Из невозвратной стороны

– Как знать. Вот если б вам поменьше страдать… Страдания – не поэзия.

– И о чём тогда писать?

– О том, что люди не замечают, плохо чувствуют. О тонких мирах. И так, чтобы и читающий чувствовал то же самое. О мимолетностях. «Звезда с звездою говорит». Только поэты понимают язык звёзд.

Я начала волноваться и говорить всё громче. Прибежала проводница:

– Девушка, у вас всё в порядке?

– Да.

– А… а… а! Я думала, пристаёт кто. Всякое бывает в наших поездах.

– Всё хорошо. Это я с подружками разговаривала, со звёздами.

– Ну да… да, но… Я-то подумала… Спокойной ночи. И окно не забудьте закрыть, когда разговаривать закончите.

Подружки залились в вышине ярким смехом. А проводница скорее-скорее в своё купе и закрылась на ключ. Даже чаю не предложила.

– Ты мысленно говори с нами. А то не добраться тебе до Садов. В другие попадёшь. Оденут в халат «от кутюр» с длинными рукавами, которые на спине завяжут.

– А что я такого делаю?

– То, что у тебя того не того. Так проводница подумала. И справедливо. Вот сама посуди: нормальные люди могут говорить со звёздами?!

– Я нормальный поэт. Мы умеем говорить со звёздами. Фантазировать. И в чём я виновата?

– В том, что говоришь с тем, с кем говорить невозможно. Говорящих нас нет.

– А для меня есть. И ваши души чистые, светлые, как поэзия, как поэты.

И правда, какое чистое, прекрасное сияние! А исходит от ада внутри звёзд. От неба, лугов, трав и цветов неслась душа туда, где шум и суета. Но и туда, где поэзия была. На Олимп.

И в непонятном, прекрасном городе в метро с его грохотом, молнией, прилипшими телами, духотой.

– Вы выходите?

– Да.

И туда, где на самом верху ждёт звезда, что светила всегда!

– Я вас такой, только такой и представлял! – воскликнуло светило.

– Какой? – пролепетала я.

– Сияющей. Вам непременно надо взять псевдоним. Непременно! Вы сияете. Вот такой должна быть настоящая поэзия. Сиять! – И он выключил свет. – Вы осветили мою монашескую келью.

В наряде из материи девятнадцатого века, с корзиночкой пирожков в руках. Я излучала свет? Возможно. Или свет шёл от статуэтки сидящей обнажённой девушки на огоньке, который он зажёг. И дурманящими благовониями заполнился кабинет. Как чудно пахла поэзия! И как чисто светилась она!

Помутнело в головке, и залепетала я о поэзии, о садах. Когда кругом цветы разные, прекрасные – это поэзия. И даже в цветах – стихи китайских поэтесс X–XII вв. до н. э. Из столетий, тысячелетий раздаются их голоса. Только умей слышать слов связующую нить. Лишь музыка любви в словах и память яркая в цветах. И всё старо, как и века, и так же остро и свежо. И вновь вернулась красота. И от этого в садах поэзии дышится легко и радостно. Всем! А из фонтанов – музыка. Струи воды как инструменты оркестра.

Есть маленькие, тихие фонтанчики – это камерные оркестры. А птицы – солисты. Кругом цветы поэзии святой.

– Да, да! – Он увлёк меня на диван.

И я утонула в кожаном комфорте и его объятиях. В объятиях поэзии. Он нашёптывал мне о поэзии и всё крепче прижимал к себе:

– Я читал ваши стихи, они наивны и прелестны. Они заслуживают того, чтоб увидеть свет.

Сердце у меня перестало биться. А он всё более вдохновенно говорил о чистоте и возвышенности поэзии.

О, это чудное мгновенье!
Передо мной явилась ты!
Какое сладкое видение!
О! Это просто наслаждение,
Когда передо мною ты!

– Помнишь, как писал наше Всё? И было б непозволительно, кощунственно повторять то, что он так возвышенно… Нет-нет, я недостоин этого…

А потом! Что было у нас, между нами потом… Он обессмертил меня.

– Ты хочешь, чтобы я обессмертил тебя? Так же.

И он продолжал шептать. Я не знала, что было «потом» и чем он меня обессмертил, но прошептала. Вернее, простонала:

– Да…

– И я это сделаю, ты будешь гордиться этим всю жизнь и рассказывать…

Он продолжал нашёптывать о высоком, о чём-то поэтичном и гладить колени. Всё выше и выше ползла его рука и добралась до трусиков:

– О! Какие у вас тонкие, изящные кружева. Божественно!

Только эстет-поэт мог определить качество.

И он стал стягивать трусики, прерывисто дыша и вдохновенно бормоча:

Падают снега?,
снега?.
Превращая снега?
в кружева.
И забуду я о сне?гах,
снегах,
Я весь там – в кружевах,
в кружевах.

Помогу тебе издать…

Лучше снять…