И если так уж говорить на самом деле,
то только это и горит в груди навеки
и то, что ангелы смеясь надели,
меняется и плачет в человеке.
«Я расстался с любимой…»
Я расстался с любимой,
в одиночестве лег и заснул.
Я как будто бы мимо
промчался листвы
прямо в ствол.
Он стоял одинокий
среди крутобедрых холмов.
Мох нарос.
Ах, какое несчастье
быть образом части,
быть образом доли
и безвольно заснуть,
повторяя: – лишь ты, —
и лишиться.
Я расстался с любимой, чье сердце
от стыда закрыто руками,
чтоб не мог дотянуться.
– Мне с вами, – шепчу я, – мне с вами.
И лечу над листвой
над ее голосами.
Миновали мы эти холмы
и кому я шепчу непонятно:
– Мне с вами, мне с вами.
«Не умереть бы от любви…»
Не умереть бы от любви.
Дай хлеба мне кусок,
молчи, прости, не мучай.
Паучьей лапкою восток
жизнь солнца трогает. Лови
тень ласк паучьих.
Сдержаться надо бы, стерпеть.
Через четыре дня на пятый
настанет время постареть
и запад вырастет расплатой,
как вдруг взлетают на пути
то колокольня, то деревья.
Молчи, не мучай и прости —
не умереть бы…
«Искусство жить, искусство знать…»
Искусство жить, искусство знать,
искусство так печально плакать
мне недоступно как печать
с тяжелым знаком зодиака.
Я одинаков с тем, кто мертв,
а с тем, кто жив, я стал разниться.
Как маг людских стыдится морд,
я стал могущества стыдиться.
И падает из рук печать,
и представление о судьбах,
как детский гам и детский чад
совсем из памяти убудет.
Ночами снится – я здоров
и снова сладко-сладко плачу,
рождается иная кровь
и путешествует иначе,
печальны легкие глаза,
поверхность мира превосходна,
вверху повешена звезда,
внизу полно чего угодно,
и бантик страсти на душе
завязан молодо и ловко,
в мешке кишок, в шкафу вещей
одни добротные обновки.
Но это сон. Встает волна
нежно-зеленого рассвета
и каждая зима полна,
полна звереющего лета.
За перепутанностью дней
тяжелой поступью свобода
болезней, смеха и смертей
передвигается сквозь годы.
И что ей звезды и печаль
и ловкие ужимки мага —
травы, разрушившей скрижаль,
неистребимая отвага.