Средство от любви. Сборник рассказов

И сразу стих. Но сон у Элис уже ушел. Лишь под утро забылась она на краткий миг, прямо перед тем, как дверь её камеры открылась и надзиратель разбудил девушку резким свистом.

К тому моменту Элис уже лишилась эмоций. Усталость, недосып и голод притупили её ненависть к несправедливости и она покорно шла за надзирателями, некоторые из которых были вооружены, по длинному коридору и старалась не смотреть по сторонам.

В зале суда было много людей. Судья, старик в парике, мрачно поглядывал на них, взглядом пресекая малейший шум.

Элис подвели к стулу и она села. Сидеть было больно, из-за жесткой кровати болели все кости, и она ерзала по сиденью, отчего судья мрачнел ещё больше.

– Элис Дженкинс. Так, так, вердикт готов.

Элис встрепенулась и встала.

– Какой вердикт? Я даже не знаю, за что я здесь. Я ничего не сделала!

– Молчать! – Грозно просипел судья и поправил галстук, – при аресте Вам всё объяснили, здесь запротоколированно. Вам было сказано, цитирую: «Элис Дженкинс, согласно кодексу связи от восьмого февраля две тысячи семьдесят четвертого года, статье четыреста девять А подпункта тринадцать, Вы объявляетесь виновной в нарушении правил гражданского единения и арестовываетесь до вынесения приговора. Всё ясно?». Вы подтверждаете?

Элис согласно кивнула.

– Да, господин, судья, подтверждаю. Но ведь я ничего не нарушала.

Судья недовольно потряс головой.

– Незнание не освобождает. Кодекс связи существует уже более двадцати шести лет.

Судья поднял руку с кодексом вверх и помахал им в воздухе.

– Нарушение зафиксировано ночью семнадцатого октября две тысячи сотого года, в три часа пятьдесят минут и сорок семь секунд, так, координаты… пропустим, так, Это Ваша линия?

Судья показал Элис лист бумаги и та кивнула. Старик глумливо усмехнулся.

– Так вот оно, нарушение. Два пропущенных звонка.

Элис еле удержалась на ногах. Два звонка. А она даже не помнила об этом.

– Но господин судья, ведь, наверное, я спала… ведь я работаю допоздна, я просто не проснулась…

– Два звонка, мисс Дженкинс, два, не один, что могло бы хоть как-то оправдать Вас, их было два. Пропущенных. Звонка. А ведь кодекс связи гласит, что голова человека должна быть прозрачна для общества.

Элис опустила голову. Лицо её залили слезы.

Судья продолжал, упиваясь своей властью.

– Я обращаюсь не только к подсудимой, я обращаюсь ко всем в этом зале. Ваша жизнь – это сплошной комфорт и благодать. Не нужно тяжело работать, носить воду, представьте, рубить деревья инструментами, считать в уме, читать. Вы должны быть благодарны прогрессу, который подарил вам возможность обходиться без тяжелого ручного труда. Но нет. Вы, – судья протянул палец, указывая им на Элис, – вы, – теперь палец указывал на людей в зале, – все не знаете благодарности. Поэтому, – голос судьи набрал высоту и силу, – я оглашаю приговор.

– Но я спала после работы, – закричала раздавленная Элис, – я просто не смогла проснуться! Возможно, даже звонили не мне, что, если это была ошибка?

– Или проверка, – прошипел надзиратель, стоявший рядом с Элис.

Она обернулась к нему и вдруг сломалась. Его лицо и лица всех людей в зале выражали презрение и отвращение к ней. Она перевела взгляд на судью. Он громко выкрикивал слова, размахивая руками и возвышаясь над столом, отчего казался не простым человеком, а огромным духом из чрева планеты. Элис с трудом понимала, что он говорил, зал начал шуметь, разгоряченный речью судьи и в гуле все слова слились в одно только гулкое:

– Декодификация!

После этого шум резко стих. Элис тупо смотрела на пол перед собой. Надзиратель на полшага отпрянул от неё, будто опасаясь заразы, а люди в зале столпились теснее. Она представляла опасность для общества.

Элис с радостью смотрела, как ее маленький сын выбрался из первого сделанного им самим шалаша. Самые тяжелые пальмовые листья он прикрепил с помощью своего отца, но всё остальное – только его личная заслуга. Гордый малыш хватал каждого встречного за руки и вел к зеленому дому, заводил внутрь и рассказывал, сколько веток и листьев ушло у него на постройку.

Элис наслаждалась этим. Суд и кошмарный дни в камере забылись и больше не волновали её, забылось и общество, которое выдавило её из себя. Прошло уже много лет. Сколько – она не знала, ведь у декодифицированных не было даже часов. Зато у них было много времени.

2017

Компас

С моим давним и очень хорошим другом мы не виделись несколько лет и столкнулись недавно совершенно случайно в кафе. За окном шумела последняя апрельская метель, выходить не хотелось, и я сидел и цедил кофе, чашку за чашкой в тепле. На огромном экране на стене показывали моих любимых музыкантов, игравших бодрый старый рок. Вдруг, как в каком-нибудь кинофильме, дверь кафе резко распахнулась, и в помещение вошёл мой друг. Он шёл и мотал головой, стряхивая с неё снег. Я так удивился, увидев друга, что забыл поздороваться с ним. А он и не заметил меня, подошёл сразу к кассе и попросил стакан кофе побольше и погорячее.

– Эй!– крикнул я, а он не обернулся. Тогда я встал и, взяв его за плечи, повернул к себе.

– Здоров!– я радостно крикнул я ему в лицо. Друг узнал меня и попытался улыбнуться.

– Привет,– сказал он кисло,– где твой столик?

– Вон там, пошли, сядем, поговорим. У тебя есть время?

– Времени-то как раз навалом.

Мы сели за мой стол и стали пить кофе. Его кофе был обжигающим, он отпивал глоток и морщился, словно в глотке был ёж. Так он сделал несколько ежей, то есть глотков, и отставил чашку. Друг нагнулся над столом и с заговорщическим видом прошептал:

– Слушай, есть разговор. Ты мне тут кстати встретился.

– Ну да, здорово встретились!

– Слушай меня, это очень важно! – вид у друга был такой серьёзный при этих словах, что я чуть не рассмеялся. Но вовремя опомнился и заглотнул кофе.

А он продолжал:

– Кроме тебя никто не должен знать, понял. Такое дело… Ты про компасы что знаешь?

Я всё ещё пил и чуть не поперхнулся.

– Как что? Всё знаю. Компас– это прибор такой, север показывает. У него стрелка есть и циферблат.

– Какой циферблат! Слушай, это очень серьёзно, понял,– он помолчал немного, а потом как выдаст,– я его, компас этот, проглотил!

Я подскочил. У меня, наверное, глаза круглыми стали, так я на него смотрел.

– Шутишь, как проглотил?

– Я тебе сказал, я серьёзно! Ты мне друг? Веришь мне?

– Ну, не знаю. Он что, маленький был?