– Сил нет. Настроек много, а ты говоришь, пользу. С этим делом по-дилетантски нельзя. А то запороть легко. И знаешь, что может случиться?
Лёвин покачал головой.
– А то, что разнесёт нас в клочья со всей нашей галактикой в один момент к чёртовой бабушке, вот что.
Галушкин вскочил, плюнул на пол и снова занялся ящиком.
Лёвин с недоверием опять покачал головой. “Запугивает… для отвода глаз. Так я и поверил, как же.”
Дверь с грохотом отворилась и в подвал вошла невеста Галушкина Катя, вся увешанная пакетами и сумками.
– Привет, Лёвин, – недружелюбно поздоровалась она с гостем и начала выкладывать на стол и стул коробки, деревяшки, картонки и, под конец, пакет хлеба, пакет сушек и два пакета ряженки.
– Ты не против, мы перекусим? Хочешь с нами?
Лёвин вежливо отказался. Он не сводил глаз с ящика.
– Интересуешься? – Спросила Катя, внимательно следя за Лёвиным, одновременно запивая ряженкой кусок хлеба с толстым куском сыра.
– А… ну да.
– Тоже мастер?
Лёвин почесал кадык.
Галушкин с отсутствующим видом жевал бутерброд.
– В своём роде да, тоже, – нервно ответил Лёвин. Он засунул руки в карманы и подошёл к двери.
– Ну, я пойду, пора.
Катя махнула ему на прощание, а мастер ничего не сказал, он как раз нацепил на указательный палец четыре сушки, как кольца, и пристально рассматривал их со всех сторон.
Лёвин с тоской бросил последний взгляд на ящик и захлопнул за собой дверь.
Катя оживилась.
– Ты же в курсе, что этот тип охотится за твоим изобретением? Причём уже давно. Упёртый, как ишак. – Сказала она Галушкину, когда тот, насмотревшись на сушки, отправил их в рот.
– Угу.
– Лучше бы ты его не пускал сюда больше.
– Да нет. Что он может сделать с ящиком? Он даже не знает, как его включить.
– Всё равно, -Катя строго посмотрела на мастера, – не пускай. И так уже щит полетел, вдруг это Лёвин что-то…
– Щит! – Повторил Галушкин, – щит.
Он подбежал к ящику, засунул куда-то внутрь руку и сразу отдёрнул. Потом с недоумением посмотрел на свою ладонь и протёр её тряпкой.
– А знаешь, щит подождёт. Сначала мы сделаем кое-что ещё, неси паяльник.
До ночи в подвале воняло канифолью, жжёной резиной, спиртами, нагретым металлом и много чем ещё. И Галушкин, и Катя периодически выбегали в коридор отдышаться, переговорить, перекурить, а потом героически возвращались в задымленную комнату и плотно притворяли за собой дверь. Периодически из подвала раздавались крики, восклицания или ругань. В первом часу ночи, шатающиеся и похожие на тени, но довольные, мастер Галушкин и его невеста Катя вышли из подвала, закрыв его на замок, и скрылись в темноте.
Лёвин опять не спал. Его мысли о ящике не давали ему ни минуты покоя. Не выдержав их наплыва, посреди ночи он встал, оделся и поехал в лабораторию Галушкина. Уже давно у него был изготовлен дубликат ключа, ещё со времён царя Гороха, а для замка Лёвин прихватил скрепку.
– В принципе, почему бы и нет, – уговаривал он сам себя, – мы с ним практически начинали вместе. И конспекты он у меня переписывал. А потом на практике сколько раз я его прикрывал, когда он в подвале возился со своими “гениальными” изобретениями. Так что он не имеет права…
Дальше мысли Лёвина переключались на Катю, которая ставила под угрозу исполнение сразу всех его амбициозных желаний.
– Нашёл себе… подкаблучник… нет бы со старым другом по-хорошему…
До подвала он доехал очень быстро. Город спал, и никто не препятствовал его замыслу. С навесным замком Лёвину пришлось потрудиться, скрепка то и дело норовила выпасть из ледяных пальцев, которые к тому же немного тряслись от волнения. Минут пятнадцать Лёвин то отчаивался, то вновь совал разогнутую скрепку в замок и двигал ею в разные стороны, пытаясь поддеть фиксатор.
– А, черти! – Лёвин покраснел и шумно дышал. – ещё разок, ещё!
Наконец, ему удалось открыть замок, произошло это как раз в тот момент, когда Лёвин уже собрался возвращаться домой за ломиком. Больше препятствий не было. Лёвин нагло вошёл внутрь подвала, привычным жестом нащупал на стене выключатель и нажал на него. Зажёгся свет, и Лёвин в недоумении увидел в самом центре комнаты огромный ящик, от пола почти до потолка, заваренный толстыми листами железа. Тяжёлый запах, оставшийся после сварки, ударил Лёвину в нос.
Через пару секунд он пришёл в себя. Провёл рукой по стенке ящика – она была слегка тёплая. Он прижался ухом к металлу, пытаясь услышать любой малейший шум, идущий изнутри. Но из ящика не раздавалось ни единого звука. Лёвин помедлил немного, потом подобрал на полу несколько целых электродов и начал резать металлический ящик сваркой. Выходило у него весьма неумело и плохо. Кончик электрода то и дело увязал в металле, протыкая его насквозь, вместо того, чтобы оставлять за собой линию разреза. Он кряхтел, сопел, чертыхался и начинал заново. Воздух гудел и искрился. Лёвин остановился, снял маску и вытер пот. Перед глазами у него продолжали вспыхивать яркие линии молний. Из проделанной дыры сквозило холодом. Он попытался заглянуть внутрь огромного ящика, но не сумел разглядеть ничего. Только темнота и холод. Лёвин включил сварочный аппарат и вновь начал резать.
Через пятнадцать минут в центре ящика зияло неровное, с острыми краями, прямоугольное отверстие, через которое протиснулся бы взрослый человек. Лёвин снял давно промокшее от пота пальто и полез внутрь. Там, внутри внешнего ящика, точно в центре, стоял галушкинский ящик для укорочения деталей, покрытый тонким налётом инея.
Около восьми утра Галушкин подошёл к лаборатории. Валявшийся на земле у двери замок его не удивил. Он быстро вошёл внутрь и сразу наткнулся на следы взлома. Спокойно отодвинув металлические обрезки в сторону, он протиснулся между стеной и ящиком вглубь комнаты и, как ни в чём ни бывало, начал работать.
К обеду подоспела Катя.
– Ну? – С порога бросила она.
– Обошлось, – невозмутимо ответил мастер, – правда, он не вытащил вилку из розетки. Чуть не убил сварочный аппарат. А так всё нормально.
– Ну и чудненько. Надеюсь, на этом он успокоится и оставит тебя в покое. У тебя и так работы невпроворот.
– Уже меньше, – довольно улыбнулся Галушкин, – щит заделал.
Лёвин проспал до вечера. Ни телефон, разрывавшийся от звонков, очевидно с работы, ни будильник, поставленный самим Левиным и включавшийся каждые полчаса, не смогли его разбудить, пока случайный кошмар во сне не подкинул его вверх на кровати. Ему приснилось, что Галушкин с монтировкой в руке и Катя, сжимающая в зубах полицейский свисток, схватили его и пытаются пропихнуть в узкое приёмное отверстие ящика.
– Нет! – Заорал Лёвин, – нет!
И свалился на пол. Через пару минут он пришёл в себя. Никого кроме него в доме не было, а ящик преспокойно стоял там, где он его оставил накануне.
После двух чашек кофе Лёвин почувствовал непреодолимое желание вскрыть ящик и разобраться в принципе его работы.
– Галушкин мне не указ, – ворчал он, тыкая отвёрткой в щель под крышкой ящика, – никто мне не указ. Думает, я ничтожество. Что не способен…
Лёвин не договорил, на что он не способен, поскольку кончик отвёртки наконец нашёл, за что зацепиться. Лёвин нажал, сначала осторожно и медленно, а потом со всей силой, и крышка поддалась. Остальное было уже совсем просто, и через минуту мокрый от пота Лёвин уже держал крышку в руках. С замиранием сердца он заглянул внутрь ящика, и чем дольше он в него смотрел, тем круглее становились его глаза. Ящик был разделён перегородкой на две равные части, одна из них была почти незаполненной, на дне её лежали несколько длинных деталей, таких, которые показал ему Галушкин, а другая была забита почти доверху деталями укороченными.
– Как это, – удивлённо прошептал Лёвин, -как же. Он меня… он меня… обдурил…