Амарант. История жеребенка

– Марик! – между деревьями возникла Зануда с Кульком на руках, за ней шёл Кормилец. Жеребёнок бросил взгляд на кобылу (та дремала в середине левады) и направился к Зануде. Сегодня она была ему особенно дорога – хотя бы потому, что была хорошо знакомым ему существом.

– Как ты? Обжился немного? – Зануда почесала ему лоб. – С Вероной не ругаетесь?

Марик шумно выдохнул воздух и помотал головой.

– Пойдём гулять! – предложила Зануда, выводя его из левады. – Ты ведь ещё не видел здешнего леса!

– Ты теперь один, – Кулёк протянул руку и дотронулся до него.

У Марика внезапно сдавило горло. Он кивнул, стараясь не вдумываться в страшный смысл сказанных слов.

– Не бойся! Я же твой друг!

– Друг. ДругНикита, – тихо ответил Марик. – Я помню. Спасибо.

Ребёнок улыбнулся. Зануда, передав Кормильцу корду, подхватила его на руки, и они двинулись вперёд. Оглянувшись, Марик поймал задумчивый взгляд Вероны.

В лесу было сумрачно: ветви елей склонялись прямо над тропинкой. На ландышах, перистых папоротниках и черничнике скакали солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев. Под ногами весело шуршали иголки и прошлогодние пустые шишки. Дорожка побежала в гору, повернула раз или два, и они оказались на высоком крутом берегу небольшой речушки, с журчанием бегущей по камням на дне оврага. Длинные тёмные водоросли прихотливо извивались, следуя за течением и досадуя на корни, удерживавшие их на месте. В искрившейся прозрачной воде был виден каждый камушек, каждая ракушка на дне.

От берега отделился зелёный островок и поплыл по течению. За ним ещё один, и ещё. На островках сидели крошечные пушистые шарики и ловко орудовали шестами, выгребая на середину реки. Некоторые суетились, попискивали и, отчего-то волнуясь, метались туда-сюда. Марик разглядывал их, пока Кормилец не ушёл далеко вперёд, натянув корду. Последний раз взглянув на удивительную флотилию, Марик бросился догонять людей.

В глаза ударило солнце, лес расступился, и они оказались на примостившейся на берегу небольшой солнечной полянке. Её пересекала прямая, как стрела, просека, терявшаяся где-то в чаще. К речушке, прыгая по песчаным ухабам, спускалась пологая тропка. Зануда с Кормильцем безмятежно развалились на траве, ДругНикита ползал рядом, охотясь за лимонно-жёлтыми бабочками. Марик неспешно бродил вокруг, выбирая из травы нежные листики клевера. Зануда посматривала на речушку, словно прикидывая, как быстро удастся затащить в неё Марика.

– А давай попробуем, – поднялся Кормилец, угадав её мысли. – Хоть копыта помочит…

Марик поспешно набил рот травой. Солнце палило нещадно, и он охотно направился к воде вслед за Кормильцем.

Спустившись по осыпавшемуся под копытами песку, Марик потянулся к воде, но вспомнил, что забыл шаги приветствия для водяного. Три шага назад, два влево… Или вправо? И голову опустить… Или поднять? Марик неуверенно топтался на песке, лихорадочно вспоминая. Повеяло холодом, но он не обратил на это внимания. Два шага влево, три вправо и один вперёд? Или три шага вправо, три влево и два вперёд? Или… Марик нетерпеливо отмахнулся от натягивавшего верёвку Кормильца, поднял взгляд и обомлел.

Из реки медленно, совершенно бесшумно поднимался громадный конеед. Вода стекала с его гладкого блестящего туловища упругими струями, бурлила, разбрызгивая пену. Конеед поднимался всё выше, пока, наконец, не застыл в воздухе над головой жеребёнка.

– Марик, ну пойдем же! – Кормилец натянул корду сильнее. Жеребёнок поднялся на дыбы и отпрыгнул назад, храпя и не спуская глаз с конееда. Тот медленно развёл кожистые крылья, и Марик увидел, как сгустился над ним клубящийся страх.

Жеребёнок отчаянно прыгнул в сторону, но Кормилец удержал его, ругаясь из-за обожжённых верёвкой ладоней. Марик замер, не в силах оторвать взгляда от жёлтых глаз конееда. А тот вдруг открыл широкий, усеянный острыми зубами рот и свистящим шёпотом произнес:

– Умира-а-ает. Твой друг умира-а-ает. Ты брос-с-сил, брос-с-сил его, брос-с-сил!! И теперь он умрёт, умрё-ё-ёт!!!

Марик, обезумев, заметался на корде. Конеед подплыл к нему, заглянул прямо в глаза и проскрежетал:

– Беги-и-и, беги-и-и, а я полечу с-с-сле-е-едом! Я выпью, выпью твой с-с-страх…

Марик рванулся изо всех сил. Корда натянулась струной, карабин, жалобно звякнув, сломался, и Марик, не до конца сознавая, что происходит, помчался что было сил по уходившей в лес просеке.

Вперёд! Вперёд, к Каю! К Каю! Эта мысль подстёгивала его не хуже конееда, скользившего за ним по воздуху. Встречный ветер до слёз резал глаза, и Марик практически не различал дороги.

Он слышал за спиной сиплое дыхание и зловещее хлопанье крыльев. Вперёд, вперёд! Копыта отбивали ритм вместе с бешено колотившимся сердцем.

Внезапно просека оборвалась, и жеребёнок очутился на дороге, за которой виднелись заборы и крыши домов. Из-за поворота, ослепив его фарами, выскочил грузовик и оглушительно загудел. Марик, собрав последние силы, прыгнул, едва успев проскользнуть перед ним, оступился на обочине, упал и покатился кубарем, обдирая о гравий кожу. Где-то вдалеке бесконечно долго висел в неподвижном воздухе автомобильный гудок, резал уши визг тормозов, пугали хлопанье крыльев, скрежет когтей, шипение, свист и карканье. Стиснув зубы, Марик поднялся и, стараясь не обращать внимания на саднящую боль, побежал дальше.

…Очнулся он в узком, зажатом меж двух высоких каменных стен переулке. Копыта гудели, всё тело ломило. Пот лил с него ручьями, грудь и бока покрылись хлопьями пены. Марик тяжело дышал, жадно хватая каждый глоток воздуха. Опухший и шершавый язык с трудом ворочался, отказываясь облизывать пересохшие губы.

Пошатываясь, Марик сделал несколько шагов, но тут же в изнеможении привалился к стене. Простояв какое-то время и с трудом выровняв дыхание, он медленно побрёл вперёд, понимая, что произошло ужасное и непоправимое – он заблудился.

Марик прикрыл глаза и повёл носом, пытаясь выбрать нужное направление. Нос различал дух горячего асфальта, пыли, бензина, хлеба и множество других незнакомых жеребёнку запахов.

Переулок, петляя, вывел его на небольшую площадь, окружённую домами. От неё все стороны разбегались дорожки, и Марик в нерешительности остановился.

– Лошадь! Ло-о-о-ошадь!

– Нет, это пони! Видишь, какой маленький!

Марик вздрогнул и оглянулся. Стайка загорелых ребятишек самого разного возраста с любопытством разглядывала его, будто диковину. Проходившие мимо взрослые люди окидывали его удивлёнными взглядами, но тотчас отворачивались.

– Наверное, он голодный… – маленькая белобрысая девчушка принялась рвать крупные одуванчики, в изобилии росшие по обочинам дороги. – На! На! – она опасливо шагнула к Марику и вытянула руку, сжимавшую пыльные зелёные листья. Марик переступил с ноги на ногу, но приблизиться не решился.

– Счас… счас я его вам поймаю, – к детям подковылял старик с кустистой бородой, из которой торчал какой-то мусор. – Счас…

Он поддёрнул болтавшиеся на тощих ногах брюки, наклонился вперёд, нелепо прогнувшись в пояснице и, вытянув правую руку, медленно пошёл к Марику, потирая грязными пальцами и приговаривая: «Ку-у-уть! Ку-у-уть! Куть-куть-куть-куть-куть…» Марик в ужасе отпрянул от старика и прыгнул на одну из дорожек, едва успев увернуться от шедшей по ней старушки. Та остановилась и, размахивая пустым бидоном, принялась что-то громко кричать вслед жеребёнку. Дети засмеялись и заулюлюкали, старуха погрозила им сухим кулачком и, продолжая сердито ругаться себе под нос, поспешила уйти.

Марик рысил по узкой тропинке меж высоких, мощных зарослей крапивы. Повсюду высились заборы, за которыми ничего нельзя было разглядеть. Налетевший ветерок взволновал крапивное море и донёс до Марика упоительный аромат хлеба. Жеребёнок вспомнил, что Зануда часто угощала его сухарями, и в животе заурчало. Пожевав и выплюнув лист крапивы, Марик повернулся, принюхался и, сминая грудью жёсткие стебли, свернул с тропинки в щель между заборами. Пробравшись сквозь сваленный в кучу строительный мусор, он вышел к приземистому дому, из открытых дверей которого доносился хлебный дух. Марик сглотнул слюну.

– Лошадь! Смотрите! Смотрите, лошадь!

Марик вздрогнул. Он не понимал, почему все обращают на него столько внимания. Ведь когда к ним в леваду заходил кто-нибудь из людей, лошади не кричали на всю округу: «Человек! Смотрите, человек!»

– Кобыла это, – понимающе кивнул мужчина в шляпе и тёмных очках, тащивший авоську с картошкой. – Я по цвету вижу, – заявил он своей спутнице. Та равнодушно, не поворачивая головы, кивнула.

Марик, проводив их взглядом, подошёл к открытым дверям и аккуратно заглянул внутрь. В середине чистенькой комнаты находился широкий стол, на котором высилась аккуратно сложенная горка из пышных золотисто-румяных батонов, стояли рядками бородинские буханки, подставив свои чёрные, щедро посыпанные кориандром спинки под падавшие из окна солнечные лучики.

Тут же пристроились сахарные сухарики, сахарные сухарики с изюмом, сахарные сухарики с орешками, маковые сушки, солёные сушки, крупные сушки и сушки-малютки. Чуть дальше пирамидками были уложены яблоки и груши, за ними покоилась мытая и немытая морковка. Остальное пространство было завалено коробочками с кубиками сахара и разными пёстрыми пакетами, которых Марик прежде не встречал. У дальней стены стояла высокая рыжеволосая женщина. Она что-то громко говорила, глядя в окно и держа у уха телефон.

Марик опустил голову и облизнулся, стараясь быть вежливым в чужом доме. Женщина не отреагировала – похоже, она его не заметила.

Жеребёнок, задыхаясь от восхищения, направился к хлебу. Дрожа, Марик потянулся к ближайшему батону и откусил кусочек. Хлеб был мягкий, нежный, невероятно душистый, с плотной хрустящей корочкой.

Блаженство прервал визг, от которого в окне задрожали стёкла. Вопила женщина, уставившись на Марика и раскрыв крупный, ярко накрашенный рот.

– Ворюга! – она задохнулась от ярости и побагровела. – Брысь!

Марик отпрыгнул от прилавка и в недоумении уставился на женщину. А та, сняв с полки какую-то бутыль и зажав её в полной руке с ярко-красными ногтями, замахнулась на жеребёнка:

– Брысь! Брысь отсюда!

Поджав хвост и оскальзываясь на полу, Марик неуклюже развернулся и опрометью вылетел на улицу.

– Мама! Мама, смотри, он потерялся! Давай возьмём его себе! Ну пожалуйста!

– Не говори глупостей, он дикий или вообще бешеный, – мать отдёрнула девочку от Марика и повела прочь. Та повернулась и, не глядя, куда ступает, махала рукой, не спуская глаз с жеребёнка.