Я помню моленья…текущую кровь…
Погибла гречанка, погибла любовь!
Глаза Вареньки увлажнились.
– Вы сочувствуете кровожадному убийце, или оплакиваете жертву? – Не унимался несносный англичанин.
И такого зануду она собирается очаровывать? Варенька плотно сжала губы, потому как хотела ответить грубо: «Не вам, с вашей рыбьей английской кровью судить о страданиях души русской». После такой отповеди, конечно, нечего было бы и думать о нежных отношениях, и Варенька сдержалась. Всё-таки, совсем промолчать она не могла.
– Это слёзы зависти, – приторно сладко сказала она. – Наденька поёт так славно, а я вовсе не умею петь.
Этот тон пустоголовой барышни был ей самой противен, поэтому, не удержавшись, она резко повернулась лицом к собеседнику и, прищурившись, закончила серьёзно:
– Обдумываю, не лишить ли её головы.
Лицо мужчины оказалось неожиданно близко: ещё чуть – и они бы столкнулись носами. Только оба этого не заметили, погружаясь в омут пересёкшихся взглядов.
Глава 4
Отец Джон застал Элизабет за яростным сражением с пылью. Она таскала глиняную посуду с полки на полку и орудовала тряпкой весьма интенсивно. Преподобный тихонечко встал к окошку, и некоторое время наблюдал за девушкой безмолвно. Он поворачивал маленькую голову с бока на бок, совсем как любопытная птица и что-то бормотал про себя, в полной задумчивости.
Девушка мурлыкала себе под нос что-то протяжное и грустное…
– Откуда взялось такое решение?! – воскликнул внезапно служитель Божий, воздев руки к небу.
Бет вздрогнула и уронила миску на пол. Черепки брызнули во все стороны.
– Вот чёрт… – прошептала девушка растерянно и повернулась к посетителю. – Отец Джон, пришли за свечами?
Преподобный попятился и осенил её крестом.
– Что? – Бет оторопела.
Священник лишь мотал головой и махал руками.
Такому небывалому поведению должно быть объяснение! Элизабет прищурилась: мысль, что с отцом Джоном приключилось какое-то заболевание, она отбросила сразу. Несмотря на свою тщедушность, он был здоровьем крепок и легко переносил всяческие невзгоды, будь то непогода или вспышка какой-нибудь заразы.
«Может быть, он повредился рассудком?»
Бет уцепила кувшин с пивом и, недолго думая, плеснула в лицо священника.
– Оп…Ап…Кха-а…
Всё, что она услышала из разинутого рта преподобного. Элизабет рванулась в кладовую – ещё за пивом. Если понадобится, она выльет на отца Джона всю бочку.
– Остепенись, дочь моя! – взвизгнул служитель Божий и добавил спокойнее, увидев, что прихожанка замерла, прижимая мокрый кувшин к груди. – Что с тобой случилось сегодня, Бетти?
Девушка пожала плечами: она чувствовала себя ныне как всегда… вернее, всегда, как последние три года своей жизни. Пожалуй, сегодняшний день был даже предпочтительнее других: тётка не пилит её и не отвешивает звонких оплеух.
– В тебя, должно быть, вселился лукавый, – настаивал отец Джон.
Элизабет аккуратно поставила сосуд из-под пива на прилавок и повела ладонями по своей груди и бокам – ощущения были обыкновенными… разве что, чуть посасывало под ложечкой. Так это оттого, что она успела выпить с утра всего лишь кружку молока.
– Не думаю, чтобы это было правдой, – возразила она уверенно.
Отец Джон засеменил ножками и, уцепив крепко девушку под локоток, потянул к стене, где тускло блестело большое зеркало.
Волосы были взлохмачены и грязны. Упражнения со злосчастным мешком и последующий всплеск приверженности к чистоте сказались на них пагубным образом. Абигайль не зря заставляет её зализываться и зачёсываться, хотя имеет при этом совсем другие цели. Но самое страшное было не это, Бет фыркнула: мучная пыль лежала на её лице плотным слоем, сокрыв полностью чёрные брови, а испещрённые грязными потёками и пятнами щёки имели вид переболевшего оспой человека.
Хороша-а-а!
– Я всего лишь испачкалась, – девушка подхватила передник и принялась вытирать лицо.
– Ты произвела неблагоприятное впечатление на графа Беллингтона, – мягко посетовал отец Джон.
– Сожалею об этом, – покаянно буркнула Элизабет из-за ткани, в душе совершенно не раскаиваясь. Где бы этот граф её не увидел – совершенно плевать на его мнение.
Только преподобный Джон отчего-то продолжал волноваться.
– Он был немного несдержан…
Святой отец значительно смягчил истинное положение вещей. Граф Беллингтон был в ярости.
– Не потерплю шлюх на моей земле.
Сказал он отцу Джону сурово нынче утром, едва священник переступил порог замка, чтобы поприветствовать вновь прибывшего наследника.
– Насколько мне известно, лавка Муркока расположена на арендованной у меня земле.
Он повернулся к присутствующему здесь же управляющему, которого преподобный вначале не заметил.
– Передайте мистеру Муркоку, что договор аренды перестал меня удовлетворять. Поднимите ренту против прежнего в 3 раза.
– Это просто убьёт его, – робко возразил управляющий. – Он вынужден будет уехать.
– Надеюсь на это, – сухо ответил граф.
– Милорд, прошу вас не быть излишне горячим, – вступился отец Джон, – уверен, произошло какое-то недоразумение. Я знаю Самуэля и Абигайль Муркок уже три года как добропорядочных и добродетельных прихожан.
– Если вы называете безнравственную суку – добродетелью, вы – слепы. Впрочем, у вас есть время до завтрашнего утра, чтобы изменить моё решение. Только, я сомневаюсь, что вам по силам наставить на путь истинный в такой короткий срок такую разбитную бабёнку. Да и муж её немногим лучше.
Поэтому отец Джон поспешил в лавку Муркока, чтобы во всём разобраться и наткнулся на Элизабет в её непрезентабельном виде. Должно быть, граф столкнулся с нею. Ох ты, Боже правый! Бетти порой бывает несдержанна и на язык скора.
– Я хотел бы говорить с Самуэлем. – В первую очередь нужно оповестить мистера Муркока о нависшем над ним несчастии.
– Они отправились в Беллфилд, на ярмарку.
– Тогда поухаживай за мной, Бетти. Я твёрдо намерен их дождаться.