Девочка, не промахнись!

Он пыхнул щеками и налился гонором, как обожравшийся клоп.

– Напрасно, Марианна. Многие находят меня неотразимым. И двигаюсь я – дай Бог каждому. Семь лет в балетной школе не проходят даром.

– Вот и гордись этим, – осадила я парня.

– Хреновый вы педагог, – заявил Севка, вновь в полной мере осознавая свою проблему.

– Да уж, не Макаренко и не Сухомлинский, – охотно подтвердила я, – и не палочка-выручалочка для трусоватых стриптизеров.

– Вам бы уйти, Марианна.

Сказал мальчишка мне совершенно по-взрослому, и я его зауважала. А потом тяжело вздохнула и в четвертый раз тряхнула свою сумочку.

– Давай, Севка, поработаем над твоим имиджем. – Взгляд мой уперся в машинку для стрижки волос, лежащую на столике перед зеркалом – как кстати! – Что для нас дороже: честь или внешнее обаяние?

– Если мог, я бы перекрасился в негра…

– Тогда за дело.

Соломенные пряди усеяли пол, а голова Ложкина забелела, как бильярдный шар.

– Чир, выходи! – гукнули свирепо за дверью. – Алевтина уже сдохла.

– Пусть еще подохнет минут десять, – спокойно посоветовала я.

– Я за Андрюшей пошел.

– Кто это – Андрюша? – Я азартно орудовала эксклюзивной косметикой, совершенно не ограничивая своей фантазии.

На голый череп лег изрядный слой тонального крема, а потом пудра шоколадного оттенка – последний писк моды. А сверху чуть блесток. А вот брови наоборот постаралась высветлить, превратив их в рыжие.

Андрюша уже нарисовался рядом со мной. Им оказался тот самый субтильный субъект с мягкой грацией ленивого гепарда. Я в это время красила парню глаза и не могла отвлекаться на всякие глупости. Но Андрюша и не пытался со мной спорить. Наоборот, он с большим вниманием отнесся к моей работе и сказал амбалу:

– Передай Алевтине: накину гринов, если еще попотеет.

Несколько быстрых мазков по скулам и щеки Севки стали интригующе худощавыми. Эдакая томная, утонченная немощность. Самым сложным было, пожалуй, изобразить на лице пробивающуюся темную щетину, но тут я схалтурила, памятуя, что мальчишка будет все время в движении.

– Носовой платок имеется? Желательно чистый.

Спросила я в пространство, и Андрюша извлек из кармана шелковый надушенный треугольник.

– Очень впечатляюще, – буркнула я и посоветовала Севке. – Чир, пошарь у себя в карманах.

– Он не слишком чистый.

Парень протягивал мне тряпочку в красный горошек.

– Свое дерьмо лучше, – утешила я, раздирая ткань.

Свернутый валик устроился под верхней губой, слегка выворачивая плоть и приоткрывая зубы.

– Теперь ты немножечко эфиоп.

Я окинула свое произведение и была почти довольна: экземпляр и рядом не стоял с Севкой Ложкиным, что и требовалось обозначить. Только глаза пронзительной синевой напоминали о нем, и мне это не нравилось.

– Назвался груздем – полезай в кузов, – охнула я, вытаскивая линзы из своих глаз.

Прополоскала их в услужливо подставленном Андрюшей стакане и спросила:

– Не побрезгуешь, мон шер?

Вот теперь он был экзотически красив: глаза переливались гагатовым блеском и светились счастьем. Парень поверил, что выйдет невредимым из этой передряги.

– Если потеряешь линзы, не переживай, просто щурься и поглядывай из-под век, по чайд-гарольдовски.

Выдала я последний совет ему в спину и повернулась к зеркалу, чтобы подправить свой фейс. Вот теперь я себе не нравилась вовсе. Лишенные маскировки глазки полыхнули изумрудным светом. Танька всегда говорила, что таких глаз на самом деле не бывает.

– А Таркан? – лениво сопротивлялась я её упрекам.

– Все те же линзы, – упрямилась подруга.

В конце концов, я раскошелилась на дорогущие линзы для себя самой, приобретая вполне респектабельный карий оттенок, и наши споры сошли на «нет».

– Вы – потрясающий мастер. – Лучезарный Андрюша обхаживал меня, как лиса виноград. – Чир стал настоящей изюминкой. Еще татуировку на все левую руку – и полный улет!

– Не вздумайте портить парню шкуру. – Сказала я свирепо. – По судам затаскаю.

– Ну что вы, что вы!

Мои угрозы, конечно, были смехотворны. Мы оба это понимали. Что сейчас решают суды?

– Только временные, смываемые тату. – Успокоил меня Андрюша и улыбнулся.

Я тоже расслабилась и попросила:

– Пожалуйста, не ставьте больше его в такую тупиковую ситуацию. Парню здесь жить.

– Вы считаете наш хлеб зазорным?

– Нет. Зарабатывать можно чем угодно, лишь бы душа принимала. А у Севки душа стыдливая и характера маловато.

– Хотите взглянуть на друга?

– Он мне не друг, не брат, не любовник и даже не приятель, – уточнила я решительно. – А взглянуть, взгляну. Уверял, паршивец, что непревзойденный танцор.

Глава. 5

Андрюша провел меня в зал и устроил за крайним к эстрадке столиком. Даже сунул стакан с каким-то коктейлем в руки. На Севку я, конечно, полюбовалась… первые пять минут, а потом начала озираться по сторонам, как борзая, потерявшая след.