Вступают, их же в пепел обращает
Светильник, чем, по долгу, просвещает, –
Я с ними, с третьими, я им не враг:
Зане блистанье мной невыносимо
Той женщины, от коей мне не сбечь
Ни в нощи тень, ни в нору не залечь.
С глазами красными, как бы от дыма, –
Не волен я за ней стопы не влечь –
Чтоб кучкой пепла стать необратимо.
XX. Vergognando talor ch’ancor si taccia
Стыдясь того, что до сих пор не смог,
Сударыня, в стихах ваш блеск прославить, –
Могу вас тем хотя бы позабавить,
Что никакой иной меня не влек.
А этот труд для рук моих жесток:
Писать – еще б полдела, дело – править,
И стоит мне объем работ представить,
Как страх меня берет под локоток.
Ловлю себя на том, что отверзаю
Подчас уста, но голос с них нейдет,
А гнать его чрез силу не дерзаю.
Рука, пожалуй, стих писать пойдет,
Да вдруг замрет – и вон перо бросаю:
Еще атака, захлебнулась, вот!
XXI. Mille fiate o dolce mia guerrera
О милый враг мой, верных сотню раз,
Пытаясь с вами честно замириться,
Я сердце вам сдавал, но вы, царица,
Сей низменный трофей гоняли с глаз.
Меж тем оно, опальное у вас,
Могло б найти еще пред кем раскрыться…
Но я ведь тоже не могу прельститься
Твердыней, что без боя вам сдалась, –
А по сему вам шлю его обратно:
Дадите ли убежище ему?
Нет, вновь прогнали с глаз – и так стократно.
Тем бой сбиваем сердцу моему
Мы оба, но вы больше, потому
Что любит вас – как вам ни неприятно!
XXII. A qualunque animale alberga in terra
Любого обитателя земли,
Опричь тех, коим ненавистно солнце,
К трудам зовет, забрезжив, новый день.
Но только небо зажигает звезды,
Всяк возвращается: кто в дом, кто в лес, –
Вздремнуть, покамест не горит заря.
А я, как только вспыхнула заря,
Прогнавши мрак кружить вокруг земли
И полня щебетом и звоном лес, –
Мне воздыханий не унять при солнце.