СборNik: Любовь

Мислава оцепенела, так и стояла с повисшей в воздухе рукой и приоткрытым в изумлении ртом. Казалось, что все приснилось…

– Чего ты хочешь? – хриплым от потрясения голосом прошептала женщина.

Змеиная улыбка тронула его губы:

– Хочу, чтобы ты меня искала – везде, повсюду… – Он поднял пучок срезанной травы. – Чтоб шла ко мне, как к ним… с одной лишь мыслью в голове – обо мне!

Женщина попятилась и начала отступать… Он не препятствовал, лишь сказал:

– Смотри, они в моей руки. И ты – внутри!

Опустошенная, Мислава доплелась до кровати. Без чувств, без мыслей лежала, не шевелясь, нескончаемо долго, лишь краешком сознания отмечая, происходящие вокруг перемены. Гвалт и сумятица, воцарившиеся под сводами замка, дали понять, что герцог прибыл, а радостная перекличка собачьей своры оповещала, что охота прошла удачно.

Мислава не шевелилась.

Вскоре запахло копчёным на углях мясом и давленным с тмином чесноком. Эти аппетитные запахи означали, что к трапезе все готово.

Супруг не поднялся к ней и даже не прислал никого поинтересоваться, чем занята его молодая жена. Это значило: их глупая ссора всё еще продолжается. Впрочем, Мислава не беспокоилась об этом. Она знала – несколько дней отчужденного молчания пойдет на пользу их дальнейшим отношениям. Герцог с трудом привыкал к новому состоянию женатого человека, а небольшое противостояние позволит укротить его крутой нрав.

Все мысли Миславы были заняты ИМ… его словами, которые капали на её обнаженную душу отравляющим ядом – черный лотос вырос из сердца герцогини…

– Не будет этого… не будет никогда! – прошептала Мислава и тихо засмеялась.

Мышью скользнула к закованному медными пластинами сундуку, смех – негромкий и бархатистый продолжал литься из её горла. «Сегодня я – странствующий монах…» Чёрная ряса, капюшон полностью скрыли женщину в сумраке большого зала. Опояску из скрученной пеньковой веревки отбросила – слишком бела! Как тень Смерти заскользила по гулким полутемным галереям. Лишь постукивание качающихся на руке четок могло привлечь внимание, но вот и оно прекратилось. Цель была достигнута.

Затушив факел на стене – просто ткнув его в сырой угол стен, от чего часть галереи погрузилась во мрак, Мислава замерла в нише. Она долго ждала, занемели ноги… Вот, наконец-то!

Горбун тащил кубки. Мокрый дубовый поднос прогнулся под их тяжестью.

Сейчас! Бесшумно прогнувшись, извлекла, как странствующий комедиант из рукава монетку и с ловкостью так, чтобы был отчетливо слышен серебристый звон, пустила её вперед – по каменной кладке пола. Едва не рассмеялась – горбун, поставив поднос на пол, побежал шарить в темных углах. Бесплотной тенью склонилась Мислава над чашами, отыскала взглядом то, что нужно. Этот кубок с золотым орлом посередине! – герцог вручил ЕМУ за верность на поле брани…

Тонкие пальцы лихорадочно перебирали четки: раз, два, три, четыре… Вот оно! Сухой щелчок – и серый порошок растаял в кубке, уже невидимый…

Мислава шла в своем погибшем королевстве, слезы текли по щекам. Она оплакивала своих друзей – порой касалась пальцами, а губы шептали молитву…

Всё… Усевшись на прибрежный валун, отвернулась от луга. Там было пусто. Луг умер. Смотрела на отражавшиеся в озере звезды…

И вдруг волна восторга захлестнула её: вот сейчас, сию минуту! – зелёная пена выступит на ЕГО губах. Вот сейчас, сию минуту! – он упадет, скорчившись. Сейчас! – его ноги сыграют последнюю чечетку на полу…

Мислава заперхала булькающим смехом… А потом? Она вскочила и черной птицей нагнулась над глухим озерным омутом. Протащит ЕГО через весь луг и бросит – сюда!!! И каждый день будет ходить и смотреть, как ОН будет плавать там – внизу. Да! Здесь всё прекрасно будет видно…

Мислава ещё ниже нагнулась над темной тяжелой бездной. Ей казалось, что уже видит размытое водою лицо… С восторгом выдохнув, распрямилась, повернулась.

ОН стоял рядом, почти вплотную. Луна, светившая в спину, придавала его чертам ожесточенность.

– Я не пью боше… – сказал, захватывая её смятенный взгляд своим упорным взором.

Мислава, казалось, превратилась в каменное изваяние… Усмешка зловеще искривила его губы.

– Зато твой муж его обожает.

Ужас заплескался в глазах герцогини, согнувшись пополам, закрывшись руками, Мислава закричала:

– Дьявол! Сатана! – и рванулась в сторону, не помня себя…

Омут беззвучно сомкнулся над головой жертвы. Белой лебедью несколько раз взлетела вверх тонкая рука. Потом всё успокоилось.

ОН нагнулся над водой – всё было отлично видно! Черная сутана зацепилась за корягу, и божественно сложенное тело сквозь толщу воды мерцало под лунным светом…

Ещё некоторое время ночь отзвуками повторяла его удаляющиеся шаги, потом всё смолкло.

И, вдруг, сладкий шепот пронесся над садом и опустевшим лугом. Это начали своё триумфальное шествие заросли вереска и дикого шиповника…

Эскиз 2. Элегия. I

– Елизавета, – голос няньки дрожал от старости, но и в этом тихом меканье можно было расслышать нежность, – душенька, пора подниматься…

Девушка крепче сомкнула веки, отрицательно мотая головой: каштановые непокорные кудри заметались по белому полотну наволочки.

– Елизавета, – вновь прошамкала тихонько старуха и, оставив попытку быть услышанной, прикрыла дверь светлицы, где спала девушка. – Ах, негодница, – бормотала старая, – ужо, напущу на тебя Дарью…

Но Лиза не спала, уже давно. Лишь только первый луч солнца проник в комнату через приоткрытый ставень, девушка проснулась. Да и вряд ли можно назвать сном то тяжкое забытьё, в которое она провалилась ночью. Уже два дня девушка ходила сама не своя, замирая неожиданно и слепо натыкаясь на углы…

Два дня назад управляющий – Гавриил Дымов, завершая очередной отчет по состоянию дел в имении сказал, откланиваясь:

– На днях получил весточку от его сиятельства Дмитрия Алексеевича, прибудут непременно ко Спасу.

– Что же ты, Гаврила! – вспыльчиво закричала Лиза. – Сразу не сказал! Надо всё подготовить, наверное, братец не один едет.

– Нет, одни-одинёшеньки, – возразил Дымов, поглаживая окладистую бороду. – Просили в письме вас напрасно не беспокоить потому, как одни и ненадолго.

А Лиза, не слушая уже, выскочила в длинный коридор, громко крича:

– Нянька! Дарья! Палаша! Митя едет!

Когда первая радость от полученного известия прошла, Лиза притихла и задумалась. Пяльцы выскользнули из ослабевших пальцев, с легким стуком упав под ноги, но девушка и не заметила. Она смотрела в открытое окно, навалившись грудью на подоконник, и смутное беспокойство начало зарождаться внутри: где-тот в районе желудка нервно затрепетало, распространяя дрожь по всему телу.

Палаша, шившая новое платье для своей барышни здесь же на скамеечке, недалеко от Лизы, тихонько встала и ушла, оставив девушку наедине с уличными звуками. Девка решила, что барышня заснула, так неожиданно тиха и недвижна стала Лиза. Но Лиза не спала, нет… она вспоминала, а, может быть, грезила… Бог знает какими словами можно описать охватившее её оцепенение.

Митя… Его серые с зелёным отливом глаза, как будто почерпнутые из лесного озера, то весело мерцающие, то загадочно-глубокие, то неподвижно-стальные мелькали у девушки перед взором, завораживая и… пугая? Да-да! Наконец, она нашла то слово, которым можно охарактеризовать хоть малую часть чувств, внезапно нахлынувших к сердцу. Да! Она боится…

Тут же эта мысль показалась до невозможности глупой и Лиза, фыркнув, как норовистая лошадка, заставила себя произнести внушительно, чтобы прогнать прочь внезапно утвердившуюся уверенность в своем страхе:

–Митя. Брат.

Она плохо помнила пору своего раннего детства, но знала, что иногда, хотя не часто, маленький Дмитрий проводил лето в имении. Смутно припоминала неподвижного, флегматичного мальчика с мелкими кудряшками на крупной голове. Впрочем, уже тогда ей было интересно наблюдать за братом…

Появление Дмитрия в имении в пору его взросления стало для Лизы необыкновенным потрясением. Он появлялся в Усадах всегда внезапно, всегда в окружении веселых, горластых друзей и мало обращал внимания на тонкую худую девочку с туго заплетенными косами. Да, по правде говоря, не замечал вовсе. Ну а Лиза наблюдала во все глаза: Митя был не таким, каким запечатлело её детское сознание. Он был быстр и подвижен, как была жива и разнообразна его речь. Он сочинял и декламировал стихи, неплохо играл на пианино и, казалось, старался всё испробовать и всё успеть. Лиза была очарована бурлящим блеском юности и незаметной мышкой наслаждалась наступившими в брате переменами.