Из невозвратной стороны

Берёт гондонов дюжину,
Тройной одеколон
И, чтоб царя порадовать,
Свой старый патефон.
И вот Садко в океан – бултых,
Мелькнула жопа с яйцами,
И океан затих.

– Женечка, где у тебя воля, энергия, переходящая в десятикратную… нет, стократную силу? Ты не сдвинула лодку ни на сантиметр. Что ты московские слюни-то пускаешь!

– Я не пускаю. Сил нет от смеха.

Пришлось её окоротить – головой в воду. У неё такая мордаша милая была.

– Хорошо, давай без сюжета.

Мы не сеем и не пашем,
А валяем дурака,
С колокольни хреном машем,
Разгоняем облака.

И она опять повисла на борте.

– Во команда лентяев! Всех на рею! Ты в какой семье растёшь? Трудовой.

– В интеллигентной.

– Это где много словоблудят и изрекают истины в последней инстанции от имени народа.

– Давай в последний раз. Я обещаю вложить стократно силу. Весь дух. Лирическую припевку давай.

– Когда с милым расставались,
Оба горько плакали,
Мои слюни, его сопли
Мне за шиворот капали.

Но Женечка не смогла одолеть ни одной силы.

– Не могу. Это ты сочинила?

– Здрасте! Я – и такое… души прекрасные порывы… Это дед пел, когда волокли.

– А откуда ты знаешь?

– Припевки, что ль?

– Нет, как концентрировать волю в силу.

– А… Это у нас по весне баржу к реке волокли на катках. Всё управление впряглось в канаты, одни бабы, а старики командовали силой.

– А мужчины?

– Какие? Столоначальники? От них, хроников, толку с мизинец, но и они впряглись. От мала до велика. И с припевками, рывком на последнем слове.

– А почему не раз и раз… или «Дубинушку», как в кино?

– Деревня! Это в кинах, книгах народ скулит заунывно так. Кто пишет, кто снимает? Интелэгенсия, которая, кроме дач, народа не знает. Они и выдумали народ. Он у них придуманный, такой, как они его представляют, и ничего общего с настоящим народом эта халтура не имеет. И «Дубинушка»… и раз, и раз. Литература. Рабством воняет. А тут с озорством, балагуря, с куражом. Весело, радостно, каку настоящего русского народа принято.

– И стащили баржу?

– Запросто, до реки волокли, а потом пошла, родимая, по Клязьме.

– Спой ещё что-нибудь из припевок.

– По реке плывёт шаланда
Под названием «Мазут».
Берегите, девки, целки,
X… на палубе везут.

– Волна, волна! – закричала Женька.

Плохо с ней стало. Я испугалась. А потом поняла: от речного трамвайчика шла волна, и мы поймали её и понеслись по ней к брегу, хрустальному чуду, и вопили:

– Город чудесный,
Город прекрасный,
Там нету лжи,
Там все добры.
Ждёт нас там радость,
Ждёт нас там счастье,
Сбудутся в городе нашей мечты.

И под мажорный визг врезались в берег, подняли головы.

И вот… И вот… что ж…

А города-то нет!

Прям как Шаляпин из «Алеко» пыталась басить Женечка. Получилось пискливо.

Были груды мусора, усыпанные битыми бутылками. Всё это добро сияло под солнцем. И манило дураков. Но облачко закрыло солнышко, и хрустальный город исчез, и солнышко лучиками из-за туч потешалось над нами. И чего там только не было. Даже презервативы, на горлышко бутылок натянутые.

– Б/у, – сказала я.

– А что такое б/у?

– Бывшие в употреблении. На первом курсе училищ курсантов одевали в б/у.

– Как?! И они носят?! Это?!

– Да не это. Форму б/у. Мой брат, когда пришёл в такой форме, да ещё и не по росту, очень забавно выглядел. Это потом их экипируют. А первые один-два месяца они все в б/у ходят.