– Я тебе звонила полночи, – сгустила я краски.
– Ты же знаешь, Венечка нервничает от телефона, – томно протянула Татьяна.
Венечка был её незабвенной любовью. Страсть полыхала полгода, а потом плавно рассосалась, как гематома. Каждый пошел своим путем, но память осталась, вызывая время от времени ностальгические экскурсы в прошлое. Даже наличие красавицы-жены и двух симпатичных ребятишек не притупили желания Вениамина в Танькином обществе.
– Я ключи потеряла, – перешла я к делу. – Привези, пожалуйста. У меня экзамен.
– Позже, у меня консультации с одиннадцати до трех.
– Да, – я припомнила Креста. – В квартиру-то не суйся. Встретимся в «Лукоморье», часов в пять. Ладушки?
– Что случилось-то? – всполошилась подруга.
– Не могу сейчас, экзамен у меня! – я шваркнула трубкой и рванула в кабинет.
Председателем комиссии был Сан Саныч, наш директор. Мужик нестарый и ушлый. Глаза его при виде меня сурово сощурились. Не миновать великой бучи, слава Богу, не сейчас. Первая порция моих учеников уже тянули себе билеты, и Ложкин в первых рядах. Он плюхнулся на стул с безмятежным видом, и я поняла, что сия безмятежность от полной обреченности.
Разве могла я теперь бросить мальчишку на произвол судьбы? Мы с ним вроде, как в горы сходили в одной связке.
«У тебя «шпора» есть?» – спросила я глазами.
«Откуда?» – пожал он в ответ плечами.
Я продефилировала к его парте и положила лист с готовым заданием Ложкину под нос безо всякого стеснения. Этого от меня никто не ожидал, и никто не подумал обо мне плохо.
Ученики мои были молодцы, порадовали меня раскованностью речи и бесстрашием. Я отринула все невзгоды и была счастлива.
Комиссия отправилась писать протоколы, а я чуть задержалась, вопреки правилам. Мне хотелось сказать несколько добрых слов своим выпускникам. Мои ребята ввалились гурьбой, ожидая оценки своих стараний.
– Молодцы, мои дорогие. Через час вывесим официальное подтверждение ваших успехов.
Я была на лестнице, когда снизу мне прокричала наша «англичанка» Изабелла Юрьевна.
– Мария Ивановна, вас молодой человек ожидает.
Продольные складку у губ, сомкнутых крепко, глаза с поволокой – все это впечаталось в моем сознании накрепко. Я едва не завопила: «Крест! Крест пришел по мою душу!». Влетела обратно в кабинет, как техасский торнадо (Часть моих учеников все еще находилась в комнате). Одарила насторожившегося Севку мятущемся взглядом и принялась сбрасывать туфли.
Ложкин, заражаясь моей паникой, вскочил со стула и рванул ко мне, на ходу расстегивая джинсы.
Что подумали остальные свидетели этой сцены мне неведомо, но тишина наступила мертвецкая. Стало хорошо слышно, как гулко по пустынным коридорам приближаются шаги и голоса, низкий мужской и слегка пронзительный женский.
Я натянула штаны, протянутые Севкой, и распахнула окно.
Кабинет французского языка располагался на четвертом этаже. А, если учесть, что постройка была монументальная, сталинских времен с гулкими, просторными потолками, то до земли было довольно приличное расстояние.
Правда я не собиралась изображать из себя парашютиста. Нужно было пройти по карнизу (довольно узкому, кстати говоря) около двух метров и зацепиться за пожарную лестницу – упражнение для разминки – и только! И все же сердце немного ёкало. А Ложкин уже натягивал на меня свою футболку.
– Как же ты, совсем голый? – попыталась я протестовать.
– Всю шкуру в клочья раздерете, – сказал мальчишка сердито.
Я швырнула туфли вниз и вспрыгнула на подоконник.
– А Сан Санычу-то что сказать? – подала голос Оля Волкова, тем же тоном, которым обычно интересовалась какой помадой подкрасить губки.
Я замерла, чуть-чуть опомнившись. Да, у кокетки-девчонки больше здравого рассудка, чем у меня, 28-летней дуры. Этот акробатический этюд, если состоится, будет моим последним выступлением в стенах данного учебного заведения.
– Не волнуйтесь, она здесь, в кабинете, – весело прокурлыкала Изабелла под дверью.
Момент для бегства был упущен. Я задвинула своё тело под просторную учительскую кафедру, одним движением избавившись от сложенных там учебников.
– А ты чего ждешь? – свирепо спросила Оля у Ложкина и толкнула его в мои объятья.
Под руководством Волковой мои ученики сгрудились между столом и дверью.
– Что тут у вас? – подозрительно поинтересовалась «англичанка». Как у большинства учителей нюх на всякие происшествия у неё был развит отлично.
– Да вот, – Мышкин Олег развел руками. – Лялька книги со стола уронила. – Собираем. – И он пригнулся, демонстративно выпятив тощий зад.
– А Марья Ивановна где?
– Пописать, наверное, побежала, – выпалила Ольга и заморгала быстро-быстро.
– Ох, Волкова, – возмутилась Изабелла, – язык у тебя без костей. – И тут же развернулась к своему спутнику. – Вы подождите немного, она сейчас подойдет.
– Не могу ждать. Не секунды в запасе. Опоздаю на самолет.
– Ну, записку ей черкните… – растерялась «англичанка».
– Не сочтите за труд, – мужчина чем-то зашуршал. – Передайте, письмо ей привез. Весь вечер вчера у квартиры прождал.
– Да вы, кладите сюда, на стол, – затараторила Оля. – Куда оно денется? Мы передадим, Изабелла Юрьевна.
Запах «Мадам Роша» стал ощутимее, отчего я заключила, что коллега последовала совету.
– Ну, ты, Лялька – конспиратор фигов, – заржал Мышкин. – «Пописать пошла!».
– Да я сама чуть не описалась, – огрызнулась девчонка. – А ты, Мышкин, не критикуй понапрасну, а шуруй во двор за обувью.
Я уцепила конверт, протянутый Ольгой и, завидев размашистый Данькин почерк, наполнилась неконтролируемой злостью. Ведь это надо! Не забыл, весточкой порадовал! Так обрадовал, едва Богу душу не отдала! Я смяла конверт и швырнула на пол. Севка у меня под боком заворочался и полез на свободу.
– Я подумал, – сказал он мне виновато, – вчерашний хрен с горы пожаловал.
Он замотал головой и слегка хихикнул, оценивая мой внешний вид. Огородное пугало – да и только.
– Ты на себя посмотри, – посоветовала я строго.
Ложкин получил назад свою одежду, а я встряхнулась, как мокрый пудель. Тут вернулся Олег, губы его кривились, а глаза растерянно хлопали.