Усё

– Класс. Отправил в издательства?

– Ты неисправимый оптимист.

– Давай создадим памятник всем неопубликованным рукописям! Представь. Инсталляция. Четыре мусорных бака. Бумага. Стекло. Пластик. Рукописи. Последний заварен крышкой.

Я подумал, не попросить ли Риту об одолжении, мне вспомнился ее сосед, знаменитый литератор, к которому она могла бы по-соседски обратиться с просьбой оценить мои литературные начинания, но не стал этого делать. Возможно по той простой причине, что я не хотел чувствовать себя в глазах Марго неудачником. Но меня злило, что, спрашивая меня об издательствах, ей не пришло в голову, что она могла бы помочь мне.

Рев оглушает нас. Искры брызжут в стороны. Витя пилит решетку болгаркой. Лязг, скрежет, триумф! Под защитной маской раскрасневшееся лицо героя-освободителя. Куски решетки проваливаются в снег.

– Женщины и дети покидают помещение первыми!

– Кыс-кыс-кыс!

– Они напуганы шумом, – говорю я.

Мы отходим за угол дома. Говорить не хочется, только курить и улыбаться.

– Спасибо вам, Виктор! Вы молодец. – все-таки нарушает молчание Крис.

Витя кивает с довольным видом.

– Третий раз спиливаю, – говорит он мне.

Они курят еще по одной. Мимо нас пробегает полосатый кот и деловито сворачивает за угол. Шесть вечера. Темно. Мы стоим под фонарем под чьим-то окном. В небе над домом светит молодой месяц.

– Красивый мир, – говорит Виктор, глядя в небо. – Моря, леса, снег, птицы. На хрена тут люди? Может Бог не собирался создавать человека? Откуда ему было знать, что обезьяна так деградирует.

Я почти уверен, что в следующий приезд найду Крис во главе какого-нибудь приюта для бездомных животных.

Прошло не больше пятнадцати минут. Огибая дом, мы возвращаемся. И застываем в оцепенении. На том месте, где Витя спилил решетку, висит дощатая дверка с новым амбарным замком. Из подъезда выглядывает баба в знакомой шапке-тыкве, зыркает на нас свинячьими глазками и исчезает.

– Ведьма! – ахнул Витя.

– Как же она успела?!

Меня разбирает смех.

Витя схватил замок, рванул на себя, вырвал, швырнул кусок металла далеко на асфальт. Грохот несколько секунд сотрясает улицу. Затем наступает звенящая тишина.

«У меня сопли. Ноги на портрете будут не в ботинках, а в тазу с горячей водой!» – падает сообщение от Риты.

«Береги себя», – отвечаю.

В мой последний день в Питере я решил сходить в Дацан. Мы с Крис вышли из дома около десяти утра. Светило бледное солнце. Мороз градусов десять. Крис в своих уггах, покрытых потускневшими стразами. На углу дома, уже знакомая мне баба в шапке, похожей на тыкву, с удивительно злобной горячностью топчет кошачьи миски. Я глазом не успел моргнуть, как Крис подлетела к ней и схватила за шиворот.

– Ты что творишь, тварь! Беззащитные кошки тебе помешали?!

Рука у Крис крепкая. После плотницких работ мозолистая, трудовая. Подняла злыдню над землей за шкирку, если тряхнет, дух на раз вышибет.

– Ой, ну что ты, девонька! – сладенько залопотала баба. – Что ты, что ты, красавица! Я не знала, что это для кошечек твоих. Не знала. Ой, ну что ты, красавица….

Крис для острастки качнула бабу в воздухе.

– Увижу еще раз рядом с подвалом… у-у!

Я поглядел в небо. Оно стало туманно-белым, плотным, мешковатым. Ветер усилился. Я почувствовал, как в спину меня толкает холодная, волосатая масса. Метель налетела внезапно. Острые стеклянные градины посыпались сверху, разбиваясь о твердую землю. Завыла вьюга. До метро мы пошли пешком, щурясь, наклоняя тела вперед, как уставшие пилигримы.

У метро остановились и отдышались.

– Ты с Ритой оставил Вульфа? – спросила Крис, отряхиваясь от снега.

Я не мог сказать Крис неправду, глядя ей в глаза. Про Вулфа пришлось рассказать. Последние две недели я отправлял ей фотографии, которые сделал, когда кот был еще жив.

– Зачем же ты пускал его на балкон?

Она помолчала, расстроенная новостью, и снова спросила:

– А Рита где? Куда она пропала?

– Рита выходит замуж, – ответил я.

Помрачнев, Крис потопталась на месте и сказала каким-то бесцветным голосом:

– Знаешь, что-то у меня сегодня нет настроения идти в твой Дацан.

Гильотина

Взрослые чайки мяучат, как кошки, а юные, их можно узнать по серым перьям, скулят, как щенки.

Они опять наследили на плитке. Возьму тряпку.

На столе увядшие цветки акации.

Я смотрю в потолок, не будет ли дождя.

Ветер гонит тучу. Надо накрыть кровать плащом.

Воробьи склевали овсянку.

Надо передвинуть стол к холму, там больше света.

А кресло к вишне, там поет соловей.

Я мою пол и кошу траву, чтобы было чисто.

А сено я отправляю с оказией в коридор. Я давно там не был. Там живет коза, избалованная скотина, съела мою итальянскую шляпу, обои, траву ест только свежескошенную.

Четыре стены и картин не нужно. Пейзажи, море, луг.