Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2. Колхоз

– Мне надо вес держать, – засмеялась Лена, – а то тяжело будет прыгать. Я сладкоежка, каких мало.

– А ты чего, паренёк? Тоже боишься не допрыгнуть? Или не добежать? – тётя Катя выглядела сейчас, как добрая бабушка из русских сказок: с пылающим румянцем, зачёсанными в узел волосами, тронутыми сединой, в широком переднике, с мягкими пухлыми руками. Её белый поварской колпак был где-то забыт. Андронов засмеялся. При его худобе страшиться лишнего веса казалось смешным.

– Ну, тогда я вам ещё по компоту принесу, – решила женщина и вразвалку ушла за стойку, относя сковороду. Вернулась она с двумя стаканами и помощницами. Марина и Люба тоже взяли по компоту. Все уселись за один стол, рассуждая, как скучно в общежитии, когда никого нет.

– Хоть бы нас тоже в колхоз взяли, – пожалела Марина. – Мне уже двадцать четыре года, а я никогда не собирала в колхозе картошку.

– А я бы вам там запеканку картофельную готовила, ух! – согласилась с подругой тридцатилетняя Люба и тут же решительно добавила: – Вот пойдём завтра к вашему старшему преподавателю и попросимся. Не могут они лишить нас права выполнить государственный долг.

Марина с настороженностью посмотрела на тётю Катю.

– А идите, – махнула та рукой. – Может и возьмут. И правда, чё нам тут электричество зря жечь? Идите, – проговорила женщина уже с уверенностью, – а я тем временем свои огороды подберу. Помидоров в этом году – край. И перчиков. И баклажан – тоже. Только катай в баллоны. А у меня, с работой этой, времени нет. Так что давайте, поезжайте в колхоз. И вам веселей, и мне хлопот меньше. – Екатерина Егоровна говорила так, словно вопрос с отъездом молодых поварих уже решён. Девушки, веря ей, подтянулись и оправились.

– Поехали, девчата, – оптимистично сказал Игнат. – Хороших девушек много не бывает. Да, Лена?

Николина засмеялась, так как обе работницы кухни стали синхронно обмахиваться.

– Пошли погуляем, – предложила Николина всем. – Вечер какой тёплый. И нужно показать Игнату наше озеро, там красотища – неописуемая!

Андронов с готовностью качнул головой. Глядя на то, как он смотрит на студентку, тётя Катя отправила подчинённых мыть сковородку. Пусть единственную, зато ведь большую!

13

Как только Лариса вышла из дома, Кранчевский кинулся целовать Машу.

– Погоди, погоди, коварный. Не успели ребята из дома уехать, ты тут как тут, хозяйку дачи заманил? – шутливо уворачивалась она.

– Ничего я не манил, это она к Вовке приехала… Ну, то есть не к Вовке, так как он уехал, а проводить. Только хотела утром, а получилось сейчас, – Виктор ловил губы невесты, но натыкался на щёки, лоб, подбородок. Сбивчивые объяснения Маша даже не слушала, зная наверняка, что он любит только её. В дверь стеклянной кухни, предупреждая, постучали.

– Ребята, а к вам ещё один гость, – в глазах Королёвой блестели хитрые искорки интриги.

Виктор перевёл растерянный взгляд на невесту:

– Я никого не жду. Кто там?

Лариса пожала плечами:

– Не знаю. Какой-то странный молодой человек. Остался у ворот, дожидаться Кранчевского лично, – она скопировала голос пришельца.

– Странно, – Виктор почесал затылок, – кто бы это мог быть?

– А имя своё этот странный человек назвал? – Маша схватила жениха, готового выйти, за руку; недавно в Подмосковье объявился маньяк. Он нападал на девушек, насиловал, убивал. Виктор был, конечно, не девушкой, но кто знает?

– Назвал – Миха, —безразлично ответила Лариса.

Маша прижала руку ещё сильнее:

– Миха?

– Миха? – Кранчевский сморщил лоб, но уже через мгновение засиял: – Ах, ну да! Миха! Маша, наш пятый жилец Миха. Его Юрок откуда-то выцарапал. Первокурсник.

– Вот именно выцарапал, это определение подходит вашему Михе больше всего. Видок у него, я вам скажу, не самый приветливый, – поделилась Лариса впечатлением. И хотя оно настораживало, Виктор вышел из кухни.

Через пару минут он втащил в дом чемодан, разговаривая с тем, кто стоял на веранде, не показываясь:

– Это тебе повезло, Миха, что я был дома. А то мог бы всю ночь замок целовать. Я же тебя только завтра ждал. Что же ты не предупредил?

С веранды донеслось мычание, похожее на оправдание, потом шум задетого кресла. Шумкин, осматриваясь, врезался в него. На улице резко опустились сумерки, как это бывает в начале осени: вот кажется, что солнце светит всё ещё ярко, и день не хочет заканчиваться, и вдруг, стоит только макушкам елей поглотить светящийся диск, небо мгновенно сереет, и воздух становится непрозрачным и прохладным. С улицы через открытую дверь потянуло сыростью. Маша поёжилась и глазами указала Виктору на гостя. После повторного предложения войти Миша протиснул в дверь сначала большой рюкзак, такой, какой берут в походы туристы, потом ввалился сам. Приветствие юноши было сухим, а взгляд безразличным. На девушек смотрели красные глаза на мясистом лице, побитом рытвинами от прыщей.

– Лариса, пожалуйста, не уходи, – шепнула Маша, пока Кранчевский повёл Шумкина в его комнату. – Не представляю, как этот Миха вольётся в наш весёлый коллектив, – проговорила она. Лариса, сев на лавку за длинный дубовый стол, согласно кивала.

Пока ребят не было, девушки достали из шкафов тарелки и вилки, и Маша принялась чистить картошку. Её решили отварить, а то ужарится, совсем мало будет. Лариса натолкнулась на тщательно припрятанную в ящиках сгущёнку. Поставила банку обратно в шкаф, она достала из сумки Маши продукты и взялась резать колбасу. Пласты выходили у девушки не только тонкими, но и обрезанными. Глядя на такую нарезку, Маша расстроенно махнула:

– Ладно, всё равно есть. Эх, нам бы сейчас хоть пару помидорчиков, – посетовала она, стараясь срезать шкурку с картошки как можно тоньше. Виктор снова появился на пороге с рюкзаком Шумкина и зашумел:

– Девчата, живём! Налетайте! – и он стал развязывать верёвки. В рюкзаке стояли две трёхлитровых банки солёных огурцов, лежали свежие помидоры, кругаль домашней колбасы, уже нарезанный твёрдый сыр. В кастрюльке – с десяток варёных яиц. В стеклянной банке с полиэтиленовой крышкой была насыпана пшённая крупа. Отдельно в пакетах девушки нашли гору домашних пирожков и шмоток сала, завёрнутый с особой тщательностью.

– Это я ещё выгрузил под лестницей свежую морковку, лук и свёклу, – светился Виктор, выставляя продукты на стол.

– Запасливый оказался ваш Миха, – Лариса взяла сало, прикинула на вес: – Кило точно будет. Надолго хватит.

– А это что такое? – Маша указала на показавшееся в рюкзаке горлышко. – Водка, что ли?

Виктор достал бутылку, посмотрел на мутную жидкость, заулыбался:

– Не, девчата, это самогон.

– Что это ещё за фокусы, Витя? – возмутилась Маша. – Я надеюсь, с приездом этого нового юноши сухой закон на вашем корабле не изменится? Или я ошибаюсь?

– Нет, – раздалось у всех за спиной. Шумкин, щурясь от яркого света лампы, говорил, как нашкодивший ребёнок: оправдываясь и тушуясь. – Я вообще не пью. Просто… это… дедушка у меня умер… вот мама и… помянуть, – он уставился в одну точку за окном, на глазах были слёзы. Кранчевский сделал знак глазами. Обе девушки вздохнули. Шумкин так и стоял у двери на кухню и продолжал смотреть в окно. Лариса подошла к нему, положила руку на плечо:

– Миша, ты прости, мы не знали.

Парень уронил голову, и тут же на пол закапали слёзы, сдерживать которые он больше не мог. Миша так и стоял: широкий, тяжёлый и плачущий, а все смотрели на него, не зная, как утешить. Потом Виктор вывел его из комнаты на веранду за домом. Девушки услышали, как заскрежетали по кафелю стулья, и как грузно ребята сели. Начался непростой мужской разговор, при котором голос Кранчевского падал до траурного баса, а жалостные восклицания Шумкина врывались в дом фальцетом.

– Ничего, ничего, пусть выплачется, – сказала Маша и принялась заново накрывать стол; неожиданные поминки предполагали то, что ночевать сегодня на даче будут вчетвером. Лариса пошла позвонить, чтобы предупредить отца.

– Да уж, дача… – проговорила Маша задумчиво; даже в Москве не все жители имели телефоны.

14

Длинный барак на двести коек изнутри был ещё более неприветливым: узкий коридор c невысоким, просевшим потолком из балок, пожелтевший линолеум, сто раз белёные стены и крашеные разными тонами белой краски окна. Подвижный, как ртутный шарик, Ветров взял на себя роль гида и не умолкал, объясняя расположение комнат и мест общего пользования. Впрочем, мудрить тут было нечего: правая от входа половина состояла из двадцати комнат на пять человек каждая, левая – из десяти комнат на десять. Девушкам был дан приказ заселяться в большие комнаты, ребятам и преподавателям поселиться на половине, состоящей из маленьких. Через открытые двери несло хлоркой из отхожих мест, по одному с каждой стороны.

– Поскольку женщины будут на левой половине, по нужде предлагаю им ходить в левое крыло, а мужчинам – в правое, – посоветовал председатель, раскидывая руки. Толпа согласно кивнула, повернув головы в нужное каждому направление. Женская туалетная комната закрывалась двумя дверями: из коридора в умывальную и далее. Мужская – только одной: между коридором и умывальниками.

– Наша нужда будет озвучена громче, – решил Штейнберг, похохатывая.

– А шыто это зынашит – нужыда? – тихо переспросил Серик.