Когда деревья были молодыми

О папе и маме у Ивана сохранились лишь мутные воспоминания да альбом с фотокарточками. Пожалуй, и всё.

Две эти женщины – это самые дорогие люди в его жизни. А ведь он прожил уже тридцать лет.

Слеза скатилась по его щеке – то ли от дыма, исподтишка лизнувшего охотника в лицо своим едким языком, то ли от чувства благодарности к бывшей и сестрёнке, то ли от жалости к себе.

Ещё вчера он считал байки о нечистой силе небылицами, соглашаясь с теми, кто напоминал рассказчикам, что надо меньше пить и непременно плотно закусывать.

Как же сильно изменилась его жизнь за какие-то несколько часов, проведённых в компании лешего! А ведь он и с места не сходил, ничего не делал. Только внимательно слушал.

Нет, он твёрдо решил, что больше своего шанса не упустит, до конца пойдёт за попутчиком, внезапно ворвавшимся в его жизнь, доверившись ему. Хотя в душе сомневался в своём выборе, понимая, что гость ему договаривает не всё – может, раньше времени пугать не хочет? Как знать.

Лёжа на спине, подсунув руки под голову, охотник засыпал, зная, что к прошлой жизни возврата больше не будет. Как, может, не будет и самой жизни; плевать.

Глава третья.

Переход

Грубый толчок в плечо разбудил охотника. Витая в грёзах сновидений, он не сразу сообразил, где находится и кто на него смотрит.

– Вставай, пора в путь, – сосредоточенно глядя в глаза Ивану, проговорил Леший. – Не передумал?

– Нет, – ответил охотник с вызовом, не отводя взгляда, – не передумал.

Одобрительная ухмылка на мгновение скривила лицо гостя гримасой, обозначив в уголках глаз паутинку мелких морщин.

– Молодец. Тогда быстро завтракай, и в путь. А я пока наставление тебе скажу, что сейчас вспомню.

– А как же ты? Разве ты не будешь со мной завтракать?

– Нет, я вчера хлебца поел, хватит.

От взгляда Ивана не ускользнуло, что Леш стал каким-то встревоженным и собранным. Что-то беспокоило его.

Водрузив котелок поверх углей, Иван разогрел вчерашний суп из рябчика с почти вытекшим бульоном, прикусывая с варевом солидный кусок хлеба. Не объел его гость вчера – хлеба как будто и не убыло.

Затем, сбегав до ручья, водрузил котелок над костром. Собрав в кучку тлеющие с ночи угли и подбросив сверху хвороста, он раздул костёр. Языки пламени быстро подхватили дрова, стреляя искрами по сторонам. И вот уже над котелком заклубился пар от кипящей воды.

– Ты знаешь утёс на ручье, вы его Сосновым называете? Нам туда.

Иван кивнул:

– Знаю.

– Чуть поодаль, слева подходит глубокий лог, там ещё останцы торчат из земли,

– И лог знаю. Они там?

Леш покачал головой:

– С того места мы начнём путь. Поторапливайся, скоро рассветёт, да на сахар не налегай – он там пригодится, – и не обратил никакого внимания на вопросительный взгляд Ивана.

Быстро попив чаю, охотник собрал рюкзак.

– И воды не забудь набрать, я видел у тебя вчера флягу, – вспомнив, проговорил Леш.

Вечерний водяной морок сменился в предрассветной мгле густым молочным туманом. Его сырость быстро пропитала одежду охотника. Непроизвольно поёжившись, он посмотрел вниз. Рядом, нелепо подпрыгивая и переваливаясь с бока на бок, семенил леший. Капли утренней росы смешно тряслись на его ушах и кудрявой шевелюре, опадая в такт движению на пожухлую траву. Иван закашлялся, пытаясь сдержать смешок, такой неуместный сейчас.

Попутчики шли молча, всё дальше уходя от того места, где чужая беда свела человека и лешего. И уже совсем скоро дым костра перестал долетать до них, плотно увязнув в белых хлопьях водяной пыли.

Иван, занятый своими мыслями, машинально отслеживал правильность выбранного пути, всецело полагаясь на свою память и интуицию.

С рассветом туман только усилился, а видимость стала почти нулевой. По правую руку еле слышно журчал ручей. Его долина глубоким распадком петляла среди холмов, заросших хвойным лесом. Лога поменьше крутыми изломами врезались в его тело, образуя труднопроходимый лабиринт из поваленных деревьев, густого кустарника и глыб известняка с окаменелой морской галькой, торчащих из земли то тут, то там.

Тропинка – нет, скорее направление, звериная тропа – петляла вдоль ручья, заросшего мелколесьем, тальником и кустами смородины с примятыми к земле тычинками травы, со сморщенными, почерневшими к осени головками.

В низинах лоси, шаставшие по логу, в жижу сбили путик остроносыми копытами, превратив его в непролазное месиво.

Идти стало труднее. На ощупь пробираясь вперёд, с громким чавканьем извлекая сапоги из раскисшей грязи с тем, чтобы в следующем шаге увязнуть вновь, взмыленный охотник наконец-то вывалился на небольшой намыв, укрытый облетевшим листом. И уже ничьи следы были неразличимы на его галечном горбу.

Густой туман, смешавшись с предрассветной мглой, сбивал Ивана с толку. Видимость в пару метров искажала восприятие. Вроде и местность знакомая, и тропа та, но было вокруг что-то чужое, тревожившее душу.

Он нехотя отвлёкся от мыслей, кипучим варевом клокотавших в его голове. И если бы кто-то спросил его в тот момент: «О чём думаешь, парень, чем озабочен?», Иван рассеянно пожал бы плечами: «О чём думаю? Обо всём и ни о чём».

Варево бурлило, лопалось пузырями, шипело, переливаясь через край, но чего-то в нём не хватало, чего-то очень важного, ингредиента, без которого не складывалась картинка.

Это как в инструкции по применению: есть начало и конец, много пустой, никому не нужной информации, а самое важное отсутствует – из середины вырваны листы.

Охотник резко затормозил. В полумраке эфиром колыхалось видение. За кривой ольхой с сухими ветками понизу, с шершавой, изъеденной болезнью корой прятался старик. Обхватив дерево руками, выглядывая, он зло буравил взглядом невидимых глаз. Бородёнка нервно тряслась, будто он что-то быстро бормотал, грозя охотнику костлявым кулаком. Только ничего не было слышно, лишь журчание ручья да шлепки капель воды по лопухам. Они скользили по лодочкам-листьям вниз, к земле, с окружающих деревьев и кустов.

Иван чертыхнулся, до немоты сжав ружьё в пальцах, готовый в любой момент пальнуть в сторону видения.

– Кто там? А ну, выходи!

Но никто не вышел. После секундной паузы охотник двинулся вперёд.

– Тьфу ты, – матернулся он. Лишь подойдя ближе, сумел разглядеть, что за деревом никого нет. Это хмель, вьюном обвивший ствол, всклокоченным горбом густо разросшихся листьев торчал сбоку, дрожа раскрытыми шишками, и в сумерках превратился в жуткое видение.

«Да, – подумал Иван, – нервы совсем ни к чёрту». И немудрено: уж больно много всего пугающего, доселе невиданного, навалилось на парня за последние сутки. Ему нестерпимо захотелось выпить, не много, в меру; вот тогда отлегло бы, полегчало, вернулось в душу спокойствие. Да кто же и когда меру устанавливал и соблюдал после подобных переживаний?

«Вот выполню просьбу лешего, вернусь и обязательно… – Он не успел закончить одну мысль, как помимо его воли вторглась другая: – Если вернусь, то будь что будет».

Фляжка со спиртом у него с собой была, именно небольшая фляжка, грамм на сто, да леший трогать не велел, когда охотник пытался её опорожнить в знак радушной встречи с ночным гостем. Так сказать, закрепить союз.

Леш деликатно перехватил уже было занесённую надо ртом фляжку и, потянув ноздрями аромат алкоголя, шлейфом струившийся из неё, закатив глаза, крякнул, затем бережно закрыл.

– На той стороне пригодится, – кратко, вроде даже с сожалением резюмировал он.

«Да где же спутник?» – Иван только сейчас заметил, что шагает по раскисшему путику один. Он обернулся, ища глазами лешего. Может, отстал? «Немудрено в этих зарослях, рядом шагать тяжело, да и ноги или лапы, в общем, коротковаты», – подумал он.