–Весьма лестно…
–Извини, родная, но я годами общаюсь с матроснёй, что выросла в подворотне. Другого языка они не понимают. Я стал грубым, несдержанным морским волком. Злых больше уважают.
Наяда задумчиво кивала. «Полудохлая акула» – это меткое определение всё ещё звучало в её ушах. «Он прав: я не живу полнокровно, а полудохло существую, в то же время агрессивно настроена против всех, готовая цапнуть любого, кто подойдёт ближе»,– думала она.
Орин потянул женщин в столовую пробовать ананас. Обе хвалили изысканный вкус фрукта, съели по нескольку кусков. Затем Наяда и Лэсли скорчили удивлённые гримасы – у них заболели языки. Капитан от души хохотал.
–Где Норман?– спросил он.
Сестра безразлично доложила:
–Ты найдёшь его в бордели или в кабаке.
–Был бы жив папа, он бы так отвратительно себя не вёл,– вздохнул молодой человек.
–Да, возможно он продолжал бы врать и лицемерить, и бегал бы к весёлым куртизанкам втихаря,– пожала плечами Наяда.
Филдинг сменил тему разговора, засыпав слушательниц рассказами о дальних странах и островах.
Когда же Норман появился на пороге дома, его ждал суровый шурин.
–Ты что творишь?– с вызовом вопрошал капитан у мужа сестры.
–Разве тебе не видно, как ярко я живу? Пью виски, трачу деньги, имею кучу женщин! А ты предлагаешь мне стать скупердяем, трезвенником и евнухом?
–Мне кажется: Вы игнорируете мою сестру.
–Молчи, сопляк, у нас дивные, чистые отношения.
–Вы говорите со мной невежливо и неучтиво.
–Не лезь в наши семейные дела: с госпожой баронессой Сэндлер я разберусь сам.
–Я тоже член семьи.
–Пижон и зануда.
У Орина округлились глаза от возмущения: Норман от выпитого вина совсем распустился!
–Значит, в Ваших глазах, я – пижон и зануда?
–Это самая скромная оценка, сэр. На самом деле Вы гораздо хуже. Просто моя природная скромность не даёт мне широко раскрыть Вашу поганую сущность.
–А наш душечка-Норман, надо полагать, скромный ангел, который мучается от людской злобы, находясь среди нас!
–Примерно так и обстоят дела.
–Ты же обещал не огорчать сестру!
–Моя сестра – Иллария, и её я никогда не обижаю.
–Гад!
И Филдинг ударил зятя кулаком в подбородок. Норман отлетел к стене и потирал ушибленное место.
На лестнице взвизгнула Наяда, что подслушивала их разговор:
–Что ты делаешь, Орин?! Ему же больно!
–Жена, скажи, что ненавидишь меня – и я уйду,– обещал Сэндлер.
–Скажи, сестра, все знают, что каждое твоё слово – истина! Можно ли дальше терпеть этого прохвоста!
Но женщину взял испуг: муж уйдёт навсегда? Что же будут злословить в Свете про неё?
Наяда закрыла глаза и сказала:
–Я ненавижу…вино в тебе! Этот бес меняет твою личность, заставляет куролесить.
То, что муж избегает её, Лэсли даже не удивило: сказавшись на дикую усталость Орин ушёл спать в свою спальню.
А утром за завтраком капитана не оказалось за столом.
На немые вопросы домашних Лэсли наигранно отвечала:
–Сказал, что дела в конторе Росса…Как обидно чувствовать себя дурой, которую водят за нос, наставляя рога прямо на глазах бессовестно и самодовольно. Так опустить моё достоинство человека в глазах общества! И самому унизиться до животного…какой он подлый и мерзкий – мой муж.
Вся эта тирада говорилась для Наяды. Та прятала глаза и не знала чем возразить. Норман подмигнул любовнице: молодец, так их!
А вслух ехидно заметил:
–Учил меня жить, а сам бежит не в бордель, как остальные аристократы, а к замужней даме! Правду говорят: в чужом глазу соринку видят, а в своём бревна не замечают!
–Похоже, эта итальянка заколдовала парня,– заохала старая служанка Джоанна.
Лэсли, изображая истерику, убежала в слезах.
–Ревнует – значит, любит,– рассеянно проговорила Наяда.
Муж, искусно орудуя вилкой, тут же опроверг это заявление:
–А я думаю: ревность – не любовь. Представь: древние племенное общество. Женская особь зависит от мужчины-охотника. И вдруг её благодетель приводит завоёванную или похищенную женщину из чужого племени, и все привилегии и лакомые кусочки отдаются новенькой пассии. Разве первая жена не будет пытаться избавиться от соперницы?
–Ты видишь ревность однобоко. Больно делить любимого человека с кем-либо. Ужасно даже думать, что тот, кого любишь, целует и шепчет слова любви другой.
Норман встал из-за стола, и, не глядя в глаза жены, покинул столовую.
Та заплакала.