Куколка

Повар лукавил перед собою. Оборотя гнев на шуструю бабёнку, он старался позабыть, что Беллингтон, как оказалось, вовсе не дорожит его талантами.

За окнами гудел ветер, играя в трубах протяжным свистом. Тонкая плёнка облаков быстро бежала нескончаемым потоком сквозь мерцавшие крупно звёзды.

«К утру наверняка надует снега…» – подумала тупо Элизабет.

Она клевала носом над огромной кастрюлей. Руки, сбитые и ошпаренные, превратились в ярко-красные куски некрасивой плоти. Они отказывались сражаться с остатками жира, скопившимися по стенкам.

Месье Андре навёл на всех страху, и никто не решился помочь Бет, обложенной целой грудой грязной посуды.

Элизабет понимала, что одной ей не справиться и хотела заявить об этом прямо, но увидела в глазах повара желание именно такого развития событий. Поэтому дерзко улыбнулась наглой роже француза и принялась за дело.

А сейчас, обессиленная непосильным трудом, почти жалела о своей гордости. Все слуги уже давно покинули кухню, а Бет засыпала над последним самым грязным, самым огромным чаном.

Страшно представить, во что превратился её туалет, не помог и плотный фартук. Девушке было чисто по-женски жалко красивого платья. А всё ещё бунтующая душа, правда, сонно и лениво, утверждала, что завтра наденет ещё более нарядную одежду. Ведь разрешил же ей граф пользоваться гардеробом отставных любовниц…. Правда, это было до раскрытия её инкогнито…

Бет спала, уронив кончик косы в грязную лохань.

– Смо-о-отрите вы…

Тягучий голос Энн заставил девушку встрепенуться.

– Рыбу, что ли, ловишь? – толстуха держала её волосы, капающие помоями.

Вот теперь Элизабет наполнилась слезами. Никогда ещё, даже в доме нелюбезной тётки, она не чувствовала себя столь униженной. Там ей тоже приходилось не сладко, но никогда она не засыпала с головой в помойном ведре.

– Ну, полно убиваться, – Энн водрузила на плиту бак с водой. – Граф возжелал мыться среди ночи. Всё с бумагами копался, пропылился, должно быть. И тебе воду согрею, помоешься. Только заканчивай быстрее.

Элизабет накинулась на котёл с остервенением и попросила, примостившуюся неподалёку, Энн:

– Расскажи мне что-нибудь.

– Так что ж?

– Не знаю.

– Ну, хорошо. К графу брат едет с женой, с сёстрами.

Элизабет это было совсем не интересно.

– Лучше расскажи мне про Вечную Невесту.

– Что ты, что ты! Нельзя говорить о призраках, тем более, ночью.

– Да нет её вовсе, – рассердилась Бет.

– Есть, есть. Каждую ночь в Круглой башне бродит.

– Врешь ты, Энни, – Элизабет отбросила вычищенную кастрюлю в сторону и со стоном распрямилась. – Хочешь, всю ночь просплю в башне?

– Врёшь!

– Нет. Вот помоюсь и пойду.

Энн была потрясена храбростью своей новой подруги, поэтому помогла ей искупаться в маленьком ушате, слишком мелком, чтобы погрузиться в него полностью.

Впрочем, Элизабет была довольна и этим. Утренние моционы в промозглой тетушкиной каморке не прошли даром, она совсем не замёрзла во время своего плескания, а даже получила удовольствие.

Энн принесла ей из комнаты ночную рубаху, в которую Бет облачилась, скомкав жёлтое платье и швырнув его на кучу угасающих углей в топке.

Шёлк весело вспыхнул.

Толстушка испуганно ойкнула.

– Граф пожелал избавиться от лишнего женского платья, – хладнокровно пояснила Бет. – Я ему в том помогаю.

С помощью Энни она просушила волосы над остывающей плитой и, захватив пару свечек, решительно двинулась в Круглую башню.

– Вот увидишь, завтра скажу, что там никого нет.

_________________________________________________________________

*** Шербрук был в хорошем расположении духа.

Вначале, когда увидел свою жену, покинутую среди блестящего общества, рассердился невероятно. Хотел сразу же выказать Ольге своё недовольство, да сдержался. Не учинять же скандал при всём честном собрании! Поэтому был с Варенькой весел, даже насмешлив. Боялся показать, что удивлён её робостью и немножечко разочарован. На приёме у Лемахов он покорился её неукротимому характеру так же, как увлёкся её ослепительной внешностью. А сейчас понял с досадою, что внешнее совершенство теряется в отсутствии блеска в глазах, шаловливой улыбки и острого язычка. Впрочем, винил в этом граф только себя. Разве можно было бросать жену, понадеявшись на уверения Ольги?

Он повёз Вареньку кататься.

Стрелой пролетели по прошпектам, норовя сбить по пути зазевавшихся прохожих, а потом свернули к докам.

Там, ни слова не говоря, граф протянул жене руку и повёл среди мрачных пакгаузов.

Лакей с каретным фонарём в руках бежал перед ними, большими скачками преодолевая лужи.

– Так важно измерить здешние лужи? – спросила Варя, удивляясь настойчивости, с которой муж тянул её за руку.

– Поверьте, оно того стоит. Я могу взять вас на руки, чтобы не испачкать ваши туфельки и платье.

– Не боитесь шокировать общественность? – Варя смело шагнула в слякоть.

– Нет.

Сказано это было до того беспечно, что вызывало желание пойти на поводу и презреть правила приличия. Остановило Вареньку лишь то, что с взбившимися юбками вид у неё был бы нелепый и даже смешной.

Они достигли цели своего путешествия. Варвара Ильинична взирала на строение, мало чем отличавшееся от прочих, окружавших его со всех сторон. Лукавые глаза мужа говорили, что её ожидает сюрприз, и графиня наполнилась радостным возбуждением. За дверями её ожидал Атаман. Он нервничал в тесном помещении и доставлял много беспокойства конюхам, лопотавшим вокруг него по-английски.

Варя потянулась к белой морде всем телом и прижалась щекою, шепча:

– Здравствуй, милый, здравствуй.