Затем, следя, как пламенеют звезды,
Томлюсь в слезах, пока не придет день.
Приходит вечер, гаснет ясный день:
У нас тут сумерки; у них – заря.
В раздумье я гляжу на злые звезды:
От них мой мозг – из мыслящей земли, –
И проклинаю день, как свидел солнце,
От коего мне жизнь как темный лес.
Не порождал такой зверюги лес,
Ни ночи глубина, ни хмурый день:
Я плачу от нее в ночи, при солнце,
Ни сон не лечит боли, ни заря.
Пускай я, смертный, создан из земли,
Но в грудь мою желанье влили звезды.
Пред тем, как мне уйти туда, где звезды,
Иль пасть, любовным стоном полня лес, —
Чтоб кинуть плоть добычею земли, –
Услышать бы мне «да» от той, что в день
Один способна годы подарить: заря
Такая мне бы возвестила солнце.
С ней был бы я, едва погаснет солнце,
И нас никто б не видел – только звезды!
И вечно – ночь, и никогда – заря!
И в лавровый бы не спешила лес,
Страшась моих объятий, как в тот день,
Когда взросла пред Фебом из земли…
Ах, мне уделом – гроб: рубите лес!
Скорее днем проглянут в небе звезды,
Чем в сумерки души вперится солнце.
XXIII. Nel dolce tempo de la prima etade
В юном сердце по весне
Появился кукушонок
На погибель на мою –
Оттого мой голос звонок:
Так спою, как было мне
Мыкать вольницу свою
В безамуровом раю,
Как Амур потом взбесился
И обидел наглеца, –
Мало, впрочем, кто избавлен от подобного конца!
Всяк об этом относился,
Всех тошнит от строк любви, –
Я же – вздохи изрыгаю:
Эти – подлинней, чем те!
Что забуду в простоте –
Все по струпьям прочитаю!
А не то – душа в крови,
Так что фельдшера зови;
Я себя подчас не помню –
Воздух воплями оскомню.