, сначала узкая, потом становившаяся всё шире, по которой к ней можно было вскарабкаться.

– Вон там и заночуем, – утвердительно проговорил леший. – А завтра уже до места дойдём.

Иван, сбросив рюкзак, быстро разделся и, отфыркиваясь, залез в ледяную, обжигающую воду ключа, смывая с себя разъедающий кожу солёный пот да усталость дневного перехода.

Леший, глядя на раскрасневшегося от холодной воды охотника, без злобы прикрикнул на него:

– Уймись ты уже, наконец! Смотри, простудишься.

Иван, сдавленно хрюкнув, рысью бросился к одежде, брошенной поверх рюкзака. Взяв в руки рубаху, он скрутил её и, как полотенцем, принялся растирать разгорячённое тело.

Леший, несмотря на уговоры и протесты Ивана, костёр разводить запретил:

– Не время ещё.

– Не время так не время. Чем питаться-то будем? Глухарей стрелять не дал, костра жечь не даёшь, а? – канючил охотник.

По пути Иван несколько раз вскидывал ружьё по глухарям, коих было в избытке, на рябчиков не разменивался: патрон сожжёшь, а поесть только на один раз, и то на двоих не хватит. Леший же, будто имея глаза на затылке, был тут как тут: «Тише ты, тише».

Правда, после он объяснил причину своей осторожности. Но вопрос еды сильно беспокоил охотника: хлеба у него осталось немного, а ведь ещё девчонок надо было чем-то покормить. Оголодали, наверное.

– Хлебцем с сахаром перекуси да водичкой запей, только экономно, – миролюбиво напутствовал лесной гость.

– Сам поди понимаю, что экономно надо, – не унимался Иван, впрочем не имея на спутника никакой обиды.

Ночь была по-летнему тёплой, а небо – звёздным. Иван лежал на спине, подсунув руки под голову. Рядом, свернувшись клубком и прижавшись к боку охотника, тихо посапывал леший.

Ивану же не спалось. Он вглядывался в кишащее звёздами, такое для него знакомое и бесконечно чужое небо, размышляя о том, сколько всего нового ему посчастливилось увидеть, да что увидеть – прикоснуться.