Пан Володыевский

А Бася на это:

– Ого! Я не боюсь! Ты сам говорил, что я саблей владею гораздо лучше Дяди Маковецкого, – никто со мной не сладит.

– Смотри, поводья держи покрепче, – вставил пан Заглоба. – У них свои приемы, и может случиться так: ты за ним гонишься, а он вдруг повернет, осадит коня, и, прежде чем ты пролетишь, он тебя ударит. Опытный солдат никогда не распускает поводья и только по мере надобности выпускает коня.

– И сабли никогда не надо поднимать слишком высоко, тогда легче нанести удар, – сказал пан Мушальский.

– Я буду при ней на всякий случай, – ответил маленький рыцарь. – Видишь ли, в битве вся трудность в том, что надо обо всем помнить: и о коне, и о неприятеле, и о поводьях, и о сабле, и об ударе – обо всем сразу. Кто привыкнет, у того все уже делается само собой, но сначала самые знаменитые рубаки бывают неловки, и тогда любой заморыш, если только он поопытнее, может выбить из седла. Вот почему я буду возле тебя.

– Но только не выручай меня и людям прикажи не выручать без нужды.

– Ну, ну, мы еще посмотрим, хватит ли у тебя храбрости, когда дело до битвы дойдет, – сказал, улыбаясь, маленький рыцарь.

– И не схватишь ли ты кого-нибудь из нас за полу, – закончил пан Заглоба.

– Увидим! – сказала Бася с негодованием.

Разговаривая так, они въехали на урочище, местами покрытое зарослями. До рассвета было уже недалеко, но стало темнее – зашла луна. От земли стал подниматься легкий туман и заслонять отдаленные предметы. В этом тумане и мраке маячившие вдали заросли принимали в возбужденном воображении Баси образы живых существ. Не раз казалось ей, что она ясно видит лошадей и людей.

– Михал, что это такое? – спросила она шепотом, указывая на что-то темневшее вдали.

– Ничего, кусты.

– Я думала, всадники. Мы скоро доедем?

– Через какие-нибудь полтора часа начнется.

– Ха!

– Ты боишься?

– Нет, но у меня сердце бьется от нетерпения. Чего же мне бояться? Нисколько! Посмотри, какой иней… Видно, хоть и темно.

Они подъехали к той части степи, где длинные сухие стебли бурьяна были покрыты инеем. Пан Володыевский поглядел на них и сказал:

– Здесь Мотовило проходил. Не далее как в полумиле он должен лежать в засаде. Уже светает!

И действительно, стало светать. Мгла редела. Небо и земля серели, воздух бледнел, верхушки деревьев и зарослей подернулись серебром. Кочки вдали стали явственнее, точно кто-то снимал с них завесу.

Вдруг из-за ближайшего куста выехал всадник.

– Пана Мотовилы? – спросил Володыевский, когда казак осадил перед ним коня.

– Точно так, ваша милость.

– Что слышно?

– Перешли Сиротский Брод, потом пошли на рев волов к Калусику. Волов захватили и стоят на Юровом поле.

– Где пан Мотовило?

– Залег под холмом, а пан Меллехович со стороны Калусика. Где другие отряды, – не знаю.

– Хорошо, – сказал Володыевский, – я знаю. Трогай к пану Мотовиле и вели замыкать круг. Пусть он пошлет несколько человек поодиночке на полдороги от пана Меллеховича. Трогай.

Казак приник к седлу, помчался и скоро скрылся из глаз. А они поехали дальше еще тише, еще осторожнее… Между тем совсем уже рассвело. Туман, который на рассвете поднялся над землей, теперь уже совсем спустился книзу, а на восточной стороне неба появилась длинная, блестящая полоса, которая стала окрашивать своим розоватым цветом воздушные выси, склоны далеких оврагов и верхушки деревьев.

Вдруг до слуха всадников со стороны Днестра долетело беспорядочное карканье, и вскоре над их головами появилась огромная стая воронов, летевших навстречу заре. Отдельные птицы отрывались от стаи и, вместо того, чтобы лететь вперед, начинали кружить над степью, как делают коршуны и ястребы, когда завидят добычу. Пан Заглоба поднял саблю кверху и, острием указав на воронов, сказал Басе:

– Подивись смышлености этих птиц. Чуть где-нибудь быть битве, они слетаются со всех сторон, точно кто-нибудь из мешка их высыпал. Когда идет одно войско или встречаются два союзных, этого никогда не бывает. Так эти птицы умеют отгадывать намерения людей, хотя никто им этого не объявляет. Одним нюхом этого объяснить нельзя, а потому ты можешь удивляться.

Между тем птицы, каркая все громче, значительно приблизились; тогда пан Мушальский обратился к маленькому рыцарю и сказал, ударяя ладонью по луку:

– Пан комендант, не разрешите ли снять одного из них на забаву пани комендантше? Шума ведь не будет.

– Снимайте хоть двух, – ответил Володыевский, зная, что у старого солдата есть слабость хвастать своей меткой стрельбой.

И вот несравненный лучник протянул руку за спину, достал стрелу, положил ее на тетиву и, подняв голову и лук кверху, стал выжидать. Стая была все ближе. Все остановили лошадей и с любопытством смотрели вверх. Вдруг раздался жалобный стон тетивы, похожий на крик ласточки, и взвившаяся стрела исчезла над стаей.

С минуту можно было думать, что пан Мушальский промахнулся, но вот одна птица, перекувыркнувшись в воздухе, стала опускаться прямо над головами всадников, потом, продолжая кувыркаться, стала падать все быстрее и быстрее, с распростертыми крыльями, как лист, сопротивляющийся воздуху.

Минуту спустя она упала в нескольких шагах от лошади Баси. Стрела пронзила ее и вышла наружу.

– На счастье, – сказал пан Мушальский, отвесив Басе поклон. – Я издали буду наблюдать за вами, благодетельница, и в случае надобности опять пущу стрелу, даст Бог, счастливо! Хоть она и прозвенит у вашего уха, но ручаюсь, что не ранит.

– Не хотела бы я быть татарином, в которого вы будете целиться! – заметила Бася.

Дальнейший разговор прервал Володыевский; он указал на большой холм, находившийся в нескольких саженях от них, и сказал:

– Мы там остановимся…

Они тронулись рысью; доехав до середины холма, маленький рыцарь приказал убавить шагу, наконец, недалеко от вершины он остановил лошадей.

– Мы не поднимемся на самую вершину, – сказал он, – в такое ясное утро нас могут увидеть; мы спешимся и подойдем к краю так, чтобы наши головы не очень выставлялись.

Сказав это, он соскочил с лошади, а за ним Бася, пан Мушальский и другие. Драгуны, держа лошадей в поводу, остались внизу, а Володыевский с остальными подошел к месту, где холм почти отвесной стеной спускался вниз. У подножия этой стены вышиной в несколько десятков аршин росли густой, узкой полосой кустарники, далее тянулась низкая степь, которая с возвышенности открывалась на огромное расстояние.

Равнина эта, перерезанная небольшим ручьем, стремившимся в сторону Калусика, была, как и подножие скалы, покрыта зарослями. Над самой густой чащей зарослей поднимались к небу струйки дыма.

– Видишь, – сказал Басе Володыевский, – это неприятель там притаился.

– Вижу дым, но не вижу ни людей, ни лошадей, – отвечала Бася с бьющимся сердцем.

– Потому что их закрывают заросли, но опытный глаз их разглядит. Вот там, смотри: две, три, четыре, целая кучка лошадей; одна пегая, другая совсем белая, а отсюда она кажется голубой.

– Мы к ним скоро подъедем?

– Их погонят сюда на нас, но времени еще много: до тех кустарников будет с четверть мили.