Небосвод Надиры

– Хочу, чтобы вы взяли меня с собой в следующую битву.

Рауль расхохотался; он был доволен, что его метод воспитания пошел мальцу на пользу, но смачно расхохотался.

– Чего-чего тебе, сопляк?

– Вы собирались научить меня жить, как мой отец… ну вот и возьмите меня тоже в бой. Отец учил меня драться на мечах, едва я ходить начал. Я умею!

– Сначала покажешь сноровку, как только выдастся случай. А что до войны… так вот, сынок, сперва надо подготовить сердце… надо научиться ненавидеть!

– Я уже умею ненавидеть! Дайте мне магометанина, и увидите, как я искрошу его на кусочки.

– Этого мало, у тебя мало силенок.

– Дайте мне ваш топор, и я это оливковое дерево в три взмаха срублю.

– Ты мой топор и поднять-то не сможешь! Пойдешь со мной в битву, но не сейчас. В регулярные войска Константинополя берут мужчин, которым исполнилось, по крайней мере, восемнадцать лет. У нас, конечно, не ждут совершеннолетия, мы не такие хлюпики, но пускай у тебя хоть щетинки на подбородке проклюнутся, потом и пойдешь.

– В следующем году? – наивно спросил Конрад.

– В следующем году… так и быть, – согласился Рауль, чтобы мальчишка отстал от него.

– Я отомщу за отца!

На этот раз Рауль не ответил, лишь положил руку мальчику на плечо и снова зашагал с холма.

В лагере кишмя кишел народ; раньше лагерь Конраду не казался таким большим. Чувствовался дух веселья, и солдаты вокруг смеялись и перешучивались, на этот раз разные племена не сидели недоверчиво в сторонке одно от другого. У дороги около больших палаток топтался какой-то незнакомец, возле него стоял полный ящик странных железных рогулек с выступающими остриями. Рауль взял одну рогульку в руки, показал его Конраду и сказал:

– Видишь эту штуку, малец? Вот чем Абдулла хотел разгромить нас, разбросал по полю сотни таких железок. Но у наших коней подковы широкие, и эти шипы нам ничего не сделали. Начинай кое-чему учиться про войну.

Не переставали подъезжать телеги с награбленным добром, с ними шли солдаты регулярных войск, все телеги съезжались на широкую поляну перед главной палаткой – палаткой Георгия Маниака; конечно же, сами телеги и быки тоже составляли часть добычи. На некоторых телегах сидели мужчины и женщины, которых схватили во время набегов: это были несчастные мавры из местных жителей, которые не успели спрятаться. Многими из этих женщин солдатня поживится во время увеселений в качестве посвящения женщин в рабство, после чего их в виде добычи отошлют на материк семьям новых хозяев. Женщины будут прислуживать при дворе родовитых семейств, а мужчины станут крепостными, или же мужчины и женщины попадут в руки иудейских работорговцев, а те распродадут их на рынках по всему Средиземноморью. Теоретически христианам было запрещено торговать напрямую обращенными в рабство людьми, но истина заключалась в том, что перепродажа пленных приносила большие доходы всем, христианам и нехристям.

Пришли представители горожан Раметты, они принесли груз провианта, предназначенного для войска. Раметта возвышалась на неприступном месте над Карониями, под власть сарацин она пала лишь в 965 году последним из сицилийских городов и считалась оплотом христианства на Сицилии и примером героизма, проявленного при защите веры. Георгий Маниак снова овладел городом вскоре после того, как пересек пролив, завязав кровопролитную сечу, в которой поплатились кровью большей частью нормандские воины. Теперь жители города поддерживали христианский поход, как только могли, присылали людей и провиант. Поддерживали поход и жители Ринациума[52 - Ринациум – вероятное средневековое название города Рандаццо в провинции Катании.] – так назывался город в официальных документах – в нескольких милях к западу отсюда, город был довольно крупным населенным пунктом, который стоял ближе всех к лагерю.

Вскоре пришел Танкред, он нес бурдюк вина.

– Кое-кто уж три бурдюка выпил! – сказал он, подавая Раулю бурдюк.

– На, глотни! – пригласил Рауль Конрада и передал ему вино.

Мальчик взял бурдюк и отхлебнул большой глоток, сморщился и едва проглотил. Рауль с Танкредом смачно расхохотались при виде мальчика, который старается подражать взрослым, но у него не получается.

– Я так думаю, что по бабам ему рано пока! – произнес Рауль, давая понять, что раз Конрад с вином не может справиться, уж куда ему до женщин.

– Чего ты хочешь? Девять лет всего, – отметил Танкред.

– Я в девять лет в первый раз с потаскухой уединился! – ответил Рауль, хотя, наверняка, сморозил глупость.

Это было последнее, что Конрад услышал, будучи в здравом уме. После второго глотка вина в глазах у него все поплыло, он уже не различал отдельных голосов в непрестанном приглушенном гомоне тысячи ртов, говоривших на десятке различных языков.

– Слышь, Кулак, твой сыночек, вроде бы, вовсе скис… – отметил их приятель Жоффруа, тоже нормандец из дворянской семьи.

– Это не мой сын, это сын Рабеля… Сын Рауля Железный Кулак сумел бы выпить и лаву из этой горы, – похвалился Рауль, детей-то у него все равно не было, и указал на Джябаль.

– Бабы, кости и вино… около палатки варяжской гвардии гуляют вовсю! – воскликнул подошедший солдат, он был навеселе и тяжело дышал.

Отправились к варяжской палатке, но едва дошли до палатки командующего, остановились посмотреть, в чем дело. Конрада совсем развезло, он плелся за друзьями своего отца, не понимая зачем, не зная куда. Десятки и десятки людей: солдаты всех родов войск, монахи и даже женщины, которые еще не совсем привели себя в порядок после того, как им задрали юбки – стояли вокруг палатки, собираясь на что-то поглазеть. Стояли, не издавая ни звука, веяло тревогой, как когда ждут, что вот-вот случится что-то ужасное. Подошли и бойцы из варяжской гвардии, те, которые, по рассказам, гуляли от души, все стояли и напряженно смотрели в сторону палатки. Рауль протолкался в середину, отодвинув стоявших впереди него; Танкред, Жоффруа и Конрад воспользовались случаем и тоже подошли поближе.

Из палатки Георгия Маниака вышло четверо солдат, четыре константинопольских стратиота[53 - Стратиот – солдат регулярной армии Византийской империи.], их можно было распознать по доспехам и средиземноморскому облику. Сейчас что-то случится, вокруг палатки выстроились кольцом другие солдаты из ромеев[54 - Ромеи или рум – так в Средние века называли граждан Византии; наименование «рум» арабского происхождения. Дословно «римляне», поскольку Византия были именно Восточной Римской империей. Название «византийцы» появилось в языке позднее.]… калабрийцы, македонцы и апулийцы, они плотно обступили палатку из опасения, что кто-нибудь из толпы решит вмешаться.

Танкред обернулся к стоявшему рядом с ним солдату, который, наверняка, подошел с самого начала и все видел:

– Эй, друг, что за буза?

Тот прикрыл рукой рот и прошептал:

– Да Маниакес[55 - В романе имена собственные приводятся, по возможности, так, как они предположительно произносились на родном языке. Это относится, прежде всего, к разговорным языкам нормандцев и арабов. Что же касается латинской вульгаты, я предпочел оставить имена на языке романа, то есть на итальянском. Таким образом, произносимое по-итальянски имя «Маниак» становится на языке ойль «Маниакес», по-гречески Маниакес, а по-арабски Маниакис. Естественно, есть исключения, Руджеро на старофранцузском языке становится Роджьер, и таким же остается на арабском, поскольку, со всей вероятностью, мусульмане знали своего современника именно под таким именем. По тем же соображениям имя «Мухаммад» так и остается и на языках, отличных от арабского. Коррадо – у нормандцев Конрад – остается «Коррадо» и на арабском, поскольку он жил в их обществе, и под таким именем они его знали.] с Ардуином… вроде как размолвка у них вышла.

– Из-за чего?

– Да они по-гречески говорили, я не все разобрал… ну вроде…

– Так из-за чего?

– Да вроде из-за коня поцапались.

Добычу уже начали снимать с телег, и верные люди раскладывали добро по кучкам в зависимости от разновидности. И точно, около телег стоял прекрасный арабский чистокровный скакун, черный как смоль, шкура на нем блистала. Стратиоты подошли к коню и потянули за поводья к палатке. Из толпы выступило несколько лангобардов[56 - Лангобарды – в точном значении это название обозначает потомков германских племен, захвативших итальянский полуостров в VI веке, но в широком смысле так называли всех жителей Италии, которые, с севера до юга, находились под властью этих племен, а значит так звали и выходцев из местных народностей (из Кампании, Лукании и так далее…). В XI веке лангобарды официально говорили на латинском языке, но выражались на романских диалектах мест, где они проживали. После нормандского завоевания юга Италии появившееся наименование «ломбардцы» стало обозначать только жителей Северной Италии.], но стоявшие кольцом солдаты наставили на них копья, и те отступили назад.

Из палатки, уперев руки в бока, вышел Георгий Маниак, он пылал гневом. Единственным глазом он злобно обвел стоявшую кругом толпу. Потом возопил по-гречески, но все отлично поняли:

– Ну, кто еще надумал против стратига[57 - Стратиг – командующий корпусом армии Византийской империи и руководитель территориальной единицы, переданной корпусу в управление.] вставать?

Вопрос предварял то, чего все ожидали.

Четверо стратиотов, которые увели коня, теперь, будто брыкающуюся скотину, силой волокли из палатки командующего контингентом лангобардов Ардуина. Ухватили его за бороду, чтобы он подчинился волеизъявлению Маниака, и привязали к флагштоку, стоявшему на углу около главной палатки, на флагштоке развевалось знамя Константинополя с двуглавым орлом. Маниак выхватил из рук подбежавшего слуги плеть, сорвал в несчастного Ардуина одежды, обнажив спину и зад, и собственноручно принялся полосовать его. Ардуин гордо и упорно не издавал ни звука.

Командовать людьми – дело трудное во все времена, всегда есть опасность, что потрафишь одному, да останется недовольным другой, но Георгием Маниаком не был доволен никто, за исключением простонародья, считавшего его освободителем христианства, все же остальные его ненавидели.

То, что происходило на глазах у всей армии, было делом невероятным: унизили, как простого раба, командующего вспомогательных войск… командующего! Маниак полагался на основную часть войска, на регулярные полки, которыми он командовал непосредственно, поэтому предъявлять им требования и заставить уважать себя ему было легче. Ардуин же командовал контаратоями, воинами, вооруженными щитами и копьями, завербованными силой в Апулии; ясно что, за исключением какого-нибудь верного лангобарда-дворянина, никто за него не заступится.

К тому же, поссорились Маниак с Ардуином из-за пустяка.

Короче говоря, Ардуин отказался отдать того прекрасного чистокровного арабского скакуна своему генералу, своему стратигу, и из-за этого вышла ссора, в которой ни тот, ни другой не хотели уступать. На сотый отказ Ардуина, Маниак решил укротить его, преподнеся хорошенький урок за неповиновение.

Но грубая сила не всегда разрешает споры, более того, очень часто последствия рукоприкладства и злоупотребления властью оказываются гораздо более досадными, чем основания для их применения. Последствия, которые вызвало избиение Ардуина, не мог представить себе даже сам Маниак, который, по правде говоря, из-за своего отвратительного характера часто реагировал под влиянием сиюминутного порыва, не подумав, что из этого может выйти. Кроме того, тогда как солдаты считали победу в сражении огромным успехом и хотели погулять от души, Маниак считал обращение Абдуллы в бегство провалом. И все по вине флота, который допустил, что под прикрытием гор сарацинский эмир погрузился на корабли и уплыл в столицу Баларм. Командовал флотом и должен был поддержать войска Маниака Стефан Калафат, но его умение командовать не шло ни в какое сравнение с воинскими способностями генерала. Стефану доверили командовать флотом только потому, что он был зятем императора, а заслужил ли он звания, во внимание не принималось, именно из-за этого Гергий Маниак его терпеть не мог.

– Так будет со всяким, кто встанет поперек Георгия Маниака! – закончил генерал, выбросив вперед руку, в которой сжимал плеть, и еще раз оглядел толпу.

Люди начали расходиться, но было ясно, что от вида окровавленной спины Ардуина у всех пропало желание веселиться. Лангобарды отвязали своего военачальника и перенесли в палатку. Избиением дело не кончится, это знали все…