Амарант. История жеребенка

Марик вздохнул. Перспективы, обрисованные Каем, были, конечно, радужными, но маловероятными. Он побрёл по леваде, тихо ступая по нагретой солнцем земле. Если его выгонят, куда он пойдёт? Может, надо было оставить конееда там, отчаянно цеплявшимся за рвущийся на ветру пакет? Марик содрогнулся, вспоминая холодный ужас, притаившийся на дне оврага. Нет, он бы так точно не смог!

Весь в раздумьях, он подошёл к краю левады и остановился около маленького мутного прудика. Из воды на него посмотрел худенький взъерошенный жеребёнок с отливающей медью шкуркой и чёрной спутанной гривой. Марик снова вздохнул и побрёл прочь.

Вечером, заходя в конюшню вместе с конюхом, друзья специально замедлили шаги, чтобы заглянуть в амуничник. Там, среди стопок попон, мотков верёвок и ящиков с щётками, висел Занудин хлыстик. Хлыстик как хлыстик, если бы не привязанный к нему пакет и не конеед, тихо посапывающий на этом самом пакете.

Марик вздрогнул и отскочил. Конеед сладко потянулся, заурчал и снова засопел.

На сердце было тяжко. Нехотя перебирая губами сытный ужин, жеребёнок пытался сообразить, что же ему делать с конеедом. Пройдёт день-два, и все лошади узнают о том, кого Зануда по вине Марика притащила в конюшню. Он опасливо покосился на соседку Мышку, но та, судя по всему, пока ничего не заподозрила.

– Бдзынь! – Кай подал условный знак, слегка прикусив железную решётку. Марик снова бросил взгляд на Мышку (та уже покончила с ужином и приступила к сену) и с самым незаинтересованным видом подошёл к стене, разделявшей жеребячьи денники. Делая вид, что выбирает из сена травинки повкуснее, он направил уши в сторону друга. Тот быстро прошептал:

– Мы подождём, пока все уснут. Потом выберемся из денников, прокрадёмся в амуничник, достанем пакет и выпустим конееда на свободу!

– А как мы откроем конюшню? Её закрывают на ночь на замок… – мрачно ответил Марик.

– Окна! – воскликнул Кай, задумавшись на мгновение.

Да, сейчас тепло, и все окна открыты настежь! Если ухитриться выбросить туда злосчастный пакет, все горести останутся позади! Марик просиял и с удвоенным усердием принялся за сено.

На землю мягко опускались сумерки. В окно ворвался лёгкий ветерок, разносящий с собой повсюду пряные запахи весны. У жеребёнка слипались глаза, но он старательно боролся со сном, выбирая самые неудобные позы.

Над облаками поднялась полная луна, заглянула в окно конюшни, словно проверяя, спят ли лошади. Марик на всякий случай крепко зажмурил глаза. Луна поверила и поднялась ещё выше, залив землю сказочным серебристым светом, сделав тени глубже и мрачнее.

– Пора!

Марик открыл глаза и увидел, как встаёт Кай. В гриве и хвосте у него запутались стружки. Марик аккуратно поднялся, стараясь не шуметь.

Кай принялся раскачивать дверь, прерываясь каждый раз, как слышался какой-то звук. Спустя несколько минут задвижка поддалась, и он аккуратно вышел в проход конюшни. Снаружи открыть дверь денника Марика не составляло труда. Почти не дыша, жеребята прокрались к амуничнику. Им повезло – дверь была приоткрыта, и они быстро проскочили внутрь тесной комнаты.

Света было мало – углы, где хранились попоны, совсем утонули во мраке.

– Он должен быть где-то здесь, – Кай внимательно обнюхивал висящие на стенке хлыстики. – Да! Вот!

Жеребята уставились на висящий в сторонке хлыст с пакетом, на котором сладко сопел конеед. Храбрость стремительно убывала, идея с окном уже не казалась такой уж хорошей.

Аккуратно подцепив хлыст зубами, Марик сбросил его на пол. Конеед встрепенулся и зашипел. Жеребята в страхе отступили в тёмный угол, уткнувшись задами в попоны.

– Приш-ш-ш-шёл избавиться от меня?

– Нет! То есть да, – смущённо пролепетал Марик. – Меня выгонят, когда узнают, что я тебя спас.

– Спас-с-с, да-а-а. Я погиб бы в овраге.

– А что там? – любопытный Кай придвинулся ближе к конееду.

– С-с-страх! Ужас-с, з-злоба, завис-с-сть, ненавис-с-сть! Люди, испытывая с-с-сильные чувства, выпускают их на волю. Все они с-с-скапливаются в болотах, оврагах, пещерах… Бурлят там, кипят, губят вс-с-сё живое вокруг! Этими чувствами питатьс-с-ся нельзя. Приблизишьс-с-ся к ним – не останется в тебе ни радос-с-сти, ни любви, ни с-с-счастья. Конееды поглощают только с-с-страх, не дают ему утекать в такие мес-ста.

– Но вы же сами страх и вызываете! Если бы не было конеедов, мы бы вообще ничего не боялись!

– Боялис-с-сь бы… Невозможно жить без с-с-траха. Важно лишь то, что его можно побороть, не выпустить наружу. Как и остальное…

– Значит, вы не даете страхам выбираться наружу? Учите нас побеждать их и, если не получается, просто поглощаете те, что выбрались?

Конеед кивнул.

– А люди? Их страхи вы тоже едите?

– Лю-юди-и, – конеед, кажется, хотел рассмеяться, но его смех зазвучал, как кашель. – Нет, их с-с-страхи есть нельзя. Они сильные, мощные, но не чис-стые. Люди редко боятс-с-я по-настоящему. Их с-с-страхи надуманные.

Марик ничего не понял из этого объяснения. Правда, когда речь заходила о людях, ему редко удавалось что-то понять, не нажив себе головной боли.

– А радость? Её тоже кто-то ест? – жеребёнок изо всех сил пытался не бояться, хотя мороз пробирал его до костей, едва он представлял себе бурлящий чернотой овраг.

– Нет, – конеед изобразил какое-то подобие ухмылки. – Зачем её поглощать и прятать? Чем больше радос-с-сти сможешь выпустить в мир, тем лучше. Она совсем другая – лёгкая и невесомая. С-с-стелется над полями, поднимается на горные пики, резвится в вершинах сосен, играет в морской пене. Её больше, чем ненависти и злости.

Конеед умолк, задумчиво уставившись в потолок.

– Ты уйдёшь? – Марик почесал нос.

– Не сейчас. Я слаб, этот овраг едва не выпил из меня все с-с-силы…

– Но… другие лошади…

– Они не увидят. Только вы двое. И тот, кому вы про меня расскажете.

Марик с сомнением оглянулся на Кая. Тот кивнул. В комнату прокрался серый вязкий рассвет, смыв густые чёрные тени. Марик поднял зубами хлыст и аккуратно положил его на стопку попон – конееду на них наверняка будет мягче.

Жеребята едва успели юркнуть в денники, как по конюшне разнеслось громыханье вёдер. Завтрак!

– Ну и помятый у вас вид, ребята! – удивился конюх, насыпая в кормушки овёс. – Будто ночь не спали!

Он взялся за дверь денника и обмер, увидев задвижку.

– Вот я растяпа! Двери не закрыл!

Глава 9, в которой Марик погружается в воду, беседует с водяным и любуется закатом

Конеед сдержал своё слово. Никто, кроме Кая и Марика, о нём не узнал. Как ему удавалось оставаться невидимым для остальных лошадей, жеребятам было непонятно, но зато уж им-то доставалось сполна!

Конеед возникал внезапно в самых неподходящих местах. С завыванием выпрыгивал из кипы сена во время обеда, обрушивался на спину с веток во время послеобеденного сна, плескался в бочке с водой! Жеребята пугались, раздували ноздри, храпели и прядали ушами. Они вздрагивали при малейшем шорохе ветра или скрипе ветки на ветру.

На конюшню обрушилась невероятная жара. Воздух тяжёлым маревом наваливался на землю. Оглушительно стрекотали кузнечики и квакали лягушки – казалось, это были единственные существа, которые сохранили способность издавать звуки, несмотря на палящие лучи солнца. Пыльная трава, вялая листва, даже безразличные камни – и те молили небо о дожде, но на ярко-синем куполе не было заметно ни облачка.

Утомлённые потные лошади замерли в леваде. Тунгус укрылся в сомнительной тени обглоданных ив. Неподалёку от него Манёвр лениво оглядывал табун сквозь ресницы. Заяц с Эклером тоскливо посматривали на небо, словно надеясь увидеть вместо режущего глаза солнца свинцовую грозовую тучу. Кай распластался в пыли, закрыв глаза. Его чёрная шерсть выгорела до красновато-бурого цвета, и теперь он почти сливался с землёй. Блестящая шкурка Марика казалась ему душной и тесной, каждый слипшийся от пота волосок раздражал его, и жеребёнок втайне мечтал стать таким же лысым, как Зануда. Неподвижный воздух навевал на него дремоту, глаза закрывались сами собой.

Марик плавно подогнул передние ноги и опустил голову на пыльную землю рядом с Каем. Тот, нехотя приоткрыв глаз, лишь дёрнул ухом и ничего не сказал.

– Хлоп!