Куколка

Кулинария оставалась для Бет тайной за семью печатями. Всё, на что была способна девушка, так это набить брюхо птицы яблоками и засунуть тушку в духовку. Как не старалась Абигайль вбить премудрость изготовления пищи в хорошенькую головку племянницы, не смогла в этом преуспеть и, в конце концов, смирилась.

Граф, конечно же, не знал этих подробностей, а Бет не торопилась делиться своими секретами, здраво рассудив, что кухарка будет использовать её для черновой работы и не доверит что-то по-настоящему важное. Последние дни в Беллингтон-хаузе не должны быть плохими.

Ах, как она ошибалась!

Вместо проворной бабы у дубового стола крутился юркий, чернявый мужчина, совсем не старый, с маслянистыми агатовыми глазами. Завидев девушку, он втянул ноздрями тонкого, горбатого носа воздух и облизнулся вполне недвусмысленно.

«Матерь Божья, – обомлела Элизабет. – Этот будет похуже старого карлика».

Нет, месьё Андре, так звали главного повара, не был отвратителен обличием, Бет имела в виду, что справиться с ним будет гораздо труднее, в силу того хотя бы, что под наброшенным фартуком угадывалась хорошо развитая мускулатура молодого мужчины.

«А тут – я, со своими изысканными туалетами…» – Бет готова была смеяться.

В самом деле, её жёлто-лимонное платье, обтягивающее талию, грудь откровенно и вызывающе, было несовместимо с кухней и действовало на шеф-повара, как красная тряпка на быка.

Руки месье Андре тут же метнулись пощупать новую помощницу.

Бет оказалась проворнее. Уцепив огромный тесак, всё ещё испачканный кровью только что разделанной коровьей туши, она выставила его перед собой и сказала сурово:

– Уберите свои грязные руки.

В кухне воцарилась гробовая тишина. Все подмастерья великого кулинара, занятые различными подсобными манипуляциями, замерли, как громом поражённые. Только бульканье кипящего бульона, да сопение огорошенного повара услаждали слух девушки. Потом всё разом переменилось: месье Андре побагровел как созревшая вишня и принялся ругаться, брызгаясь слюной и отчаянно мельтеша руками.

Элизабет вслушалась в быструю французскую речь и пожала плечами: шеф-повар был не оригинален в своём гневе и не сказал ничего нового. Пожалуй, девушка усмехнулась, она могла бы высказаться намного интереснее. Например, обозвала его глупым ослом, озабоченным чистотой своих нескончаемых ушей или крикливой обезьяной, обсасывающей лягушачьи лапки…

Это выражение холодного превосходства на лице наглой служанки добило месье окончательно. Он подавился бранными словами и пулей метнулся к дверям.

– Напрасно ты с ним так.

Круглые руки толстенькой, маленькой женщины решительно отобрали топорик у Бет.

– Пошёл жаловаться графу. Наплетёт невесть чего, и тебя выставят вон.

– Я и так здесь не задержусь, – буркнула Элизабет, испытывая неприятное чувство от осознания, что Беллингтон вновь услышит о ней только плохое.

– Иди, займись соусом бешамель.

В руках девушки оказался объёмный передник.

– И волосы спрячь под косынку. Не дай Бог, сронишь.

Элизабет старательно и неторопливо принялась натягивать рабочую униформу. Ах, если бы она могла, то возилась бы с завязками до самой ночи!

– Меня зовут Эни, – на круглом лице толстухи обозначились ямочки от улыбки. – В таком платье тебе не сладко придётся, – сообщила новоявленная подруга.

Конечно, она была права. Бет уже сейчас было трудно дышать из-за наполненного жаром, влажного, сдобренного ароматом пряностей, воздуха, скопившегося в кухне. Она недобрым словом помянула свой корсет, отделанный кружевом и обшитый шелковыми розочками – настоящая мечта для светской кокетки. Когда застёгивала на себе крючочки, испытывала эстетическое наслаждение. А, выходит, забыла, что тешит свою гордыню на радость лукавого. Вот и терпи теперь! А сколько она сможет выдержать, Бог весть?

– А ты – Барбара, – продолжала Энн, ловко расправляясь с огромной луковицей: нож так и мелькал перед глазами – тук-тук-тук, чоб-чоб-чоб.

Элизабет согласно кивнула головой, не объяснять же всем и каждому перипетии своей судьбы. Она щурилась от лукового духу, идущего от нарезанной горки, и была готова залиться слезами. А толстуха даже и не морщилась, совершая заученные движения.

– Вижу, с луком ты не в ладах.

– И что такое бешамель я не знаю, – охотно согласилась Бет, потому как последняя бечёвка под подбородком была завязана. Косынка, больше похожая на монашеский клобук, плотно сидела на голове, возвещая, что причин, отлынивать от предлагаемого соуса, больше нет.

– Не нужно было ссориться с графом, – засмеялась Энн. – Полёживала бы сейчас в постели и занималась тем, что умеешь делать.

Бет растеряно хлопнула ресницами. Пусть она не умеет готовить, но наводит порядок она неплохо и неплохо гладит. Что ей делать в постели целыми днями?

Толстушка вновь добродушно ухмыльнулась.

– Я имела в виду то, что ты лучше всего умеешь делать.

Не эти слова, прозвучавшие околесицей, наполнили девушку пониманием смысла разговора, а эта улыбка всезнающего и всё понимающего человека.

– Я так хорошо умею ЭТО делать, – сказала Элизабет сладко, – что графу было трудно со мной справляться. Он обеспокоился своим здоровьем.

Второй раз в кухне повисла тишина. Не смотря на занятость, все с любопытством прислушивались к разговору толстушки-Энни с отставной графской любовницей.

Бет опомнилась: опять её язык оказался быстрее здравого смысла. Можно и не сомневаться, что кто-нибудь непременно передаст Беллингтону о том, что она обвиняла его в мужской несостоятельности.

– Что мне делать с соусом? – спросила она, опуская глаза вниз.

Впрочем, приблизиться к высокому искусству кулинарии ей так и не удалось. Возвратился месье Андре и свирепым тоном поручил ей мыть грязные овощи, чистить кастрюли и выносить помои. В чёрных очах ярким пламенем пылала лютая злоба, и Элизабет благоразумно поторопилась исполнять поручения.

Месье Андре был взбешен. Когда он ворвался к графу в кабинет, с уст его слетали лишь отдельные истеричные вопли.

– В моей кухне… моим топором…

Чарлз отложил в сторону счётные книги, в которые взял за труд заглянуть с самого утра. Он некоторое время, молча, наблюдал за гастрономом. Граф сразу догадался, что причина переполоха именно Бет.

Со времён дядюшки никто никогда не перечил месье Андре. Повар был о себе самого высокого мнения: покойный граф Беллингтон предпочитал всем кухням в мире – французскую, а всем поварам – месье Андре. Только не сведущий обо всём этом человек мог ошибиться, затеяв склоку с французом.

Чарлз ещё некоторое время наблюдал за метаниями повара по белоснежному паласу, а потом сказал спокойно и твёрдо:

– Вам нужно потерпеть всего несколько дней, месье Андре. Девушка не задержится у нас надолго.

Повар замер, потеряв дар речи, голова его несколько раз судорожно дёрнулась; он не поверил услышанному.

А Беллингтон спокойно продолжил:

– Ещё я хотел довести до вашего сведения, что не являюсь приверженцем какой-то определённой кухни. В еде я – космополит.

Теперь месье Андре хлопал открытыми губами, как рыба, выброшенная на берег.

– Ещё я хотел сказать, что всё в этом доме принадлежит мне, графу Беллингтону, ровно, как и кухня со всеми её топорами, – добил Чарлз повара последним, самым значимым аргументом.

Месье Андре вывалился из библиотеки почти раздавленным, и душа его наполнилась лютой злобой. Уж он покажет этой девке почём фунт лиха! Всё то время, что ей отпущено на ЕГО кухне, она будет молить, чтобы в сутках стало часов меньше, много меньше. Граф почти указал ему на дверь. Ему! Великому Маэстро гастрономии! И всё из-за смазливой потаскухи.