Из невозвратной стороны

Назовём сборник так:

«Треугольная пена кружев-труселей».

И было непонятно, то ли снять трусики, то ли издать «Треугольные трусики».

– Я помогу тебе вступить в Союз поэтов. Мы и там будем рядом. Вспомни, как у нашего Всё с Керн было… Это сама поэзия в высочайшем проявлении жизни.

Он всё старался снять трусики, потел, но у него не получалось. И он попытался перекусить резинку зубами.

– От вас пахнет, – сказала я.

Сознание возвращалось ко мне поэзией!

– Как точно вы подметили, – сказал он.

Но от него просто пахло. Как в метро в часы пик.

А на кончике носа висела капелька и блестела. Я наконец поняла, что он хочет.

– Впервые классику, поэту, я на диване рада дать, – прошептала я ему на ухо.

Хресть по роже! И рассекла её поэтическими перстнями с каменьями девятнадцатого века.

Пригодились, помогли не замараться.

Пролилась кровь.

Я вскочила и рванулась к двери, но упала – спущенные трусики мешали.

Я сняла их и швырнула на окровавленную рожу. И заморское чудо покраснело от стыда и крови.

Он не двигался.

Прям как на дуэли сражённый. Такие теперь дуэли.

Я шла по улице и бормотала: «Увижу ль снова ваши сени, Сады поэзии святой?! Увижу ль вас, её светила?»

А ведь сама из садов сбежала, оставив божественные кружева. Все обращали на меня внимание, так мне казалось.

И всё время оправляла подол и держала корзиночку с пирожками ниже живота. Я думала, что все видят, что я без «ничего».

Мне было… Не передать, как мне было.

У меня цвет лица был зеленоватый от мысли: все видят, что внизу. Вернее, ничего. И все видят. А если нет, то что тогда так пялятся? И я искала магазин, где можно купить и закрыть это «ничего».

Не находила, металась, а спросить боялась почему-то.

– Деточка, что вы ищете? – спросила дама.

Я решилась и сказала что.

– Голубушка, вы перед ним стоите. А вы что, свои как сувенир кому оставили?

Тоже мне, столичный юмор.

И я вбежала в магазин и купила, и не хуже, чем на лике классика оставила. Тут же в примерочной и надела. И поплыла, источая сияние, к кассе. Кассирша взяла этикетку и спросила:

– А где товар?

– На мне.

– Покажи.

– Здесь?

– Можно и в милиции.

И я задрала платье.

– Да вы что? Вот провинция, шуток не понимает.

Я поставила корзиночку с пирожками на пол и полезла в лифчик за кошельком.

– А что в корзиночке? – спросила кассирша.

– Змеи.

Её выбросило из кассы.

– Во Москва задрипанная – шуток не понимает.

И мы подружились с Верой и её подружками.

Сидим пьём чай.

А из нашего окна Москва древняя видна.

До чего гожо-то!

Не могу наглядеться.

Слов не могу подобрать, захлёстывает меня всё.

Не ровен час, и улететь смогу…

– Хочешь винца сухенького? – спрашивает Вера.

И я подставляю блюдце, чтобы насыпала. А она в рюмку наливает.