Из невозвратной стороны

И мы взяли лодку напрокат.

– Женечка, но это же не корабль, – сказала я.

– Это бригантина, – ответила Женечка.

– Бригантина поднимает паруса. – Я встала в лодке, расстегнула пуговицы и распахнула платье на руках: – Ну как?

Но Женечка смотрела только на мои шары, будто видела такое впервые. У неё-то пупырышки.

– Не завидуй! И у тебя вырастут.

Женя смутилась и покраснела. Теперь у нас был настоящий парусник. Я стояла, как и положено, на солнце и ветре. Волны обдавали меня брызгами.

Мы пели:

По Караибскому синему морю
Мчится бумажный кораблик мой.
И нет на нём капитана,
И нет команды на нём.
Что за чудесный бумажный кораблик!
Что за чудесный кораблик такой!

Мы мчались в неизвестность.

Что принесёт нам эта неизвестность?

– Земля! – закричала я.

– Убрать паруса! – скомандовала капитан.

Я выполнила команды и резко убрала паруса, запахнула платье, потеряла равновесие и плюхнулась за борт (хотя с кораблика, наверное, не плюхаются, а падают в пучину).

– Пираты! – завопила я, увидев рядом лохматую рожу.

Но это, увы, была голова Женечки. Капитан бросилась (героически) спасать команду, то есть меня. Но спасать пришлось капитана – капитан не умела плавать. Хотя капитанам по рангу, наверное, и не положено.

Мы барахтались, ухватились за лодку, вернее, за корму корабля, опустили ноги и почувствовали песочек.

– Какая глубина у моря-океана? – спросила капитан.

– Выше шаров, – сказала я. – Глубже не измерить. Это под ногами одна видимость.

Но всё равно мы потерпели кораблекрушение и чудом спаслись.

– Океан обмелел.

Высшие силы подняли дно моря-океана Москвы, и глубь его стала по наши пупки.

– И мы попали в аномальную зону океана Москвы, и он вывел нас на остров. Зришь?

Точно, остров проявился. Батюшки, уж не в пространственный ли коридор мы попали?

– Я не хочу на остров, – сказала я.

– Почему?

– По кочену. Боюсь, там пираты и они нас ограбят.

– А что взять-то с нас?

Мы задумались. У нас ничего не было.

– Корабель заберут, а нас высадят на необитаемый остров. Заточать в кандалы и заставять сочинять для них песни, – сказала Женечка.

– Шансонетки типа. «В флибустьерском очень мутном море бригантина поднимает паруса».

– Ну да, чтобы трудовых моряков грабить, – подтвердила я.

– Точно. Или чтобы слезу выбить. «Прости сваво сына, любимая мать, свой первый ведь срок я выдержать так и не смог». И по притонам и подворотням голосить будут.

– Ты что! По ТВ впаривать станут, по радиву. Шансон-русон назовут, – сказала я.

– А мы в кандалах в заточении. – Женечка заплакала.

А я ей подплакивала. Жалко-то как себя стало.

– Не… они же пираты, они до этого не опустятся. Это богатеи-демократы только так могут. Пираты просто высадят нас на необитаемый остров и дадут всё для беззаботной жизни, – сказала я.

– Думаешь?

Нас понесло по коридору времени прямёхонько на чудо-остров, где жить легко и просто. Там такие необыкновенные кущи – в рост человека. Нет, выше дома. А как же мы будем любоваться ими, если они такие высокие, эти кущи?

– А мы залезем на них и сядем в цветы, как в комфорт-кресла. А они закачаются, заблагоухают.

– Чем? Сыром с душком сильным.

– Что? Господь с вами, как можно, такой быт, мещанство. Парфюмами. Никем не нюхано-обнюханными, мы будем первыми.

Так мы и сделали – на цветы полезли.

Женя по колючкам, по веткам быстро ускакала наверх и принялась голосить то ли от испуга, то ли от восторга. Я тоже бросилась восторгаться или пугаться. Правда, пришлось попыхтеть – мне ствол гладкий попался. Но я, привычная к труду и обороне, одолела высь.

Женечке досталась роза. Она, как в кресле, возлежала на ней и духом тонким наслаждалась, нектар попивала. Громадная роза, по краям листьев бордо, потом сиреневый цвет, а сердцевина оранжевая. А я на ромашке, аки на солнышке, растянулась. А лепестки белые лучиками вокруг меня.

Так здорово! Цветы качаются, то приближают нас друг к другу, то отдаляют, от ароматов цветочных головка кружиться начинает. Не упасть бы. И начинаешь понимать, о чём они говорят-качаются, что поведать хотят…

Рос среди них цветок и любви жаждал. Не хотелось ему, как всем, отцвести, зёрнышками на землю пасть, кормом пташкам стать или в земле затаиться, чтобы снова по весне в цветок превратиться.