из одной подворотни в другую,
а простуда мне спину ломает
и в груди и горит и горюет.
А раздавши всем сестрам по серьге
погоришь и пойдешь погорелец:
– пили-ели от доброго сердца
и, смотрите, пропились, проелись.
«Тот, умевший и умерший…»
Тот, умевший и умерший,
и лишенные лица
люди, служащие в смерше
в чине доброго отца,
тот, кто зрел ночного Ульма
несказанные огни,
и конец любви в раздумьи
уплывающей луны —
«Все полно богов», однако,
остается атеист
вроде клички, вроде знака,
что какой-то воздух чист.
«Ну, кто из нас не Озимандия…»
Ну, кто из нас не Озимандия? Ну, кто не Царь царей?
С тех пор как Дальнего Востока
игрушку дал Европе Гуттенберг, не мы времен,
а нас боятся сроки,
мы стали долговечнее морей.
Ну, что тут говорить! Вся в лентах кинопленки
история крылата, как победа,
и учат озверевшие потомки
про мощь и славу прадеда их деда.
А что же Озимандия? Молчи,
одобренный для средних школ учебник
для неисследованных областей души
такой же как песок волшебник.
«Непристойно любить небывалое…»
Непристойно любить небывалое,
а пристойно и в малом ждать случая
и скрывать до поры это малое
в непрестанной надежде на лучшее.
Это слабых людей и больных
заповедный души уголок —
там садок на придонье возник
и плывет небольшой осьминог.
«Конь озадачен вконец…»
Конь озадачен вконец. Ржет от боли
и каплет пена с кровью под ноги вниз.
День обозначен едва. Только полоска
зари да над полем туманная взвесь.
Где я увидел такое? В набитых троллейбусах
или спускаясь в метро или море
мое мне таким показалось?
Ледяная в стакане вода. Одинокий
мужик не спеша отпускает узду
и шумя на меня пустота опустилась.
Где это было?
Надежда, одежда, денежка, лежбище,
плечи, лечи – я слова не вспомню! Лети.
Плыл ли ночлег и в пути свисали руки как плети?
Было ли это и что с ковчега упало?
Меж людьми, меж зверьми, меж горами,
травами, ямами, между ногами просунешь ладонь.
Там задевались, туда закатились конь
с мужиком, совсем затерялись – достань.
«Пришли взыскавшие карьеры офицеры…»
Пришли взыскавшие карьеры офицеры
и сели в форменной одежде
вокруг стола. Вверху порхали денежки
и шелестели действуя на нервы.
Пришли потрепанные юностью подруги
ко всем страдающие аллергией,
а их натруженные руки
ах как о многом говорили.
Пришли ах как обкаканные дети
ради которых ходят в магазины
и тащат переполненные сетки
и влезли нашей радости на спины.
Так все пришли и так вот все сидели
как души с высоты сидели и смотрели.
Наброшена на всех была попона
и все просили у меня пардона.