Средство от любви. Сборник рассказов

– Вот получу последнюю печать, отправлюсь в свой уютный домик и даже буду немного скучать по вам, друзья, – уверенно врал Ярошин, – какой у вас номер на руке? Двести пятнадцатый?

И сразу же начиналась возня. Кто-то кричал:

– У кого это двести пятнадцатый? Это мой номер! – Покажи! – Я тебе покажу, давай, подойди поближе!

Далее шла энергичная перебранка, в которой заводил Ярошин. Через полчаса выяснялось, что кто-то перепутал двести пятнадцатый с двести пятидесятым, буча стихала, Ярошин погружался в счастливый полусон, а Висьмо страдал. Он уже даже ничего не говорил. Он только ждал, что вот Ярошин получит последний документ, успокоится, а затем и желание загадает. Висьмо выполнит это желание и растворится во тьме… Висьмо вздохнул. Очереди ему осточертели. А ведь всё могло быть так быстро и просто, если бы Ярошин его послушал.

– Дааа, я бы тоже сейчас от хорошей отбивной не отказался, – вдруг раздался знакомый до коликов голос.

Висьмо шевельнулся. Ему показалось? Ярошин действительно пожелал отбивную?

– И пивка холодного, – сказал кто-то из очереди.

Висьмо встрепенулся. Почти уже. Почти. В животе запорхали бабочки.

– А знаешь, чего я действительно хочу? Всей душой. – Загремел голос Ярошина, – хочу, чтобы здесь поставили, наконец-то скамейки. И чтоб на всех хватило. А то сами сидят, понимаешь, в своих кабинетах, а мы стоим, как лошади в стойлах.

Люди вокруг Ярошина одобрительно загудели, а Висьмо почувствовал, как тяжеленный мешок упал с его спины. Крылья его расправились и мгновенно обросли новыми перьями. Он засиял.

– Выполняю! – Взлетел Висьмо над удивлёнными душами и исчез.

А очередь с Ярошиным во главе изумлённо глазела на новенькие яркие скамейки с удобной спинкой, выстроенные в два ряда напротив друг друга вдоль всего коридора, ведущего к котлу бюрократии.

2017

Транспластические технологии

С появлением новых транспластических технологий моя жизнь пошла на лад. Жена сразу успокоилась. Сказала, что встанет во все очереди на инъекции. Пришлось влезть в долги, но зато прекратились постоянные жалобы на внешность. Случилось так, что одновременно подошли две очереди, на нос и на плечи. И еще вскоре должны были подойти самые нужные, но зато и самые дорогие, на грудь и на веки. А потом еще парочка, на колени, живот и еще что-то. Конечно, не все было так гладко, как хотелось. Когда подошли две очереди сразу, оказалось, что одновременно обе процедуры провести нельзя, только одну за другой, но если пропустить любую из процедур, право сделать ее теряется. Жена здорово подсуетилась, я даже погордился ей немного. Она нашла другую ожидающую и обменялась с ней инъекцией в нос. Плечи, сказала жена, к лету важнее. И она пошла на инъекцию. Целых три недели я жену не видел и не слышал. Сначала я удивился, потом обрадовался, потом не осталось чистых тарелок. Я позвонил жене в клинику. Показалось ее лицо на весь экран. Эй, отодвинься от камеры, хочу посмотреть на твои новые плечи. Она мне ответила, что не может отодвинуться, камера такая и будем говорить с лицом во весь экран. Ладно. Спросил ее про дела, про здоровье и как включить посудомоечную машину. Она позлилась, но в целом разговор прошел спокойно. Когда домой вернешься, сказал я ей напоследок, а она вдруг расплакалась и ответила, что не знает и что вот-вот подойдет очередь на веки и она не знает, что делать. А я ей тогда сказал, что за черт, почему так долго ее держат в клинике с такой ерундой, и она опять разозлилась и сказала, что так надо. После этого я зажил хорошо. Жену я не видел года два, она чудесным образом перескакивала с одной процедуры на другую, и обещала мне при разговоре, что я ее не узнаю и что все мартышки-завистницы упадут в обмарок при встрече. В последний раз я видел только ее затылок, так что не мог согласиться с этим или нет, но она сказала, потерпи, скоро ты увидишь меня как есть, в натуральную величину. Я спросил, отличается ли ее нынешняя натуральная величина от той, которую я помню, жена обиделась и оборвала звонок. Теперь я жду. Моя сложившаяся жизнь меня устраивает. Конечно, я люблю жену и даже скучаю, но я боюсь. Боюсь, что она вернется, вся в шрамах и дырах от уколов, больная, злая и начнет срывать свою злость на мне. Или наоборот, пережив все эти жуткие ампутации и отращивания конечностей и органов, бррр, потеряет интерес к жизни и застынет в депрессии. Или еще, представляю, что жена явится в личине доисторической богини, нет, кажется, древнегреческой, и поведет за собой толпы возбужденных мужчин, а я с растерзанным сердцем останусь один, потеряв покой и устроенный мир. Последняя мысль почему-то напугала меня не на шутку. Мой животик, двойной подбородок, кривые зубы… что будет, когда жена вернется и увидит меня таким? Как раньше? Я бросился к поисковику и задумал "транспластические инъекции для мужчин". Экран запестрел. Если ваша жена пошла на процедуры, почему бы вам не пойти за ней следом, гласила одна реклама. Женская красота против мужской, кричала другая. Мы живем в век красоты, не жалейте времени на нее и денег; вздохните новой полной грудью; четыре пальца по цене двух, вспыхивали фразы в мозгу. Скорее, запись на все только три дня! Три дня! И скидка девяносто восемь процентов! Торопитесь! С чего начнем, приветливо спросил меня великолепно сложенный медбрат.

2017

Больше пропущенных звонков

Ровно  в шесть двадцать восемь в дверь постучали. Элис Дженкинс с трудом открыла глаза и с недоумением уставилась на часы. Так рано они никогда не будили. Кто-то переставил завод? Раздался новый стук в дверь, и Элис осознала, что часы не при чём. Затем из-за двери раздался громкий властный голос, который окончательно её разбудил.

– Элис Дженкинс? Это ГосИнс. Открывайте, иначе придется ломать дверь.

Дверь невозможно было сломать, Элис это знала, да и все знали, Это была просто древняя идиома. Однако, подействовало. Элис вскочила, набросила футболку, штаны и бросилась к двери.

– Здра…

– Элис? Дженкинс?

– Да, а что…

В комнату ввалилась группа из шести или семи человек, некоторые были вооружены. У Элис округлились глаза. Она и представить себе не могла, зачем её персона могла понадобиться ГосИнсу, да ещё в такую рань. Впрочем, ей и не пришлось ничего представлять. Высокая полная женщина заслонила собой всех остальных и, глядя Элис прямо в глаза, громко промонотонила:

– Элис Дженкинс, согласно кодексу связи от восьмого февраля две тысячи семьдесят четвертого года, статье четыреста девять А подпункта тринадцать, Вы объявляетесь виновной в нарушении правил гражданского единения и арестовываетесь до вынесения приговора. Всё ясно?

Элис от неожиданности кивнула, хотя не поняла ровным счетом ничего.

– Можете собрать кое-что из одежды и еды, примерно на трое суток. Звонить никому нельзя, а также запрещается передавать фото и видеоинформацию кому бы то ни было с данного момента и до вынесения приговора. Это тоже ясно?

Элис постепенно приходила в себя. Собрать одежду, еду на три дня, не звонить, не снимать фото и видео. Она взглянула на женщину-ГосИнса.

– А…

– А – адвокат? Нет, защиты не будет, – перебила её та и улыбнулась самой жуткой улыбкой из тех, что вообще возможны.

Два следующих дня Элис провела в зоне без доступа. Её поместили в маленькую камеру с узкой кроватью и санузлом в углу. -Как такое возможно, – шептала сама себе Элис, сидя на краю кровати и глядя на разбитый рукомойник, – я не выдержу, не выдержу.

Её мысли ритмично перебивали звуки капающей воды. Из соседней камеры иногда доносились крики мужчины. Иногда – завывания, а иногда хохот.

– Бедняга, наверное, сидит здесь давно, – думала Элис, – с ума сошел. Неужели и я так же сойду с ума в какой-то момент? Что будет тогда со мной?

В камере было прохладно, особенно ночью, Элис уже надела на себя все вещи, которые она захватила из дома и всё равно мерзла.

– Когда это всё закончится, – говорила Элис вслух, – я даже не знаю, за что я здесь.

Когда отчаяние немного отпустило её, она взяла сережку и начала царапать ею дверь. “ВЫПУСТИТЕ! Я НЕ ВИНОВАТА!”, гласила еле читаемая надпись. Элис с радостью и гордостью смотрела на корявые черточки, портящие внешний вид двери. Потом она несколько раз пнула дверь, оставив пыльные отпечатки подошвы на стальном полотне.

– Эй! – Элис даже крикнула чтобы привлечь внимание надсмотрщика.

– Выпустите меня, я не виновата! Я есть хочу, мне холодно! Эй!

На двери моргнул крохотный глазок, но на этом всё и закончилось. Внимание-то Элис привлекла, а что дальше?

Она легла на неудобную жесткую кровать.

– Какой ужас, – опять вырвалось у неё.

На спине лежать было больно, а на боку просто невозможно. Элис ворочалась, потирая придавленные места и пытаясь отвлечься от голода. Сосед больше не кричал.

– Как он может спать на таком? Я две ночи не сплю, а он… привык, что ли. Я не смогу, никогда не смогу спать на такой кровати, никогда.

Из коридора раздавались старческие шаркающие шаги, а потом топот бегущих ног, грохот, лязг металлических предметов, потом опять всё стихало, а после шум и шаги раздавались снова.

– Привели, увели, – считала Элис, царапая засечки на стене. Хоть как-то, хоть такими царапинами, ей хотелось навредить этой ужасной камере.

– Спаать. Спи, Элис, спии, – уговаривала она сама себя, ворочаясь с боку на бок, – завтра тяжёлый день, приговор. Чего? За что? Это действительно происходит со мной? Я наверное уже схожу с ума.

От холода Элис скрючилась в позе эмбриона. Спать хотелось, но сон не шёл. Сухими глазами она всматривалась в стену напротив, пытаясь понять, что же такого натворила и что её дальше ждет.

Она и раньше слышала краем уха, что ГосИнс не давала спуску всяким нарушителям порядка, но она-то при чём? Жила себе, тихоня-тихоней, никого не трогала.

Глаза медленно закрылись и Элис почувствовала тяжесть, предваряющую сон, как вдруг сосед за стеной рявкнул во весь голос:

– Заткнись! Ауауу. Заткнись!