Аугенблик

Тонечка закатила глаза и подалась мне навстречу, выгнув спину. Я больше не мог сдерживаться и выстрелил в нее, впившись в ее горячие губы своими губами. Тонечка мычала закрытым ртом, синхронно подавая себя навстречу моим движениям. Мы остановились. Я долго не выходил из нее. Потом мы долго молчали.

Слова были сказаны, желания определены, назад дороги не было.

– Тоня, – начал я серьезно, – что мы все ходим «вокруг да около». Это мешает. Вы… вы с сестрой что-то придумали в отношении меня, я же понимаю. Я очень верю тебе, и ты можешь не усложнять ничего.

Я почувствовал, как Тонечка напряглась. Немного помолчав, неуверенно начала:

– Женя, ты хороший… ты добрый. Но это так необычно! Мне нужно кое-что тебе рассказать. Про Анну, про нас с ней. Это невеселая история…

– А конец у нее добрый? – доверительным тоном подбодрил я свою собеседницу.

Тонечка ласково посмотрела на меня, улыбнулась:

– А у истории еще нет конца! И каким он будет, от тебя зависит.

– Я тебя очень внимательно слушаю, хорошая моя. И ничего не бойся.

При этом я невинно чмокнул ее в обе щечки и заговорщицки подмигнул ей.

Тонечка рассказала мне действительно грустную историю. Из ее рассказа я узнал о том, что у ее сестры Ани был парень. И был он у нее первым. Первым во всех отношениях. Она была влюблена в него до безумия! Только о нем и говорила, порой здорово надоедала близким. Для Анны это было больше, чем любовь, это было какое-то безумие!

Дело шло к свадьбе. Свадьбу планировали пышную и к ней готовились обе стороны. И вот когда все было готово… парень бросил ее самым безобразным и постыдным образом. Банальная история. У Анны его перехватила талантливая проститутка, которой вовсе и не нужна была его верность на всю жизнь. Промотав в Ялте все деньги своего избранника – немалую сумму, она вышвырнула его из своей жизни. Бедный любовник поначалу пытался добиться возврата прежних отношений, но, после того, как его избили до полусмерти друзья талантливой проститутки, понял, что односторонняя любовь вовсе не творит чудеса, запил. После месяца тяжелого запоя он уехал в неизвестном направлении, и Анна больше его никогда не видела.

Анна сделалась странной. Почти все время молчала. Родственники встревожились, позвали докторов.

Через неделю она пыталась покончить с собой – к счастью неудачно. Дед – ветеран Великой Отечественной войны, советский офицер, по семейным легендам бравший Рейхстаг и лично видевший маршала Жукова, привез с фронта трофейную опасную бритву знаменитой фирмы Solingen. Анна резанула ею по обеим своим рукам. Отличного качества сталь без труда рассекла нежную девичью плоть. И только нерешительность Анны спасла ее от серьезных увечий. Брызнувшая горячая кровь отрезвила неудавшуюся самоубийцу, и Анна закричала, зовя сестру. Антонина, увидев ужасную картину, не растерялась и смогла грамотно оказать первую помощь до приезда «скорой».

Врачи «скорой», согласно регламенту тех времен, еще Советских, попытались увезти пациентку в психиатрическую больницу. Приличное денежное вознаграждение позволило Анне остаться на свободе.

Антонина не находила себе места и переживала трагедию сестры, как свою собственную. Но она оказалась прочнее, и у нее хватило сил и на свою реабилитацию и на реабилитацию сестры. Спасать Анну приехали многочисленные родственники, но своей липкой заботой они совсем затерроризировали и без того измученную бедняжку и Антонина разогнала всех, не обращая внимания ни на какие возмущения и увещевания.

После этого ужасного случая Анна ушла в себя. Только Антонина и могла пробиться к ее душе и буквально вернула ее к относительно нормальной жизни.

С тех пор Анна патологически ненавидела и боялась мужчин. Так прошло несколько лет. Попытка родственников подвести ее к браку всегда наталкивалась на глухую стену. Анна замыкалась в себе и не разговаривала ни с кем, кроме сестры.

– Жень, – со слезами в глазах говорила Тонечка, – я не знаю, что тебе тогда удалось сделать… как, но ты… ты включил какой-то механизм, понимаешь, и Аня ожила! Я тысячу лет ее не видела такой. Ведь я рассказывала ей про нас с тобой. Много чего рассказывала. Ты, наверное, теперь будешь сердиться на меня.

Эта история, в общем-то, не такая уж и редкая в нашем жестоком мире, очень тронула меня. Наверное, потому, что, хоть и косвенно, но коснулась меня самого. Вот она, страшная реальность. Ни где-то там, в кино или на страницах романа, а прямо передо мной.

– Милая моя Тонечка, – сказал я после ее рассказа. – Механизм, про который ты говорила, создала ты сама. Я лишь включил его. Всеголишь щелкнул тумблером. Не более того. Что касается сердиться, не сердиться… нельзя сердиться на ангела. Это грех неискупаемый!

Мы помолчали.

– Ты добрый, – опять сказала Тонечка. – Ты очень добрый!

Я закопался пальцами в Тонечкины кудряшки, перебирал их. Тонечка лежала спокойно и думала о чем-то своем. Вдруг, в каком-то душевном порыве, она, совсем по-собачьи заглядывая мне в глаза, с жаром заговорила:

– Женечка, милый, родной, хочешь, я сделаю для тебя все? Абсолютно все! Все, что захочешь! Никаких границ! Никаких… вообще никаких! Все! Можно все! Голос ее задрожал и она замолчала.

И не было в этом порыве пошлости. И страсти не было никакой. Одно лишь желание быть благодарной. Может быть нелепым способом, непонятным. Тем, что имелось… И, как трогательно было оно, как чисто!

Мне стало нестерпимо жалко обеих сестер.

Я целовал ее мокрые глаза, я целовал ее соленые щеки и успокаивал, как ребенка.

– Тонечка, бедненькая моя! Неужели ты до сих пор не поняла, что я могу хотеть только того, чего хочешь ты. Ведь я – отражение твоих желаний. Всего лишь отражение. И вся моя заслуга – это умение правильно отражать.

Тонечка успокаивалась. Немного помолчав, она уверенно произнесла:

– Это ты – ангел. Ты, а не я. Ты наш с Аней ангел-спаситель.

– Ну какой я ангел? – вернул я Тонечке ее же слова, сказанные давным-давно.

Мы долго лежали молча. А потом я спросил:

– А ты мне расскажешь, как-нибудь, почему Антонина Аугенблик превратилась в Тонечку Воробьеву?

– Ну конечно расскажу, – повеселела она. – Только это совсем другая история.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Михаил опоздал, Тонечка пришла рано. Я не ожидал ее прихода. Она вошла осторожно, не зная, что я один (еще не проснувшийся Коля не в счет). Тонечка, такая хорошенькая, такая свеженькая стояла и смотрела на меня, и было в ней что-то совершенно необычное, непонятное. Так выглядят очень стеснительные девушки на смотринах. Тонечка улыбалась, и было видно, что мысли ее заняты каким-то важным событием, уже свершившимся или тем, что свершиться должно и очень скоро.

– Тонечка, радость моя, – изумился я, – ну до чего же ты хороша!

– Правда? – лукаво обрадовалась она.

– Еще какая правда! – совершенно не врал я. – А ты чего такая?..

– Какая? – перебила она меня.

– Загадочная!

– А потому что.

– А-а-а! – протянул я. – Ну это же совсем другое дело! Сразу так бы и сказала.

– А ты чего один, – спросила она, умело уводя разговор в сторону, – где сменщик?

– Не знаю, не звонил.

Тонечка опустила глаза и заметно покраснела.

– Жень, – начала она,– тут такое дело…

Я на секунду вновь представил себе усатого Ницше в пестрой еврейской толпе. Негромко заиграла флейта.

– Анечка нас с тобой приглашает. Нас с тобой в гости приглашает.