Из невозвратной стороны

– Позвонила, значит, снова подбираешься.

– Поздно. И рога уже не те, и ты толстокожий.

– Как знать. Попробуй! – предложил я.

– Сам напросился.

В трубке что-то щёлкнуло, и явились глаза за разноцветным букетом шаров. Они прямо из букета явились. А потом спрятались за цветы и смотрели. Я ясно их видел – большие, тёмные, с густыми ресницами.

Она молчала. Я хорошо помнил, что она всегда молчала и только смотрела на него. Это было в школе, в шестом классе.

Вообще-то девочки ему были безразличны, он их не замечал. Но когда она так смотрела…

Глаза были тёмные-тёмные, и в них было что-то другое. Я не понимал что, но мне был интересен другой мир её глаз, таинственный мир. Я притягивал, и внутри что-то происходило. И я опять не понимал что.

И я рассказал об этом молодости.

– Может, не надо больше?

– Надо. И приходи ко мне, моя Молодость, приходи почаще.

И в мир лекарств и запахов кухни вошло время.

И глаза девочки из шестого класса.

Это время не отвоёвывало место среди его книг и музыки, живописи и Интернета. Оно ни с чем в его душе не конфликтовало. Просто оно вошло, и всё.

А может, оно и не уходило? Жило само по себе рядом, а потом раз – и вернулось.

У всех ли так бывает?

На солнце шары превращались в громадный букет цветов, и он качался на ветру.

Было радостно.

И вдруг за букетом мелькнули глаза девочки из шестого класса. Они смотрели оттуда внимательно.

Мурашки по коже. Внутри всё сжималось, подступали слёзы.

А может, это не глаза, а тучки? Или прошлое?

Глаза уходили с тучками… или в прошлое?

Так он и не поговорил с ними.

«Переход на Кольцевую линию».

Жаль, что в жизни его нет.

Можно было б доехать до шестого класса по Кольцевой, посмотреть и вернуться.

Позвонила Молодость:

– Не помнишь, сколько стоит билет на танцульки?

– Тебе зачем?

– Потанцевать захотелось.

Я не помнил. И они стали вспоминать, под какую музыку танцевали и как. Вспомнили всё.

И опять внутри что-то ёкнуло.

– Я на танцы собиралась как на демонстрацию, даже лучше. Помнишь демонстрации, как радостно на них было, как живописно? А на танцульки я старалась одеться получше, сделать причёску, глазки подвести, губки подкрасить… Но так, чтобы мама не заметила. И каждый раз моё сердечко замирало. Пусть ничего не происходило, но оно замирало. И так каждый раз. Как на праздник на танцы ходила. Представь, сколько праздников у меня в году было. Особенно летом. Любила я потанцевать.

– А сейчас?

– Оттанцевала.

– А где мы с тобой познакомились? – спросил я.

– Где, где… На небеси.

– На небеси только браки заключаются.

– Вот-вот. Бракоделы они там, на небеси, если столько брака на землю спускают. Надо один раз и на всю жизнь, – сказал я.

– Без брака.

– Без. Союз душ должен быть, а не тел.

– А души где?

– В теле… Нет-нет, где-то там, в звёздном скоплении душ. Найти и сказать: «Здравствуй, это я». А уж потом опускаться на землю, в тело. И ты летала и искала.

– Нет, время не настало. Просто летала. Я могла подолгу наблюдать за бабочками и сочинять про них разные истории. Вязь чугунного, старинного ограждения вызывала восторг. Цвет растений, сосен, озера, полян, дали – живопись. И какая! Шум ветра, деревьев, пение птиц – музыка. Я вместе со звёздами танцевала разные танцы. Не пробовал?

– Нет.

– Подними голову и пригласи их на танец. Ах, как они кружатся в вальсе! Я даже падала, когда долго вверх смотрела. «В каждой мимолётности вижу я миры». Лучше не скажешь! А мне твердили: «Да угомонись ты, опустись на землю, всё не так».

– А ты?

– Случилось – брякнулась.

– И кто тот злодей, что так брякнул?

– Трусики. Я на первое свидание шла. Нет, не шла, а шествовала. Под восхищёнными взорами, непременно взорами, так я тогда выражалась, если не всего мира, то нашей улицы точно. В пышнейшей, широчайшей, супер-дрюпер наимоднейшей юбчонке. И даже выше колен немножко, на два пальца. А с какой причёской! И губки подкрасила. На свидание всё-таки. Даже мама, вздохнув, смирилась.