Пан Володыевский

Между тем, прежде чем пан Михал кончил читать, вбежала Бася, одетая уже в женское платье, и, увидав, что дамы в слезах, стала заботливо расспрашивать их, в чем дело. Пан Михал еще раз прочел ей письмо гетмана, а она внимательно выслушала его и стала горячо поддерживать просьбы гетмана и пани Боской.

– Золотое сердце у пана гетмана, – воскликнула она, обнимая мужа, – но и мы постараемся быть не хуже его! Правда, Михалок? Пани Боская погостит у нас до возвращения мужа, а ты его месяца через три освободишь из Крыма. Через три или через два, правда?

– Завтра, через час! – ответил он, передразнивая ее.

Тут он обратился к пани Боской:

– Видите, как жена моя скора на решения!

– Да благословит ее Бог за это! – сказала пани Боская. – Зося, поцелуй ручки пани полковницы.

Но пани полковница и не думала давать целовать свои руки, а просто еще раз расцеловалась с Зосей, – они сразу понравились друг другу.

– На совет, мосци-панове! – кричала она. – На совет! Скорее!

– Скорей – голова загорелась! – пробормотал Заглоба. А Бася встряхнула своими светлыми волосами:

– Не у меня голова горит, а у этих дам сердца горят от скорби!

– Никто не противится твоим добрым намерениям, – сказал Володыевский, – но сначала нужно от пани Боской узнать все подробно.

– Зося, говори все, как было, я не могу от слез…

Зося опустила глаза в землю, и они совсем накрылись длинными ресницами, потом зарделась, как вишня; она не знала, с чего начать, и стояла смущенная, что ей приходится говорить перед таким многочисленным обществом.

Но пани Володыевская пришла ей на помощь.

– Зоська, когда Боского взяли в плен?

– Пять лет тому назад, в шестьдесят седьмом году, – ответила тоненьким голоском Зося, не поднимая своих длинных ресниц.

И потом заговорила, почти не переводя дыхания:

– В то время не слышно было о набегах; полк папаши стоял под Паневцами. Папаша с паном Булаевским наблюдали за челядью, которая на лугах стерегла стада, а тут пришли татары с валахской стороны и взяли и папашу, и пана Булаевского, но пан Булаевский уже два года как вернулся, а папаша не вернулся.

И две маленькие слезинки скатились по щекам Зоей. Растрогало это пана Заглобу, и он сказал:

– Бедная девочка… Не бойся, дитятко, папаша вернется и еще попляшет на твоей свадьбе!

– А гетман писал пану Злотницкому через Петровича? – спросил Володыевский.

– Пан гетман писал про папашу пану мечнику познанскому через Петровича. Пан мечник и пан Петрович нашли папашу у аги Мурзы-бея, – быстро проговорила Зося.

– Ей-богу, я этого Мурзу-бея знаю! С его братом я когда-то побратался, – воскликнул Володыевский. – Он не хотел отпустить пана Боского?

– Был приказ от хана выдать папашу, но Мурза-бей человек жестокий и спрятал папашу, а пану Петровичу сказал, что уже раньше продал его в Азию. Но другие пленники говорили пану Петровичу, что это неправда, что Мурза нарочно так говорит, чтобы дольше измываться над папашей, ибо он изо всех татар самый жестокий. Может быть, тогда папаши не было в Крыму – у Мурзы есть свои галеры, и ему нужны гребцы, но папаша не был продан; все говорили, что Мурза этот предпочтет скорее убить пленника, чем его продать.

– Святая истина! – сказал пан Мушальский. – Этого Мурзу-бея весь Крым знает, это очень богатый татарин, но страшный враг нашего народа: четверо его братьев погибли в битвах против нас.

– А нет ли у него побратимов среди наших? – спросил Володыевский.

– Сомнительно! – послышался ответ со всех сторон.

– Объясните мне наконец, что значит побратимство? – спросила Бася.

– Видишь ли, – сказал Заглоба, – когда после войны начинаются какие-либо переговоры, то войска навещают друг друга и находятся в дружеских отношениях. Случается порой, что кому-нибудь из наших понравится какой-нибудь мурза, а он мурзе, тогда они клянутся в вечной дружбе, которая и называется побратимством. Чем кто славнее, как, например, Михал, я или пан Рущиц, который командует теперь в Рашкове, тем более желательно его побратимство. Конечно, такой человек не будет брататься с кем попало, а выберет себе наиболее славного мурзу. Обычай этот состоит в том, что льют воду на сабли и при этом клянутся друг другу в дружбе. Понимаешь?

– А если потом опять придется воевать?

– В генеральном сражении они могут драться, но если встретятся один на один, тогда поклонятся друг другу и разойдутся с миром. Если один попадет в плен, то другой должен по возможности облегчить ему неволю, а то заплатить за него и выкуп; бывали случаи, что побратимы и имуществом делились. Если приходится отыскать или помочь какому-нибудь приятелю или знакомому, то побратимы обращаются к побратимам, и надо отдать справедливость, что ни один народ не исполняет своих клятв так честно, как татары. Слово для них все! И на такого друга можно смело рассчитывать.

– А у Михала таких много?

– У меня трое богатых мурз, – отвечал Володыевский, – а один еще с лубенских времен. Я выпросил его однажды у князя Еремии. Его зовут Ага-бей, он, если придется, готов голову за меня сложить. Те двое – тоже надежные люди…

– А, – сказала Бася, – хотела бы я побрататься с самим ханом и освободить всех пленников!

– Он бы тоже не прочь, – сказал Заглоба, – но только неизвестно, чего бы он взамен потребовал от тебя!

– Позвольте, – сказал Володыевский, – посоветуемся, что нам делать. Вот слушайте! У меня есть известия из Каменца, что самое большее через две недели сюда приедет Петрович с большой партией. Он едет в Крым с выкупом за нескольких армянских купцов из Каменца, которые были ограблены при перемене хана и взяты в плен. То же случилось и с Сеферовичем, братом претора. Все это люди богатые, денег не пожалеют, и Петрович повезет большие деньги. Ему никакая опасность не грозит, потому что, во-первых, скоро зима и не время для набегов, а во-вторых, с ним едет Навираг, делегат эчмиадзинского[18 - Эчмиадзинский патриарх – т. е. католикос, глава армяно-грегорианской церкви.] патриарха, и еще двое анардратов из Кафы, у которых есть охранные грамоты от молодого хана. Я дам письма Петровичу и к резидентам Речи Посполитой, и к моим побратимам. Кроме того, вам известно, что у пана Рушица, рашковского коменданта, есть родственники в орде, которые, будучи похищены еще детьми, совсем отатарились и достигли высоких должностей. Эти готовы будут все перевернуть вверх дном, испробуют сначала переговоры, в случае упорства мурзы восстановят против него самого хана, а при случае так даже потихоньку свернут мурзе шею. Вот почему я надеюсь, что если пан Боский жив, то через несколько месяцев я его выручу, как мне это приказывает пан гетман и мой ближайший здесь начальник (тут Володыевский поклонился жене).

А ближайший начальник бросился тотчас обнимать маленького рыцаря. Пани Боская и ее дочь только складывали руки и благодарили Бога, что он послал их к таким сердечным людям. Обе они заметно повеселели.

– Если бы старый хан был жив, – сказал пан Ненашинец, – все уладилось бы еще легче, так как он был к нам очень расположен, а о молодом говорят совсем другое. Вот и эти армянские купцы, за которыми должен ехать пан Захарий Петрович, взяты в плен в самом Бахчисарае, уже в царствование молодого хана, и по его повелению.

– Изменится молодой, как изменился старый, который, прежде чем убедился в благородстве нашего народа, был злейшим врагом польского имени! – сказал Заглоба. – Я это лучше всех знаю, так как семь лет просидел у него в неволе.

Сказав это, Заглоба подсел к пани Боской.

– Пусть одно мое присутствие ободрит вас. Семь лет! Это не шутка, а все же я возвратился и столько этих собачьих сынов нарубил, что за каждый день неволи я по крайней мере двоих отправлял в ад, а на воскресенья и праздники, пожалуй, по три и по четыре придется! Вот как!

– Семь лет! – повторила со вздохом пани Боская.

– Умереть мне на этом месте, если я хоть один день прибавил. Семь лет я в самом ханском дворце просидел, – подтвердил Заглоба, таинственно подмигивая своим глазом. – И надо сказать вам, что этот молодой хан – это мой… Тут Заглоба стал шептать что-то на ухо пани Боской и вдруг разразился громким: «Ха, ха, ха!» и начал хлопать себя по коленам; наконец, увлекшись, он похлопал и пани Боскую и сказал:

– Хорошее было время! В молодости чуть выйдешь на площадь – вот и неприятель, и каждый день новая шалость! Ха, ха!

Степенная матрона очень смешалась и слегка отодвинулась от веселого рыцаря; молодые женщины потупили глаза, догадавшись сразу, что шалости, о которых говорит пан Заглоба, не совсем отвечают их врожденной скромности, тем более что офицеры громко расхохотались.

– Надо поскорее послать к пану Рущицу, – сказала Бася, – чтобы Петрович застал в Рашкове наши письма.

А пан Богуш ответил:

– Спешите с этим делом, пока зима: во-первых, зимой чамбулы не выходят, и дороги безопасны, а во-вторых, одному Богу известно, что может случиться весной.

– Были у пана гетмана какие-нибудь известия из Царьграда? – спросил Володыевский.

– Да, но об этом нам надо поговорить наедине. Верно одно, что с теми ротмистрами надо кончать поскорей! Когда вернется Меллехович? Многое зависит от него…