СборNik: Любовь

СборNik: Любовь
Евдокия Краснопеева

Самая большая и неизведанная в мире книга – Книга любви. Никому и никогда не удастся не то, что прочесть, даже перелистать все её страницы. Потому что у этой книги нет окончания, как нет и автора. Мы все пишем её, украшая страницы оттенками своих чувств и желаний. Яркие мазки порой соседствуют с пастельными тонами, порой наполняются мраком безысходности, а порой вспыхивают яркими лучами надежды.

Каждый может открыть эту книгу и оставить на её странице свой неповторимый след…

Евдокия Краснопеева

СборNik: Любовь

Эскиз 1. Баллада

Звук замер. Неуслышанный и непонятый он затрепетал у изголовья кровати – и умер, только в воздухе осталось смутное дрожание и тревога.

Мислава открыла глаза. Вслушиваясь в звонкую тишину, она попыталась уловить ускользающую тень беспокойства.

Но звук умер… И тишина, освободившись от внезапного испуга, вновь наполнилась неуловимым жужжанием, стрекотом, сладким ароматом – всем тем, что составляет неощутимую прелесть раннего летнего утра.

Мислава потянулась, волна удовольствия прошла по её телу. Постель её была накрыта леопардовой шкурой, мех ласкал кожу… повернувшись на живот, женщина сладострастно прижалась обнаженной грудью к пятнистому ворсу. Тревога от внезапного пробуждения прошла, мысль о том, что впереди целый день, пронизанный солнцем, наполнила счастьем.

– Сегодня буду делать, что хочу, – прошептала женщина и решительно поднялась с кровати.

Яркий свет и шелестящая зелень манили её, не отрывая взгляда от распахнутых ставень, надела на себя первое, что попало под руку. Мягкий шелк обнял её ликующее восторгом тело, заструился меж грудями, прижался к ногам, увеличивая сладостное возбуждение. Ахнув, Мислава шагнула к большому серебряному зеркалу, которое охотно отразило фигуру… в белой ночной сорочке. Не удержавшись, чтобы немножечко не покривляться, Мислава приподняла медно-золотистую гриву волос, вздернула вверх, открывая точеную шейку и, довольно хихикнув, потянулась к подолу, чтобы переодеться. До половины подняв сорочку, качнулась – неожиданно потеряла равновесие, засеменила часто-часто босыми ногами, стараясь удержаться и, все же упала, смахнув при этом на каменный пол китайскую вазочку со стола, размахнувшимся широко подолом. Зажмурилась, ожидая услышать звон разбитого фарфора… и причмокнула от удовольствия, обнаружив, что ваза цела и невредима – поистине, удачный день! Она залюбовалась солнечными бликами, скользившими по причудливому узору сосуда.

Сорочка сбилась под мышки, и Мислава полежала на полу – совсем немного, чтобы не успеть замерзнуть, подставляя бившему сквозь решетки лучу, обнаженное тело. Новая волна восторга заставила взметнуться птичкой и запеть во весь голос:

– Я буду делать, что хочу!

Её сильный, мелодичный голос, отразившись от каменной кладки стен, вырвался в приоткрытый ставень, навстречу парящему утру. Оставив попытку переодеться незавершенной, Мислава довершала свой туалет, нетерпеливо постукивая ножкой и бросая алчные взоры в окно – сейчас, сейчас!

Скрутила волосы и, приподняв, заткнула большим гребнем из слоновой кости. Не глядя, пальцы привычно выдернули из шкатулки браслет красного золота и, надевая на бегу украшение, не в силах больше сдерживаться, Мислава вспрыгнула на подоконник, толкнула створки и высунулась из окна до пояса. Ресницы затрепетали от полыхнувшего в глаза солнечного света, закрылись, и вздох восторга вырвался из груди. Она млела в благосклонных лучах, как рыжая кошка, кончик языка облизывал приоткрытые в блаженной улыбке губы.

Вдруг! Тот самый звук – не узнанный во сне и забытый, заставил резко раскрыть глаза. Мислава увидела Его. Он стоял внизу. Его грудь была открыта солнцу: рукава сорочки были подняты, и это его смуглые от загара руки порождали заунывные звуки – ж-и-и-и-к, ж-и-и-и-к. Мислава прищурилась, стараясь разобраться в характере происходящего. Не успела! – мужчина поднял глаза, его брови сошлись и поползли вверх, а уголки губ дернулись вниз, перекосившись. Это была насмешка! Мислава зашипела от злости:

– Пся крёв! – выругалась и откачнулась вглубь залы.

К радостному возбуждению крови примешалась досада, и эта смесь забурлила, переполняя женщину. Она заметалась по зале, хватая драгоценные безделушки, подаренные мужем, швыряла их на свою просторную кровать и в сердцах бормотала:

– Дерьмо, фигляр несчастный! Приживальщик – ни роду, ни племени. Чем уж кичиться?! Гол, как сокол! Гордость бы – в подметки. Так нет – на лоб её! Так выдрать бы глаза срамные…Шут базарный!

И остановилась, наткнувшись, как на стену – звук проникал в окно: ж-и-и-и-к, ж-и-и-и-к!

Досада сменилась холодной дрожью. Разозлено, топнув ногой, закричала:

– Никому не испортить мне день!

После такого решения взяла себя в руки: прикрыла глаза и принялась дышать ровно и глубоко, смиряя разгоревшуюся в душе злость.

Ласкающее щеки солнце и призывная трель малиновки из умытого росой сада сделали свое дело – буря в душе улеглась. И вскоре голос восторженно звенел по всем галереям замка: «Я свободна, свободна!»

Мислава шла по заросшей тропинке вдоль крепостной стены. Замок, где ей было суждено прожить до глубокой осени, был слеплен из серого камня. А эта невысокая стена, закрывающая сад, была красной… Мислава то и дело останавливаясь, прижималась щекой к теплой от солнца кладке. Сад не прельщал её своими ароматами, чопорные кусты роз и разлапистого жасмина раздражали её. Она шла дальше туда, где красная стена заканчивалась глубоким, гладким, как зеркало, озером. Но не гладь воды завораживала женщину. Луг, с травой, доходящей ей до плеч, манил Миславу. Каждый раз, оставаясь в замке в одиночестве, она безотчётно стремилась туда, снедаемая радостным возбуждением.

Лес трав: капли росы на каждой тонкой травинке, на листике – паутина переплетений зелени и маленьких сверкающих солнц – неудержимо влекли Миславу. Женщина опустилась на колени, вот они! – её алмазные россыпи… Сбросив сорочку, подставив бриллиантовому дождю своё нагое тело, она терялась в этих травяных зарослях, забывая обо всем на свете, ощущая необъяснимый экстаз… Вот и сейчас они слились в одно целое, и невозможно было понять – что это? – шорох трав или шуршание босых ног. Душа Миславы парила над лугом.

– Вжи-и-и-к!

Мислава остановилась, как вкопанная – что? Откуда?

– Вжи-и-и-к! – звуки стали ритмичнее и глуше. – Ж-ж-ж-и-к, ж-ж-и-к.

Сомнений не было – это враждебные звуки! Женщина приподнялась на носки, стараясь разглядеть опасность… Земля под ногами дрогнула: её друзья, её единомышленники! – их становилось меньше. Сопровождаемые этими ужасными звуками, они падали. Забыв обо всем, Мислава ринулась вперед и, уже подбегая к источнику волнений, всё поняла. Это Его волосы мелькали среди травы, это Его руки несли опустошение… Сцепив зубы, чтобы не выронить сердце, бившееся у горла, она зашипела:

– Моё… это моё, – и перешла на крик, завопила, брызгая слюной. – Кто тебе позволил?!

Ответ прозвучал обыденно:

– Твой муж.

– Неправда! Ложь! Мерзкий негодяй! – Мислава бесновалась.

Его руки играли косой, готовые снова начать свое гибельное действо. Он, молча смотрел на женщину ярко-синими очами, незнающими стыда.

Под этим взглядом Мислава осознала, что её сорочка – все там же: на берегу озера, что она, как эта поверженная трава, нагая и беззащитная. Сверкнув глазами, она повернулась, чтобы уйти. Тягучий, насмешливый голос остановил её.

– Это я подсказал герцогу, что Борегара лучше кормить сеном с этого луга. – Он презрительно пнул её поверженных друзей.

Мислава замерла на месте, медленно повернула голову, взгляд её был взглядом восставшего из Ада демона. Все условности покинули ей разум, он превратилась в дикое и опасное существо.

Он, казалось, был восхищен этой переменой: отбросив косу, сделал шаг навстречу. В следующую минуту Мислава почувствовала омытым росой телом его разгоряченную работой плоть; крепкие руки стискивали, не давали дышать, а горячий шепот у самого лица был полон язвительной насмешки.

– Скоро тебе негде будет сеять плоды своей нежности. Ты поймешь, наконец, что есть тело… мужское тело, достойное сладострастия и поклонения.

Непримиримая в своей беспомощности, женщина коротко дышала, пытаясь насытить легкими воздух, но несмотря на это голос был наполнен яростью:

– Не думай, что это будет твое тело… жалкий, безродный прилипала!

Он засмеялся, приблизив свой рот к её дрожащим губам. Хватка ослабла, пальцы одной из рук заскользили по тонкой шее женщины, спустились ниже…

–Где ты видела слугу, умеющего слагать сонеты не хуже Петрарки?

Мислава лишь захрипела в ответ, пытаясь оторваться. Дыхание его палило щеки.

– Где тот слуга, что знает всю геральдику королевства?

Его руки заскользили, неистово вжимаясь и лаская. Небо закачалось перед глазами Миславы – она почувствовала пылающие губы на своей коже. Перестала понимать слова, которые продолжали срываться с его уст – они глохли от соприкосновения с нежной плотью. Остались только неясные будоражащие звуки, хриплые, неистовые… Тело неожиданно наполнилось истомой, Мислава перестала сопротивляться. Тут же Он отпустил её. Мислава упала на скошенную траву.

Он подобострастно склонился в поклоне и, протягивая руку, произнес почтительно:

– О, сеньора, прошу простить мою неловкость. – И, помогая подняться, продолжил все так же учтиво. – Мой благодетель – герцог, ваш супруг уже в пути. Я должен его желание исполнить в срок. – Отпустил её руку и поднял косу.